Бронзовый мальчик - Крапивин Владислав Петрович (электронная книга txt) 📗
Вот и сейчас мелодия накатывала, как бегущие по Ладоге пологие волны, которые не спеша догонял и подминал под себя "Михаил Кутузов".
Но вскоре в эту музыку скрипки толкнулся другой мотив – тревожной непрошеной ноткой: "Над волнами нам плыть, по дорогам шагать… Штормовые рассветы встречать…" Это было связано с Салазкиным! И Кинтель интуитивно угадал, что Салазкин неподалеку. И лишь потом услыхал шаги.
Салазкин встал рядом со скамейкой. Кинтель покосился. В руках Салазкина была плоская коробка с парусным кораблем на крышке.
До той минуты они друг с другом не разговаривали, но тут Салазкин сказал, будто давнему знакомому:
– Даня, ты почему ушел раньше срока?
Кинтель ответил ровно, даже с зевком, чтобы Салазкину не пришло в голову, будто он обижается или переживает:
– Почему раньше срока? Все ведь кончилось…
– А приз…
Кинтель снисходительно улыбнулся:
– Но не я же победил.
Салазкин сказал убедительно:
– По-моему, мы оба одинаково победили. Надо, чтобы справедливо… Давай делить. – Он сел на краю скамейки, положил коробку между собой и Кинтелем, поднял крышку. В коробке лежали фигурные шоколадные конфеты. – Тебе и мне пополам.
– Да ну… – смутился Кинтель.
– Нет уж, ты бери, пожалуйста! – Салазкин смотрел решительно.
"Хороший он человек", – подумал Кинтель. Взял конфету, сунул в рот.
– Нужно вот так! – Салазкин принялся перегружать половину шоколадного запаса в крышку.
– Постой! Мне не надо! – почти испугался Кинтель. – Я много шоколада никогда не ем… То есть не ел. Даже когда он в магазинах был. У меня от него… это, аллергия.
Аллергии у Кинтеля не бывало, но шоколад он правда не очень любил и не жалел, что теперь его не бывает в продаже. Потому что как можно помногу есть такую вяжущую рот и горло горьковатую сладость! Это ведь не мороженое…
– Ну правда тебе говорю! – добавил он, глядя в недоверчивые глаза Салазкина. – Забирай обратно. – Пересыпал конфеты опять в коробку. И вдруг пришло в голову: – А крышку я возьму… если можно. Ладно?
– Конечно! – обрадовался Салазкин. Разумеется, не вернувшимся конфетам, а тому, что Даня Рафалов хоть что-то берет.
Кинтель сказал:
– Хороший корабль. Я его в рамку вставлю – и на стену…
– Это "Паллада". Видишь, здесь написано…
Внизу были буковки: "Шоколадное ассорти "Фрегат "Паллада".
"Фрегат", – опять царапнуло Кинтеля. Но он подавил в себе неприятные мысли.
Салазкин сел попрочнее: привалился к спинке, пятки поставил на скамью. Тоже сунул в рот конфету. Сказал доверчиво:
– А славно получилось, что мы из одного города, правда ведь?
Кинтель кивнул, облизываясь.
– Ты там где живешь?
Саня Денисов тоже облизал губы.
– На окраине, в Старосадском поселке. Но папе обещают скоро дать новую квартиру… Мама уже вещи понемногу упаковывает, она очень предусмотрительная…
Кинтеля вдруг дернуло за язык:
– Это мама посоветовала тебе поделиться конфетами?
И сразу испугался: обидится Салазкин!
Тот не обиделся, но удивленно раскрыл глаза:
– Нет, с чего ты взял? Я сам… Мама даже не знает, куда я пошел.
– Значит, будет искать и волноваться, – выкрутился Кинтель из неловкого положения. – Родители, они все такие.
– И у тебя? – с пониманием спросил Салазкин.
Кинтель вздохнул:
– Я, к счастью, с дедом…
Салазкин отвел глаза. Взял еще конфету. Стал ковырять на обтянутой черным трикотажем коленке аккуратную штопку. "Мама зашила", – подумал Кинтель. И усмехнулся:
– Но если бы я, как ты недавно, на бревна полез, он бы тоже бегал внизу и… – Кинтель чуть не сказал "кудахтал", – и нервничал.
Салазкин кивнул, все ковыряя штопку:
– Мама ужасно беспокойная. Стоит мне задержаться на улице, как дома паника… Но сейчас, пока она не хватилась, можно еще посидеть! – И повозился, устраиваясь поудобнее.
Посидели, помолчали. Пасмурная Ладога все катила, катила валы, реяли чайки. Нельзя сказать, что покачивало, но иногда все же возникало ощущение непрочности. Этакий намек на невесомость.
– Ну, право, совсем как на море, – вдруг сказал Салазкин.
