Степные рыцари - Петров-Бирюк Дмитрий Ильич (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗

— Чего мы зря стоим? — орали возмущенные казаки. — На кого глядим? Раз наш походный атаман не ведет на приступ, так мы сами пойдем.

— Пойдём! — подхватывая, вопили недовольные. — Чего зря стоим?

Все чаще и чаще стали роптать казаки.

А тут в довершение ко всему стало не хватать продуктов. Непривычные к лишениям, запорожцы взбунтовались:

— Чего мы стоим?

— Якого биса дожидаемся?

— Пидемо, братови, к персидскому хану. Вин нас гарно приме.

— Гей, пидемо!

— Пидемо!

С грустью прислушивался Татаринов к этим крикам. Что он мог поделать? И в самом деле, в любую минуту можно ждать открытого бунта. Самое страшное — это если запорожцы снимут осаду и уйдут в Персию. Это хуже смерти. Одни донцы не осилят взять крепость. Да если уйдут запорожцы, едва ли останутся у стен азовских одни донские казаки.

И вот однажды ослушники, горячие головушки, увлекли за собой на штурм крепости некоторых нетерпеливых казаков.

С печалью смотрел Татаринов с кургана, как бурливой волной окатили казаки крепостные стены. Под яростным ружейным и пушечным огнем врага они перебрались через ров, подставляя лестницы, карабкались на стены. Но защитники легко отбились от штурмующих. Отступили казаки в тот раз, оставив у стен крепости много трупов своих товарищей.

Неудачи следовали за неудачами.

Из Черкасска прибыл Чириков, стал требовать немедленного освобождения турецкого посла, грозя царским гневом.

А тут среди казаков распространился слух о том, что с часу на час в Азов должен прибыть огромный флот с отборными войсками, посланными султаном из Царьграда. И этот флот будто вызвали своим колдовством турецкий посол Тома Кантакузен и его толмач Ассан.

Слухи эти производили на казаков и запорожцев удручающее впечатление.

— Давай сюда к нам Фомку проклятого и его толмача! — орали они. — Нехай дадут нам ответ об этом. Давай посла!.. Давай!

Будь на месте походного атамана кто-нибудь другой, тот, видимо, при создавшемся положении растерялся бы, наделал массу непростительных ошибок. Но не таковский был Михаил Татаринов. Все эти невзгоды и неудачи, навалившиеся вдруг на его голову, только больше закаляли его волю. Умный, проницательный, он понимал, что все это временное явление и что надо дать какой-нибудь выход недовольству казаков. Он вызвал к себе есаула Пазухина.

— Панька, — сказал ему атаман, — что это ты уж больно красен, как рак вареный? Хмельного, должно, дюже зашибаешь, а?

— Да не без этого, атаман, — уклончиво произнес Пазухин. — Бывает иной раз, что и хлебнешь малость какую.

— Малость ли? — с сомнением взглянул на своего есаула Татаринов. — Гляди, парень, кабы тебя паралик не ударил.

— Все под богом ходим, — вздохнул есаул. — На то его святая воля.

— Бог-то бог, да сам не будь плох. Береженого, брат, и бог бережет.

— Да это хочь правда, — согласился Пазухин. — Слухаю тебя, атаман, что кликал?

— Слышь, казаки вон орут, требуют, чтобы Фомку Кантакузина им на глаза подать.

— Ну, слыхал, так что? Давай привезем его и толмача Ассанку.

— Так ведь побьют их казаки.

— А тебе что, атаман, жалко их? Да дьявол с ними, Нехай сгибают.

— Да мне их не жалко. Только, может, невинные? Вот, говорят, грамоты какие-то Фомка Кантакузин султану в Царьград да крымскому хану посылал. Вроде бы просил немедленно у них помощи. Казаки, мол, подошли к Азову, норовят забрать его… Вот оно какое дело-то. Только как Фомка мог послать те грамоты, ежели он в кайданах закованный, взаперти в темнице подвальной сидит? — хитрил Татаринов.

— Верно гутаришь, атаман, — оживился Пазухин. — Как он мог те грамоты послать, коль он в темнице сидит? Тут дело, атаман, не иначе, как колдовское… По колдовству все это деется… Слыхал небось: султанский-то флот к Азову идет?

— Слыхал.

— Так почему он идет? — пытливо посмотрел есаул на атамана. — Кто его вызвал? Тоже колдовским образом…

— Так что же, стало быть, Фома — колдун, что ли? — спросил Татаринов.

