Все о Томе Сойере и Гекльберри Финне (сборник) - Твен Марк (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗

Тут как раз на луну нашла туча, и я чуть не закричал от радости. Луна все глубже и глубже запрятывалась в тучу, и стало так темно, что мы уже не могли разглядеть Тома. Вскоре стал накрапывать дождь, и мы услышали, как профессор возится со своими канатами и прочими приспособлениями и клянет погоду. Мы очень боялись, как бы он не прикоснулся к Тому – ведь тогда нам всем конец и помощи ждать неоткуда. Но Том уже полз обратно, и когда мы почувствовали, что он трогает руками наши колени, у меня сразу дыханье сперло, и сердце у меня провалилось куда–то вниз к остальным внутренностям. Ведь в темноте–то я не мог разобрать – Том это или профессор, и, конечно, был уверен, что это именно профессор и есть.

Ох ты господи! Я был счастлив, что он вернулся, как только может быть счастлив человек, который оказался в воздухе с полоумным. В темноте нельзя спускать шар на землю, и потому мне очень хотелось, чтобы дождь шел как можно дольше и чтобы Том сидел на месте и перестал наводить на нас такой страх. Мое желание исполнилось. Дождь моросил всю ночь, – она вовсе не была такой длинной, как нам показалось, – а на рассвете небо прояснилось, и весь мир стал такой красивый, серенький и приятный, и так славно было снова увидеть поля и леса, и лошадей и коров, которые тихо стояли и думали о чем–то. А потом поднялось веселое, сверкающее солнце, и тут мы вдруг почувствовали, что нас совсем разморило от усталости, и не успел я оглянуться, как мы все уже спали.

ГЛАВА III. ТОМ ОБЪЯСНЯЕТ

Заснули мы часа в четыре, а проснулись около восьми. Профессор угрюмо сидел на корме. Он дал нам поесть, но велел оставаться на носу и не заходить дальше середины лодки.

Если человек был очень голоден, а потом вдруг наелся до отвала, то все сразу выглядит куда лучше, чем прежде, и на душе у него как–то легче становится, даже если он летит на воздушном шаре с гением. Мы даже разговаривать начали.

Меня очень беспокоил один вопрос, и в конце концов я сказал:

– Том, мы ведь на восток летели?

– На восток.

– А с какой скоростью?

– Ты же слышал, что профессор говорил, когда он тут бесновался. Он сказал, что иногда мы летим со скоростью пятьдесят миль в час, иногда девяносто, иногда сто, а если поднимется сильный ветер, скорость может достичь трехсот миль в час. Когда нам понадобится ветер, да к тому же попутный, мы должны подняться повыше или спуститься пониже – только и всего.

– Так я и думал. Профессор соврал.

– Как так?

– Да так. Если б мы летели с такой скоростью, мы бы уже давно пролетели Иллинойс, верно?

– Верно.

– Ну вот, а мы его еще не пролетели.

– А ты почем знаешь?

– Я по цвету узнал. Мы все еще находимся над Иллинойсом. Сам можешь убедиться, что Индианы пока не видно.

– Что с тобой, Гек? Уж не спятил ли ты? Разве можно штаты по цвету узнавать?

– Можно.

– Да при чем же тут цвет?

– При том! Иллинойс зеленый, а Индиана розовая. Ну–ка, покажи мне внизу что–нибудь розовое, если можешь. Нет, сэр, тут все зеленое.

– Индиана розовая? Что за чушь!

– Вовсе это не чушь, я сам видел на карте, что она розовая.

В жизни я еще не видывал, чтобы человек так возмущался.

– Знаешь, Гек Финн, – говорит он мне, – если б я был таким остолопом, как ты, я бы давно уже за борт прыгнул. Он на карте видел! Да неужто ты воображаешь, что каждый штат в природе такого же цвета, как на карте?

– Скажи–ка, Том Сойер, для чего, по–твоему, существует карта? Ведь она сообщает нам о фактах?

– Разумеется.

– Ну, а как же она может сообщать нам о фактах, если она все врет?

– Ох ты, болван несчастный! Ничего она не врет.

– Нет, врет!

– Нет, не врет!

– Ну ладно, если она не врет, тогда, значит, все штаты разного цвета. Что ты на это скажешь, Том Сойер?

Том видит, что он попал впросак, и Джим тоже это видит. Признаться, очень я обрадовался, потому что нелегко взять верх над Томом Сойером. Джим хлопнул себя по ляжке и говорит:

– Вот это здорово! Ничего не поделаешь, масса Том, заткнул он вас за пояс, что верно, то верно. – Тут он снова хлопает себя по ляжке и добавляет: – Ну до чего здорово!

