Мушкетер и фея (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Изредка били фарами по глазам встречные автомашины. Но промчатся — и снова тишина и мягкий свет. Прохожих было мало. Некоторые с удивлением поглядывали на пацаненка, который зачем-то пустился в путь в такую пору. Но понимали — дело у человека…
Река стала поворачивать влево, скрылась за домами. Чтобы держаться к ней поближе, Симка тоже свернул — с улицы Народной Власти в первый попавшийся переулок.
Здесь реку тоже было не видать за косыми заборами и тополями, но чувствовалась ее близость. Покрикивали негромкими сиренами катера. Басовито и коротко подал голос пассажирский пароход.
Симка снова ощутил уют деревянных переулков с их палисадниками, рябинами вдоль тротуаров и одуванчиками в канавах. Небо над невысокими крышами и мезонинами казалось еще светлее. В нем Симка обрадованно различил слюдяной блеск. Пусть не тот, что в Ленинграде, но все же заметный. Ночь тепло обнимала Симку, и воздух казался пушистым — возможно, от повисших в нем редких тополиных семян. Тополя этим летом цвели слабо, но иногда пушинки все же касались щек.
Чтобы ощущать ласковость ночи еще сильнее, Симка сбросил надетую на голое тело ковбойку. Отправил ее в коробок тележки, к башмакам. И почувствовал себя будто в накинутом на плечи мамином платке — почти невесомом, но мягко греющем кожу.
Он переходил из переулка в переулок — то по ленточкам разбитого асфальта, то по деревянным мосткам, то по бугристым каменным плиткам, а порой и просто по тропинкам в щекочущей прохладной лебеде. В некоторых переулках он был впервые, но ничуть не тревожился, потому что общее направление знал, а незнакомые дома и ворота казались такими же привычными и безопасными, как в Нагорном. И Симка чувствовал, что, если устанет, может запросто прилечь на лавочке у любой калитки или в траве у палисадника. И ночь окутает его уютной дремой, и никто не удивится ему, никто не потревожит…
Порой дрема легко накрывала Симку и на ходу. Иногда казалось даже, что он здесь лишь наполовину, а другая его половина устроилась дома в кровати и видит сон. Но это было не от желания спать, а так, от сказочности.
Все вокруг было добрым к Симке. Прошел сторонкой большой кудлатый пес, Симка окликнул его: «Собака, собака…» — и пес охотно приблизился. Симка потрепал его лохматый загривок, а пес тепло подышал ему на колени и помотал хвостом. И они разошлись, довольные друг другом. На заборе светилась белым мехом присевшая там кошка. «Кис-кис…» Кошке полагалось сигануть во двор от незнакомого мальчишки, но она вопросительно сказала «мр-р» и прыгнула на прибитую к забору лавочку. Глянула добрыми зелеными глазами. Симка взял кошку на руки. Она даже ничуточки не царапнула его, только потерлась усатой мордой о голое плечо.
Симка погладил кошку и опустил на скамейку.
«Может, подсадить на забор?»
«Mp-нет. Здесь посижу…»
Симка погладил ее еще раз и пошел дальше.
Тишина была непрочная, прозрачная, как теплое стекло. Сквозь нее слышались иногда отзвуки гитары. Перекликались в отдалении беззаботные голоса. В одном переулке Симка услышал, как на чьем-то дворе играет радиола. Эта была знакомая песенка. Нет, не про испанскую девчонку, а та, что на другой стороне пластинки: «О, голубка моя…» Кстати, эту «Голубку» любят бородатые кубинские революционеры, которые недавно сбросили со своего острова власть американских капиталистов…
Когда из далекой Гаваны уплыл я вдаль,
Лишь ты угадать сумела мою печаль…
Слова и мотив ожили в Симкиной памяти, но печали не было. Хорошо было Симке, и он не замечал ни того, какой длинный путь, ни времени.
Наконец он вышел к Ишимской.
Если бы Симка все время топал по главной улице, на Ишим-скую он попал бы в самом ее начале, у похожей на рыцарский замок водонапорной башни. Но дорога переулками оказалась короче. Симка увидел, что он на маленькой площади, посреди которой темнел двухметровый разлапистый якорь на кирпичном постаменте. Это был памятник погибшим во время революции и Гражданской войны матросам и капитанам речного флота. От якоря до пристани оставалось совсем немного.
