Тень Каравеллы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги без сокращений txt) 📗
— Конечно, с таким легче… А песня хорошая?
— Еще бы!
— А можешь сейчас спеть?
— Сейчас?
— А что? Ну, пожалуйста, — попросила Таня. — Ты не стесняйся, ты забудь, что я тут сижу. Будто ты один.
Но Максим, конечно, застеснялся. И глупо спросил:
— А зачем петь?
— Ну вот… — тихо сказала она. — Я же не видела передачу. Мне же тоже… хочется ведь послушать…
— Здесь акустики нет.
— Чего нет?
— Тесно. Звучать совсем не будет. И музыкального сопровождения нет. И хора. Эту песню с хором поют.
— А ты попробуй без всего. Может быть, хоть немножко получится! Хоть чуть-чуть! Сначала как будто хор, а потом сам.
Она говорила жалобно и в то же время настойчиво. И не отводила глаз от его лица. И Максим вдруг понял, что опять может оказаться обманщиком: наговорил про выступление, а петь не хочет. Значит, наврал? Но не это было главное. Главное, что Таня могла обидеться. Но и это не все.
Дело в том еще, что Максиму захотелось петь. Неловко было, но все равно хотелось… И, подавляя в себе смущение, он сбивчиво согласился:
— Ладно. Только я не знаю… Как уж получится.
— Конечно! — торопливо сказала Таня. Вскочила и поспешно отодвинулась к стенке.
Максим глубоко вздохнул, развернул плечи, уперся позади себя кулаками в ящик. Посмотрел на солнечные облака в светлой щели выхода. Они были прошиты белой реактивной ниткой.
Максим запел:
Он пел вместо хора и, по правде говоря, не очень старался. Ведь это было только вступление. А когда слова хора кончились. Максим помолчал, мысленно слушая музыкальные такты. И начал свое. Без боязни, чисто, по-настоящему:
И отчаянное желание полета, надежда на чудо и тоска по высокому небу опять пришли к Максиму.
И его, разумеется, взяли в конце концов. И он торжествующе рассказал об этом в песне. А замолчав, посидел несколько секунд, словно возвращаясь из полета. Сюда, в "Гнездо ласточки". И вопросительно взглянул на Таню.
— Какой ты молодец, — сказала она. — Самое честное слово, молодец! Ты меня позовешь, когда у вас будет где-нибудь концерт?
Он кивнул. И подумал, что концерты ведь и в самом деле еще будут. И Таня придет. И наверно, мама с папой придут. И может быть, даже Андрей. И ребята из класса… А подумав о классе. Максим встревожился.
— Ты знаешь, мне пора, — сказал он огорченно. — Наш класс в парке, и мне тоже надо туда. А то ругать будут.
— Жалко, — сказала Таня и смутилась.
Максиму тоже не хотелось уходить. Даже страшновато стало: вдруг больше не получится у них с Таней такой хорошей встречи. Хотя она и говорила "приходи, когда хочешь", но кто знает…
— А пойдем вместе в парк, — вдруг сказал он. Это неожиданно вышло даже для него самого.
— Я? — удивилась она.
— Ага. Пойдем!
— Там же… ваши ребята. Я никого не знаю.
— Ну и что! Ты со мной, — храбро сказал Максим.
БОЙ
В городе, где раньше жил Максим, все было молодое. И деревья. Они были тоненькие и не закрывали солнца. А здесь был старый парк с раскидистыми тополями и кленами. Листья еще не совсем выросли, но уже давали хорошую тень. Ветки переплелись в зеленую крышу.
Максим и Таня вступили под деревья. Зеленый воздух был проколот тонкими лучами, и эти лучи запятнали песок на аллее круглыми отметинами, похожими на желтое конфетти. Максим осторожно ступал по ним, а они прыгали по его ногам. И казалось, что эти круглые зайчики — теплые и чуть-чуть пушистые.
На главной аллее встречались редкие прохожие, но ребят не было видно. Ни своих, ни чужих. Однако издалека доносился веселый шум многих голосов. Там где-то веселился и третий класс "В" школы номер одиннадцать. Но торопиться и бежать не хотелось. Под зелеными сводами высоких тополей и кленов идти было спокойно и тихо. И они шли, держа друг друга за руки.
Потом Максим увидел, как навстречу шагает Светка Мешалкина — из его класса.