Никогда я так не радовался. А ведь я вовсе не думал говорить что–нибудь умное – оно у меня само вырвалось. Я болтал, что в голову придет, и не думал ни о чем таком, как вдруг оно возьми да и выговорись. Они вовсе этого не ожидали, да я и сам тоже. Как будто человек жевал себе потихоньку кусок кукурузной лепешки, ни о чем не думая, и вдруг ему на зуб попадается алмаз. В первую минуту он обязательно подумает, что это просто камешек какой–нибудь, и до тех пор не догадается, что это алмаз, покуда не вытащит его изо рта, не счистит с него песок, крошки и прочую дрянь и не посмотрит на него. И как же он тут удивится, да и как обрадуется! Ну и, конечно, он будет страшно гордиться своей находкой, хотя, если как следует разобраться, то ясно, что особой заслуги тут нет, – ведь не занимался же он специально розысками алмазов. Подумайте немножко – и сами увидите, в чем тут разница.

Понимаете, такая случайная находка – это ерунда. Вот если вы его специально искали – тогда совсем другое дело. В такой кукурузной лепешке всякий нашел бы алмаз, но ведь и не всякому такая лепешка попадается. Вот в чем заслуга того парня, и вот в чем моя заслуга. Я вовсе не хочу сказать, что я какой–нибудь особенный человек; навряд ли мне бы это еще раз удалось, но в тот раз мне это удалось – вот и все, что я хочу сказать. И я совсем не подозревал, что способен на такую штуку, и совсем не думал о ней, даже и не пытался, – все равно как вот вы сейчас. Сидел я совсем тихо, тише воды, ниже травы – и вдруг ни с того ни с сего оно у меня вырывается.

Я часто вспоминаю об этом случае и отлично помню все, что было вокруг, как будто оно произошло неделю назад. Я и сейчас все это перед собой вижу: привольные поля, леса и озера на сотни миль кругом протянулись, города и поселки тут и там мелькают, профессор сидит за столом, склонившись над картой, а на снастях Томова шапка трепыхается – он ее туда на просушку повесил. А особенно запомнилась мне одна птичка – футах в десяти от нас. Она летела с нами в одну сторону и изо всех сил старалась не отстать, а мы ее все время обгоняли; да еще поезд, там внизу, – он тоже все гнался за нами: извивается между деревьями и фермами и знай себе выпускает из трубы длинную ленту черного дыма. А иногда из трубы вырывалось маленькое белое облачко, – ты уж давно позабыл о нем, как вдруг – чу! – до тебя еле–еле доносится коротенький, слабенький вздох… Да ведь это же паровозный свисток! Ну так вот, оставили мы и птичку и поезд далеко–далеко позади, – и между прочим, без всякого труда.

Но Том был не в духе. Сперва он заявил, что мы с Джимом слабоумные болтуны, а потом говорит:

– Предположим, художник рисует рыжего теленка и большого рыжего пса. Что он должен сделать прежде всего? Он должен нарисовать их так, чтобы ты мог сразу же отличить их друг от друга, стоит тебе только взглянуть. Понимаешь? Ну вот. Теперь скажи, нужно ли ему красить их обоих в рыжий цвет? Ясно. что нет. Вот он и покрасит одного из них в синий цвет, и уж тогда–то ты их не перепутаешь. То же самое с картой. Вот почему все штаты раскрашивают разными цветами: чтобы ты их не перепутал.

Однако я никак не мог понять, к чему он клонит, да и Джим тоже. Джим покачал головой и говорит:

– – Ах, масса Том, если б вы знали, до чего глупы эти художники, вы б еще подумали, стоит ли их брать, чтоб доказать какой–нибудь факт. Вот я вам сейчас расскажу, и тогда вы сами увидите. Смотрю я однажды – сидит себе один из них на задворках у Хэнка Уильямса и рисует. Подошел я к нему и вижу, что рисует он старую корову–пеструху – у нее еще один рог обломан, – да вы сами знаете, про какую я говорю. Спрашиваю, значит, я его, зачем он ее рисует, а он мне говорит, что когда нарисует, то получит за картину сто долларов. Масса Том, да ведь он же мог за пятнадцать долларов купить эту самую корову, и я ему так и сказал. И представьте себе, сэр, он только головой покачал, художник–то этот, и знай малюет себе дальше. Ей–богу, масса Том, ничего–то они не понимают.