Он все-таки расковырял штопку, и светилась круглая, словно двугривенный, дырка. Из нее выглядывала похожая на бородавку выпуклая родинка. Салазкин тер ее мизинцем, предварительно облизав его. "Опять заработаешь от матери шлепка", – подумал Кинтель. А вслух сказал:
– Я на море еще не бывал.
– А я был два раза. И могу авторитетно утверждать, что очень похоже… – Он, видимо, сам почуял, с какой забавной солидностью у него это прозвучало, и хихикнул.
Кинтель сказал:
– В морских делах ты прямо академик. Занимался в каком-то кружке, да?
– Видишь ли… это не совсем кружок… Это…
– Санки! Салазкин! Вот ты где… Ну что за мода исчезать бесследно, как привидение… – Мама Сани Денисова появилась из-за трубы. – Идем, скоро ужин!.. И какой здесь холод…
Салазкин встал. Сказал Кинтелю вполголоса:
– Мы ведь еще непременно увидимся.
– Разумеется. У нас две недели впереди, – в тон ему ответил Кинтель и опять улыбнулся про себя, но без насмешки, по-хорошему.
Мама Салазкина тревожилась:
– Вы оба, наверно, простудились. Мальчик, тебе не холодно?
– Это Даня Рафалов, с которым мы там, вместе… – ревниво сказал Салазкин.
– Да-да, я вижу. Даня, вы оба продрогли.
– Я сию минуту тоже иду в каюту, – отозвался Кинтель, как покладистый скромный мальчик.
Так и пошли: впереди мама, за ней Салазкин с открытой коробкой, как с подносом, сзади Кинтель, он шагал и хлопал себя "Палладой" по джинсовым штанинам.
В каюте дед сказал:
– Тут тебе приз принесли. Говорят, ты второе место занял в этом "Клубе знаменитых капитанов".
Приз оказался набором вымпелов с гербами городов, где побывали и еще должны были побывать пассажиры "Кутузова". Что ж, совсем не плохо! Даже лучше конфет…
– А чемпион мне вот что подарил, – похвастался Кинтель крышкой. – От своего ассорти.
– Красивая штука, – одобрил дед. – А про "Палладу" ты что-нибудь слышал?
– Книжка такая есть. Только скучная очень. Я начинал…
– Эх ты, "скучная"… "Паллада" – корабль знаменитый. Кстати, в молодости им одно время Нахимов командовал, будущий адмирал… – И Толич вдруг осекся. Сообразил, что не надо бы лишний раз о Нахимове.
Кинтель, однако, сделал вид, что ничего не заметил. Стал рассматривать разложенные на постели вымпелы. Потом глянул в окно. У горизонта облака разошлись, в щель пробился солнечный огонь. Похоже на закат, хотя по времени до заката было далеко: лето, север, белые ночи…
"Бьется пламя под крыльями туч…"
Когда они познакомятся поближе, надо будет спросить у Салазкина, откуда эта песня… Как не вовремя появилась его мамаша: даже не успел он объяснить, где набрался морских знаний. Ну ничего, все впереди. Конечно, Салазкин – еще малец, и при нем чувствуешь себя как рядом с чем-то хрупким. Но есть в нем и… такое, совсем не детское. По крайней мере, ясно, поговорить с ним можно о вещах, которые с "достоевской" компанией обсуждать бесполезно…
Дед озабоченно глянул на часы:
– На ужин пора. И надо лечь пораньше, завтра в пять утра будем входить в Неву. Не проспать бы Шлиссельбург…
Шлиссельбург они проспали. Впрочем, не беда, увидят на обратном пути. В полдень подошли к речному вокзалу Ленинграда. От экскурсий с группами Толич и Кинтель отказались, решили гулять сами. И за два дня стоянки повидали столько, что ни с какими экскурсоводами такого не успели бы. Прежде всего поехали к морскому вокзалу. Туда, где швартуются приходящие со всех морей и океанов теплоходы и где виден открытый горизонт залива. Потом отправились на пассажирском катере в Петергоф – еще ближе к морю. Правда, залив (именуемый, как известно, Маркизовой лужей) был более серым и спокойным, чем Ладога. Но само сознание, что это Балтика, волновало душу Кинтеля.
А потом были, конечно, музеи. Петропавловская крепость, долгое хождение по многим улицам, площадям, набережным. Но Кинтель нет-нет да и вспоминал Салазкина. Однако в эти дни он его не видел – ни на улицах, ни вечером на теплоходе. Впрочем, это Кинтеля мало тревожило. Но зато он забеспокоился всерьез, когда отошли от ленинградского причала, а Денисовых по-прежнему нигде не было видно. Ни в ресторане, за ужином, ни в коридоре, ни на палубах…