— Нет, — отмахнулся есаул. — Фомка не колдун, а предатель. А колдун — толмач Ассанка. Он, проклятый, всеми колдовскими делами ведает. Он на нас все неудачи и невзгоды наслал.

— Ишь ты, — покачал головой атаман. — Ну ладно, давай привезем Фомку с Ассаном сюда на расправу.

— Беспременно, атаман, надо, — кивнул есаул. — Надобно ублажить казаков. Нехай они сами погутарят с Фомкой и колдуном Ассанкой.

— Ну ладно, так и быть, — сказал задумчиво Татаринов. — Нехай казаки гутарят с ними… — Атаман помолчал, а потом сказал: — Посылай-ка ты, Павел, казаков в Черкасск за Фомкой и его толмачом. Нехай поспешая везут их сюда на разговор с кругом казачьим.

Послав в Черкасск за Кантакузеном и его толмачом Ассаном усиленный конвой казаков, есаул Пазухин начал возбуждать ярость у казаков против турецкого посла, сваливая все неудачи осады на него.

— Это он, проклятый грек, все беды нам принес, — говорил он. — Ежели б Фомка не писал грамоты султану турскому да хану крымскому, то давно б мы забрали Азов.

— Истинный господь, забрали б, — как эхо, вторили старшины.

— А Ассан, его толмач, — колдун, — подзадоривал есаул, — он волшебством своим приносит нам неудачи.

Забурлили, заволновались казаки:

— А ну, подавай нам сюда растреклятого Фомку!

— На кол посадим!

— В куль да в воду.

— И колдуна его, нечистого духа, Ассанку сожжем!

И когда из Черкасска привезли закованных в кандалы, бледных, трясущихся от страха посла Кантакузена и толмача Ассана, казаки бурной волной окатили их.

— В куль да в воду! — потрясая кулаком, орал высокий старик в грязном атласном кафтане с большой серебряной серьгой в правом ухе. — В воду их, анчибелов [22].

— На кол посадить! — надрывался другой казак. — Иуда, предатель!..

— Повесить колдуна Ассанку! — тонкоголосо выкрикивал Макарка.

— Сжечь на костре! — предлагал чей-то голос.

Высокий, статный боярин Чириков, побледнев как мел, стал раскорячившись около посла и толмача, распростер руки крестом.

— Не озоруй, честная станица! — осипшим голосом кричал он, стараясь перекричать толпу. — Не озоруй!.. Царевым именем прошу… Угомонитесь, атаманы-молодцы! Замолчите! Я прибыл сюда по цареву указу за турецким послом. Слышите или нет?.. Приехал за Кантакузеном. Повезу его к царю. Не входите в ослушание. Не входите! Царь-батюшка гневен будет… Плохо вам будет, плохо…

Некоторые наиболее благоразумные казаки, прислушиваясь к голосу боярина, неуверенно говорили:

— Да ну его к дьяволам, этого Фомку-посла! В сим деле царь еще разгневается на нас за своевольство.

— На шута он нужен, — отмахивались некоторые.

— Нехай увозит его боярин Чириков.

Но большинство казаков с яростью набрасывалось на таких.

— Да вы что, чума вас забери?! Да можно ли отпустить Фомку-злодея!

— Через него ведь все муки терпим!

— Побить Фомку и Ассана!

— Побить!..

— Предать смерти!

Пощипывая бороду, атаман Татаринов стоял в стороне и равнодушно смотрел на то, что происходило на его глазах, словно это все его совершенно не касалось и он был простым наблюдателем.

Заметив его, Чириков разъяренно завопил:

— Ты что стоишь, как истукан?! Али тебя это не касается? Уйми своих голодранцев! Слышишь, уйми!.. Плохо тебе будет. Царь разгневается.

Толпа на мгновение ошеломленно замолкла. Слышались лишь отдельные выкрики казаков:

— Как? Как он сказал?..

Молчание было зловещим. Никто никогда не осмеливался оскорблять так казачий круг. Такое тяжкое оскорбление смывается только кровью.

— Побить боярина до смерти! — выкрикнул чей-то визгливый голос.

Словно очнулась от оцепенения толпа казаков, забурлила в шуме, в гневе непрощающем.

— Побить! Побить боярина!..

— На кол посадить!

— В куль да в воду!

Поняв, что совершил большую оплошность, Чириков помертвел от страха. Повытаскав сабли из ножен, к нему с ревом ринулись казаки. Чириков зажмурился, шепча посиневшими губами молитву. Но, видно, не суждено ему было умереть в этот раз.