Скоро начались запутанные переходы, шаткие ступеньки на спусках, извилистые тропинки между заборов и кирпичных складов. Они вывели Симку к поросшей татарником и осотом насыпи с рельсами. Дергая за собой тележку, Симка забрался на высокую насыпь через сорняки (даже они оказались добродушными, некусачими) и по шпалам двинулся к пристани. Увенчанная шпилем башенка плавучего речного вокзала четко темнела на светлой воде. У причала было пусто, лишь далеко, на излучине блестели цветные огоньки парохода.
Симка тянул тележку за собой, она легко прыгала по шпалам. За Симкиной спиной запыхтел в отдалении маневровый паровоз, стал приближаться. Но Симка уже дошагал до лесенки, что вела от перехода через насыпь к дебаркадеру. Здесь же, у глухой стены пакгауза, располагался и маленький рынок.
Симка подумал, что пришел, кажется, не зря. За длинным столом белели косынки нескольких тетенек-продавщиц. Заметны были на досках корзинки, молочные бутыли, ведерки. А может, у них и хлеб есть? Чтобы пожевать прямо здесь! Симка ощутил, как с новой силой засосало в желудке.
Но оказалось, что ни картошки, ни хлеба у торговок нет. Симка понял это, когда прошагал вдоль прилавка.
На всякий случай он спросил у крайней торговки:
— А что, картошки тут вовсе нету, да?
Торговка (похожая на тетю Капу, только помоложе) сочувственно объяснила:
— Да какая нынче картошка? Старая вся проросла в подполе, а новую только еще окучивают… А ты чего, голубок, по ночам-то за покупками ходишь? Что за нужда? Да еще с голым пузом…
Симка понуро сказал, что голое пузо делу не помеха.
— Плохо только, что пустое…
— Да тебя что же, не кормят дома разве?
Симка не стал ничего выдумывать. Сказал просто:
— Мама с братом в больнице. А я проснулся, есть захотелось, а ничего нет. Вот и пошел…
— Ох ты, горюшко… А ты возьми вот варенец да пару пирожков с капустой. Это тебе будет и ужин и завтрак, получше картошки. Ее еще варить надо, а тут готовое.
В самом деле! Варенец — это вроде простокваши, только из топленого молока. Вкуснятина! Да и пирожки… Симка жадно переглотнул, слюна прямо запенилась во рту.
Оказалось, что поллитровая банка варенца стоит пять рублей. А пирожки — по рубль пятьдесят.
Симка придирчиво заметил:
— А в городе на рынке ровно по рублю.
— Дак милый ты мой! В городе разве пирожки? Воробью на один поклёв! А у меня гляди, какие кулебяки!.. Да ладно, бери уж за рупь штуку, раз такое дело. А варенец если съешь прямо здесь, банку неси обратно, я рупь за нее верну… Ложку вот возьми, если хочешь.
— Ага. Спасибо…
Симка расплатился. Взял трешку сдачи, сунул ложку в карман, сгреб банку и пирожки, зацепил выгнутую оглоблю тележки локтем и отошел к дальнему концу склада. Там валялся в лопухах пустой фанерный ящик (от него пахло копченой рыбой). Симка сел, глотая слюни. Пирожки были в самом деле большущие. Маслянистые и такие теплые, что коленкам стало горячо, когда Симка положил по штуке на каждую (а куда еще — не на грязный же ящик). Симка поставил банку между ног и часто заработал ложкой, откусывая от каждого пирожка по очереди.
Капустная начинка была восхитительная. Варенец с пенками — тоже. Он капал иногда на грудь и живот, и Симка с удовольствием соскребал его с кожи прохладной ложкой.
Когда банка опустела и поджаристые крошки все до одной были слизаны с ладоней, Симка понял, что голодная смерть ему больше не грозит. И даже картошки с маслом уже не хочется… Он подышал, погладил масляной ладонью живот и отнес банку тетушке. Сказал еще раз спасибо и получил обратно скомканный рубль.
— А теперь шагай домой. Нечего таким мальчонкам гулять среди ночи.
— Конечно, — покладисто отозвался Симка.
Он снова поднялся на насыпь и понял, что домой совершенно
