Чудо-камень - Сотников Иван Владимирович (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Ребята окружили товарища, сочувственно покачали головами. Именно беда! Всех связал по рукам и ногам.
— Чего же молчал ты? Чего не смотрел? — набросился на него Азат. — Сказал бы день переждали, и конец бы твоим ранам. А теперь что? Эх ты! Горе-турист! А все — «сам по себе». А сам по себе не получился.
— Ладно, Азат, хватит отчитывать, — остановил его Грек. — Нападками делу не поможешь. Надо решать, что делать. Идти так нельзя.
— Может, оставим в Сатке, пусть подлечится, а станем возвращаться — завернем и за ним, — предложил Петька.
Ясно, выход самый разумный. Сатка еще близко, только отошли. Но возвращаться сюда за Юркой — значит сделать добрый крюк.
— Я не останусь, дойду! — упорствовал Юрка.
На глазах у него слезы, губы вздрагивают. Лишь теперь-понял он, как подвел товарищей и самого себя. Еще вчера ощутил боль, а поглядеть, что там, поленился. Думал, пустяки, пройдет.
— Ни за что не останусь!
— Да ты свяжешь всех, — урезонивал его Азат. — Не бросать же тебя в горах.
— Говорю, дойду.
— Есть два выхода, — заговорил Платон Ильич. — Один — оставить на время в Сатке, а другой — взять с собою.
— Он же не дойдет, Платон Ильич, — сказал Петька.
— Знаю, не дойдет. Придется нести. Смастерим носилки и — на себе. По очереди. Веса в нем немного. Щупленький. Авось донесем. А на озере лишние сутки постоим на биваке. Глядишь, ранку и затянет.
Ребята радостно загалдели. Трудности их не пугали, и казалось даже героичным выручить товарища. Беда была в другом. В душе никто не считал его товарищем, да и сам он никогда не хотел этого. Сторонился их, стараясь показать, что ни в ком не нуждается. В школе и в походе давно привыкли к добровольному одиночеству Юрки и не очень тяготились этим. Сейчас же приходилось его выручать. Что же, детское сердце не злопамятно. Беда есть беда, и не оставлять же в беде своего одноклассника только потому, что он в чем-то заблуждался. Рано или поздно разберется и что так, и что не так.
Еще задержались на час-другой. Вскипятили воду. Платон Ильич промыл ранку, присыпал белым стрептоцидом (помнил, так быстрее заживлялись раны на фронте), сам перевязал. Смастерили легкие носилки и уже после этого тронулись в путь.
Несли Юрку вчетвером. Менялись каждые полчаса. Двигались, конечно, медленнее, и все же довольно быстро. Платон Ильич чаще устраивал привалы, удлинял их по времени, и все шло хорошо.
Неудобнее всех чувствовал себя Юрка. Не раз пытался встать, чтобы идти самому. Ему стыдно было глядеть ребятам в глаза. Никогда он столько не думал, как теперь. Стоило ребятам настоять, и сидеть бы ему в Сатке, ничего бы не увидел из того, что увидят и узнают другие. А главное, такое фиаско. Все идут себе и идут, а его несут. Несут те самые ребята, с которыми он не хотел считаться. А теперь он зависим от них, и именно они выручают его из беды, в которой виноват лишь он сам…
На озере Зюраткуль
Дни и ночи Сатка спешит в Юрюзань. Будто боится опоздать. И сколько ни идешь вверх по ее течению, она без устали гремит под боком, перекатываясь с камешка на камешек. Сколько она течет тут, годы, столетия? Кажется, само время неизмеримо и бесконечно как в прошлом, так и в будущем. Зюраткуль породил эту речку и питает ее своими родниками, бьющими из глубин земли, сотнями ручьев и речушек сбегающих в Сатку с его отрогов. Все как и везде, все ново и необычно. Гляди — не наглядишься. Любуйся — не налюбуешься. А речка течет себе и течет, будто бежит с гор само время и тоже торопится к людям, и зовет их в горы.
Малый привал устроили у самой реки. Юрка устал лежать и качаться на носилках. Он с удовольствием уселся на серый камень у воды, свесив ноги. Устали все же ребята. Как ни щупл он, а попробуй, потащи его в гору.