Мешалкина его тоже увидела. И остановилась.
— Ры-ыбкин… Какой ты краси-ивый…
Однако на Максима посмотрела она лишь мельком и уставилась на Таню.
— Где это ты гулял, Рыбкин? Все думали, что ты заболел.
"Заболел! Передачу они не смотрели, что ли?"
— Ну и правильно думали, — сказал он сердито. — Я в самом деле в больнице был. Два укола схлопотал от заражения.
Слова про уколы Светку не потрясли. Она продолжала с любопытством поглядывать на Таню.
— Где наши? — спросил Максим.
— Где… На аттракционах, конечно. Вон там, — она махнула за спину.
— А ты куда?
— Я отпросилась. На этих сумасшедших каруселях у меня все равно голова кружится, а дома масса дел. Надо еще пионерскую форму готовить для послезавтра. У тебя форма готова?
— Все у меня готово, — небрежно откликнулся Максим, но при мысли о скором празднике ощутил короткий толчок радости.
— Смотри. А то Римма Васильевна тебя сейчас сразу спрашивать начнет.
— Она разве здесь?
— Конечно. Ты ничего не знаешь. Софью Иосифовну вызвали на конференцию, а Римма Васильевна пошла с нами, чтобы посмотреть, организованный у нас получается отряд или не очень.
— И конечно, сказала, что не очень, — догадался Максим.
— Конечно! Тыликов всех подводит. Ведет себя, как… как… не знаю даже кто. В общем, как Тыликов.
— Мы пошли. Пока, — сказал Максим, и они с Таней зашагали к аттракционам: дорогу к ним показывали голубые фанерные стрелки на столбах.
А Светка, разумеется, стояла и смотрела им вслед. Потом окликнула:
— Рыбкин! Можно на минуточку?
Максим оставил Таню и неохотно подошел.
— Ну?
— Это кто? — шепотом спросила Мешалкина и стрельнула глазами в Таню.
Максим внутренне напружинился и независимо сказал:
— Таня. Знакомая. А что?
— Мне-то ничего, — равнодушным голосом объяснила Светка и стала смотреть на верхушки деревьев.— Смеяться будут. Скажут: невесту привел.
— Ну и дура! — вспыхнул Максим.
— Я-то не дура, я ведь не смеюсь, — спокойно сказала Светка. — Пока, Рыбкин. Я пойду.
— Ну и топай…
Он вернулся к Тане и взял ее за руку. А в другой руке сжал болтик. И они пошли туда, где были голоса и смех.
Деревья кончились, и Максим увидел поле чудес. Взлетали разноцветные лодки качелей. Вертелись карусели, похожие на пестрые зонтики с подвешенными лошадками и колясками. Медленно поворачивалось в небе колесо великанского велосипедиста, подымало на небывалую высоту кабинки с пассажирами. Они почти цеплялись за солнечные облака. Пассажиры казались с земли пестрыми лилипутиками. И наверно, там, у неба, им было очень хорошо. Как в полете…
У Максима даже сердце заныло — так захотелось в высоту.
Но сначала надо было объясниться с Риммой Васильевной. Где она? Кругом столько народу! Наверно, из всех школ сюда сошлись экскурсии. Мальчишки и девчонки носились по дорожкам, стояли в очередях у каруселей, играли в чехарду, толпились у автоматов с газировкой. В одном месте две большие девочки водили с первоклассниками хоровод, в другом — целый класс обступил учительницу, и они громко что-то репетировали.
Но среди этой неразберихи и мелькания Максим разглядел красную испанку.
Римма Васильевна всегда была в этой испанке — и в школе, и на улице. И наверно, даже дома. Словно родилась в ней. Вокруг испанки у нее мелко кудрявились светло-желтые завитки — такая девчоночья при— ческа. Из-за этой прически, из-за белой блузки и красной испанки Римма Васильевна походила на восьмиклассницу. Особенно когда бодро шагала и громко командовала. Но это если не вблизи. А когда рядом, то видно было, что она уже взрослая. И не потому, что морщины — их как раз почти не было, лишь у глаз немножко. Дело в том, что Максиму казалось, будто у нее губы как у старушки, только подкрашенные. Римма Васильевна про это, наверно, знала, поэтому губы держала всегда поджатыми, и рот ее был похож на тонкую щель. Это еще больше придавало Римме Васильевне решительный вид…
