Острова и капитаны - Крапивин Владислав Петрович (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
— Тошка, иди сюда, — сказал Михаил.
Мартышонок встряхнулся, помигал, послушно подошел. Штаны уже не съезжали: пуговиц, конечно, не было, но ремешок Михаил, когда вошли в школу, отдал. Мартышонок потупился, переступил.
— Тошка, будь человеком, а? — тихо попросил Михаил. Это можно было понимать по-всякому: и «будь человеком вообще», и «будь человеком, не драпай, по крайней мере пока не подписан акт». Мартышонок посопел и вдруг полушепотом отозвался:
— Дядя Миша, вы на меня не злитесь, ладно?
— Тошка, за что? — не сказал, а охнул Михаил.
— Ну… как я ругался в бункере.
— Да ладно… Ты тоже не сердись. За пуговицы…
Михаил виновато взлохматил ему голову. Виновато — потому что еще несколько секунд назад думал о дурацких бумагах, а не о самом Мартышонке. Он посмотрел на Тамару Павловну.
— Вы его сначала не на уроки, а в буфет отведите, он с вечера не ел…
Мартышонок расслабленно вздыхал. Нет, сегодня он не сбежит, подумал Михаил. И еще несколько дней. И, может, месяц. Но в конце концов убежит опять. Потому что ничего его не держит дома, в заплеванной комнате, где всегда полно чужих мужиков, и в этой показательной школе, где он прыщ, болячка и несчастье педагогов. Что ему делать в школе, если, дотянув до четвертого класса, он читает по складам и просто-напросто не в силах сладить с учебниками? А воздухом бродячей жизни, прокуренного «бункера», гулких ночных электричек, компаний с вожаками-уголовниками и детприемников он пропитан уже насквозь. Только там он чувствует себя своим… И где найти для Мартышонка школу, дом? Михаил не знал. И не знал тех, кто знает. Тысячи толстых книг, написанные педагогами за многие века, в случае с Мартышонком годились только для… Впрочем, ладно… Михаил встал.
— К двум часам я вернусь… Со вторым подопечным, надеюсь, не будет хлопот: я веду его не в школу, а к маме. — Он сказал это не столько для Тамары Павловны, сколько для Димки, который томился на стуле в ожидании своей судьбы.
Димкина мать была бухгалтершей в каком-то управлении «Облстройремпром и т. д.». Ее вызвали в пыльный, пахнувший старым картоном вестибюль. Лет тридцати пяти, в меру крашенная, в меру интеллигентная и достаточно встревоженная историей с сыном, Димкина мама коротко попричитала над ним («Что же ты надумал это, а? Глупый ты мой! Сколько людей на ноги поднял…»). Потом, сдержанно всхлипывая, поблагодарила Михаила, расписалась, где надо. Вопросительно глянула мокрыми глазами:
— А… что еще?
— Еще вот что… Дима, посиди там в уголке, я скажу маме, что обещал… Софья Аркадьевна, послушайте внимательно и постарайтесь поверить мне. Дима не сможет жить в интернате. Есть ребята, которые просто не могут без матери, без дома, он такой… Знаете, я с пацанами имею дело каждый день, разбираться кое в чем научился… Пожалейте парня. Иначе он будет убегать снова и снова, пока не кончится это бедой…
— Господи, да я же понимаю!.. Я думала…
— Простите, — перебил Михаил. — Я вмешиваюсь в личную жизнь, но работа такая. Постарайтесь доказать вашему мужу, что…
— Ой, да что вы! И доказывать не надо! Он сам говорил: зачем в интернат, втроем проживем! Это я сама думала, как лучше. А Димочка… Дима, ты же сам согласился!.. Говорили, интернат самый лучший, с художественным уклоном.
— Какой бы интернат ни был, уклон один — сиротский, — сумрачно сказал Михаил. — Не все привыкают…
— Ой, да пусть! Пусть в старую школу идет. Я ведь не знала… — Она жалобно улыбнулась. — Думала, чтобы всем хорошо было. Квартира-то однокомнатная. Маленький появится — тогда как?.. Да ладно, шкафом отгородимся! Лишь бы всем хорошо…
… Димка догнал Михаила на улице. Выдохнул со счастливой слезинкой:
— Михаил Юрьевич… Можно, я вам письмо напишу?
— Напиши, Дим, если захочешь… — Михаил подержал его за плечо. — Ну, будь здоров. Живи…
Димка не напишет письмо. Пишут несчастливые: из спецшкол, спецучилищ, колоний. Пишут в тоскливом желании хоть капельки тепла, в надежде на ответное человеческое слово. А зачем станет человек писать, если у него все благополучно? Пускай это благополучие в закутке за шкафом, в тесной комнате, где неутомимо орет новорожденный брат или сестра, где нелюбимый отчим, где сердится замотанная работой, стирками, бессонницей, возней с младенцем мать. Все равно — дом. Все равно — мама…
В два часа директорша в школе не появилась. Не оказалось и Тамары Павловны. Чертыхаясь, Михаил пошел искать ее по этажам. На него, конечно, оглядывались. А Михаил вдруг с испугом понял, что не помнит завуча в лицо. Вернее, все встречные учительницы были одинаковыми. С одинаковым выражением раздраженной бдительности, утомления и печального сознания, что до конца дней осуждены нести свой школьный крест. «Да что они, маски надели, что ли?!» — яростно думал Михаил, хотя понимал, что виноват сам: внимательней надо быть. И нельзя было так глупо доверяться этой Тамаре Павловне.