Вода в реке быстрая, журчливая. Ее свежесть приятна и притягательна. Подумать только, когда-то стояли тут пугачевские дружины. Варили на этой воде кашу, пили ее, поили своих коней. Может, и раны омывали этой водой. А над рекой леса и леса. Горная тайга. Попробуй поруби ее, расчисть дорогу, протащи по ней пушки, повозки, груженные войсковой кладью. Тут налегке пройти трудно, не то что с пушками и обозом. А проходили. И сражались, и умирали на этой земле за свое и чужое счастье. А чего хочет он, Юрка? Для себя и для людей? Как мало думалось об этом. И как нельзя о таком молчать даже с самим собой. Нет, ясно, мир его раздвигается, становится шире, яснее, богаче. В нем уйма дорог, и у каждой своя цель. Какую из них он выберет теперь, Юрка еще не знал. Но знал, выберет достойную. Чтобы не стыдно было глядеть людям в глаза. Но сказать об этом он еще никому не мог.
Перекусили всухомятку. Яйца, колбаса, сыр. Не так плохо. Запили ключевой водой. Полежали на траве-мураве и снова в путь.
Вокруг высились гребни и отроги Зюраткуля. Его вершины вздымались выше тысячи метров. Глухой, девственный край. И сколько таит он несметных богатств.
Тропа неуклонно вела вверх, все выше и выше. Затем как бы надломилась и повела туристов вниз. За густым лесом ничего не видно. Лишь небо над головой светлое, белесое. Да горы сквозь ветви. Кряжистые, жильные и такие неподвижные, будто пришли сюда откуда-то издалека, устали и не захотелось им двинуться дальше. Чего бродить по земле, когда можно постоять и тут. Стали, обросли лесом, зажурчали реками, загремели камнем. На весь мир видно, на всю землю слышно. Урал!
И вдруг лес как бы расступился, раздвинулся, и перед глазами чудесная гладь воды. На такой высоте! Чистая гладь. По краям, темная с опрокинутыми вниз головой горами, с лесом, который тоже перевернут и растет на вверх, а вниз. Посередине же оно серебрилось в отблесках солнечного дня.
Альда выбежала вперед и залюбовалась озером. Вот оно какое, Зюраткуль! Тихое, таинственное, загадочное. Что-то в нем ласковое, манящее. И веет от него такой свежестью, что вся душа полнится силой, радостью.
Подошел Петька, взял за руку:
— Побежим к воде!
Альда осторожно высвободила руку.
Спустились к самому урезу воды. Отсюда озеро казалось теперь синеватым, прохладным и все же по-прежнему заманчивым или, скорее, манящим.
Альда рассказывала все, что знала про Зюраткуль. Его площадь свыше шести квадратных километров. А высота семьсот восемнадцать метров над уровнем моря. Почти вдвое выше Байкала и Женевского озера. Из залива Зюраткуль вытекает Большая Сатка. На реке плотина, и это повысило уровень воды в озере. У истоков Сатки — рыболовецкий колхоз. Рыбы здесь уйма. Есть лещ, окунь, щука, налим, язь.
Она не сводила глаз с озера. Правда, чудо! Лето бы пожить на таком озере. Тут тебе и отдых, и забава, и красота, и дело. Собрать бы коллекцию, скажем, камни Зюраткуля. Правда, было бы здорово!
Платон Ильич торопил, и ребята двинулись вдоль берега. Выбрали место для привала возле ключа и начали ставить палатки, разжигать костер, Азат запел с Петькой к рыбакам попросить лодку. Разве можно быть у такого озера и остаться без рыбы? Просто чудовищно. Рассуждая так, Азат поймал себя на словах: чудо и чудовище. Корень один и тот же, исток этих слов одинаков, а их значения прямо противоположны. И не мера ли определяет разницу. Может, и в поступках человека мера значит столь же много.
Горный колхоз невелик. Аккуратные домики, возле них много зелени, ухоженные огороды. На улице чисто, уютно. На окраине невысокие жерди, и на них растянуты сети. За плотиной лодки, легкие баркасы. Здесь живут рыбой. Знают ее, любят. Разводят и берегут. Есть у здешних рыбаков и своя сноровка, и свой мир, в котором все немножко не так, как на реках внизу, там в степи, за горами.
Пришли к председателю, а его нет: в отъезде. Кто же распорядится? А никто. Приедет — сам всем займется. А все, что нужно, и без него делают другие.
— Нам бы лодку, мы туристы, — говорил Азат жене председателя.