Раза три Михаилу казалось, что он встретил ее. Но, натолкнувшись на удивленно-неузнающий взгляд, Михаил не решался заговорить. Наконец молоденькая вожатая сообщила, что Тамару Павловну срочно (конечно же — срочно!) вызвали в районо.
К счастью, он отыскал воспитательницу с продленки. Маргарита Витальевна Бабкина оказалась не такой, как Михаил ожидал. Это была негромкая, непохожая на учительниц в коридорах женщина. Она, вздыхая, сказала, что Антошка после обеда совсем раскис и теперь спит на диване в игровой комнате («Набегался глупыш. Горе с ними и вам, и нам, верно?»). К матери она отведет его сама. Пуговицы пришила… Михаил покраснел, но от сердца отлегло.
У школьной бетонной изгороди его догнал тощенький длинношеий парнишка с виновато-упрямыми глазами. Класса из восьмого.
— Товарищ старший сержант, простите… Вы в какую сторону идете?
Михаил не удивился, на улице бывает всякое.
— На главпочтамт. А что?
— Можно, я пойду рядом с вами до троллейбусной остановки?
— Ну… как говорится, сочту за честь. А в чем дело?
— Да… пасутся тут эти… Счеты им свести охота… — Он мотнул вязаной шапчонкой в сторону.
У мокрых тополей топтались четверо. С отсутствующим видом. И кто они такие, и зачем топчутся, Михаил опытным глазом определил в один миг.
— Может, вы думаете, что я трус? — вдруг сказал мальчишка тонко и с вызовом. — Если бы они как люди, если бы один на один… А то… будто волки, стаей.
— А давай-ка разберемся с этими «волками», — предложил Михаил.
Парнишка усмехнулся:
— Как вы разберетесь? Они скажут: стоим, никого не трогаем, ничего не знаем. Как вы докажете?
Он был прав, и Михаил вздохнул:
— Ладно, пойдем.
Целый квартал «волчья» четверка шла за Михаилом и его спутником. Потом один — симпатичный такой, золотисто-кудлатый — что-то сказал, другие тихонько загоготали, и все свернули в переулок.
Михаил спросил:
— Из-за чего они к тебе пристают?
Парнишка нехотя сказал:
— Один там отыграться хочет. Сегодня с чего-то полез к малышам в школе, а я там рядом оказался. Ну, заспорили…
— Сегодня ты от них уйдешь, а завтра как? — сказал Михаил. — Ты тогда… как-то в классе подымай вопрос, что ли… — Он понимал, что, скорее всего, говорит беспомощную глупость.
— Ага… — отозвался мальчишка. — Все, конечно, возмутятся и дружно подымутся. Против Кошака… Ой, вон троллейбус идет! Спасибо, я побежал…
На почтамте Михаил наменял пятнадчиков и пошел в будку междугородного телефона. Хоть здесь повезло: очереди нет и автомат исправный. Михаил набрал среднекамский номер.
— Это НИИхим? Будьте добры Варвару Сергеевну…
Он представил, как мать — маленькая, быстрая, седая, в куцем своем халатике — спешит к телефону в закутке лаборатории. «Миша, это ты? Ты откуда? Как ты себя чувствуешь?»
«Это я… Я паршиво себя чувствую, мама… Да нет, при чем тут спина. Пусть бы она горела адским пламенем, каждый позвонок! Только бы знать, что делать. Как им всем помочь — и Мартышонку, и Вовке Сапогову, которого я на той неделе рыдающего сдал в спецшколу, и Волчку, которого отвез туда же (и он не плакал, весело гримасничал, а глаза были как у собаки с камнем на шее). Как уберечь от волчьей жестокости парнишку с беспомощно-дерзким взглядом, который заступился за малышей? Как вытравить эту жестокость из тех четверых и еще из тысяч таких же?.. Мамочка, что могу сделать я, эвакуатор детского приемника-распределителя, замотанный командировками, оглушенный сотнями историй о раздавленных ребячьих судьбах?.. Я понимаю, что ты вне себя от тревоги за меня. Помню, как ты однажды сказала: «Хорошо, что тебе не дают пистолета…» Нет, мама, не бойся, я не лейтенант Головачев… Но скажи, откуда это ползучее гадство, это сиротство при живых матерях, эти серые чиновничьи рожи, это «зачем он нам нужен»?..»
