Один на один - Внуков Николай Андреевич (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
Злился даже на то, что упросил отца устроить меня на катер в группу планктонщиков…
А дождь все хлестал, то усиливаясь, то ослабевая, и злость моя переходила сначала в уныние, а потом в какое-то отупение.
Уже совсем рассвело. Стали различимы кусты шагах в десяти от палатки. Ветки у них обвисли, листья зябко вздрагивали. Но меня не радовал ни пришедший день, ни хорошо разгоревшийся костер, ни то, что дождь начал вроде бы терять силу. Не радовало даже то, что по мне перестали ползать муравьи. Вероятно, они тоже не любили мокрого и нашли для себя что-нибудь получше моих джинсов и рубашки. Мне хотелось свернуться клубком, лечь на землю, закрыть глаза и заслониться от всего сном. А проснуться уже при солнце, сухим, бодрым, веселым…
«Наверняка простужусь», — промелькнуло в голове.
«Ну и черт с ним…», — подумалось в ответ.
Что-то пробежало по ноге. Будто маленькие холодные лапы протопали по щиколотке. Я, не оборачиваясь, хлопнул ладонью по оголившемуся месту.
Ничего.
Или это мне показалось?
Я потянулся за очередным сучком, чтобы обстругать его и бросить в огонь, и в этот момент по ноге пробежало еще раз.
Я резко обернулся и успел заметить какой-то клубок, скатившийся под край палатки.
И только когда по ногам пробежало еще раз, я разглядел, что это такое.
Я не боюсь крыс, но все-таки они противные. Особенно их хвосты, голые, похожие на серых червей. И еще этот омерзительный писк, которым они переговариваются. Ну и, конечно, то, что крыса всегда действует исподтишка. Только откуда они могли взяться здесь, на необитаемом острове? Что они едят в этих камнях, на кого охотятся?
Я выбрал сучок с набалдашником на конце и стал поджидать, когда эта зверюга снова покажется на свет. Но крыса будто поняла, чего я хочу, и больше не появлялась.
Снаружи светился мутный день, а вода продолжала падать на землю, превращая все в серый кошмар.
Я съел несколько мидий и снова скорчился у огня, не зная, что делать. Кажется, я задремывал на несколько минут, потом приходил в себя, подбрасывал в огонь сучья и снова задремывал.
Постепенно стало темнеть.
Так прошли двенадцатые сутки моей жизни на острове.
Проснулся оттого, что вода полилась на спину. Во тьме глухо светились угли костра. Снаружи все так же ровно шумело.
Все тело превратилось в хлипкий, дрожащий студень. Руки и ноги ломило. С трудом разогнувшись, я нашарил сучок и, вынув из кармана куртки нож, начал тупо стругать деревяшку. Все было противным, и я сам себе был противен.
Кое-как настругав ежиков и раздув костер, я уселся у самого огня. Есть не хотелось. В животе каменел холодный ком.
Временами казалось, что все, что сейчас происходит, — неправда. На самом деле я сплю, и вижу во сне этот проклятый остров, и хожу по нему, и раздуваю огонь, и никак не могу проснуться.
Так бывает — видишь во сне что-то страшное, оно надвигается на тебя, вот-вот навалится, сомнет, придушит, а ты не можешь убежать, тело оцепенело, не двигается… Наконец, собрав все силы, крикнешь, и проснешься от этого крика, и долго лежишь в темноте, переживая то, что произошло.
Я бил себя кулаком по лбу, щипал руку, хлестал ладонями по щекам, но сон не проходил.
Тогда я понимал, что я все-таки на острове, что надо не дать погаснуть костру, и снова стругал деревяшки, глотал горький дым и дрожал от холода.
Наконец внутри костра нагорело порядочно угольев, они сушили оседающие на них ветки и огонь хоть и не полыхал, но грел.
Я съел две саранки и несколько мидий, потом спохватился и вырезал на календаре еще одну черточку — тринадцатую.
А ведь была у меня когда-то нормальная постель, письменный стол, книжки, уроки в школе. Были отец, лаборант Гриша, Виктор Иванович и Таня. Они и сейчас есть где-то…
Я со злостью отбросил от себя эти мысли. Какой толк мечтать о том, что так далеко!
Сейчас я один на один с островом. Природа вовсе не добренькая и не красивая, как кажется, когда смотришь на нее из окна комнаты или из туристской палатки. Все эти двух-трехдневные походы в тайгу или прогулки за грибами или дикой смородой — игра для детей и для взрослых. Все равно ведь придешь домой в тепло и уют… А вот когда не поход, а по-настоящему… Да еще не знаешь, сколько это настоящее продлится…
Неужели они все-таки решили, что я утонул?
Тогда отец останется совсем один. Трудно будет ему. Трудно человеку приходить в свой дом и знать, что его там никто не ждет. Пусто становится вокруг. И тогда одно утешение — быть полезным другим людям работой, своей головой, своими руками.
Вот и мне теперь надо тоже так.
Если меня никто не ждет, если я сам по себе, то и нужно быть полезным только самому себе. У меня сейчас одно право — драться до конца.
Я поворошил сучья в огне.
Право…
Нам в школе рассказывали о правах человека. Право на труд, право на учебу, право на отдых…
Но все это — когда ты находишься среди людей. А вот если человек один, как я сейчас? Есть ли у него какое-нибудь право и что это за право? Что мне нужно завоевать? Остров? А для чего он мне? Разве чтобы прокормиться — копать саранки, добывать мидий, пить воду из источников. Это для того, чтобы жить. Значит, мне природой дано право на жизнь. И природа может у меня отнять это право. Очень просто — запустит вот так дождь дней на десять, и я отдам концы от голода и холода. Выходит, и здесь мне право на жизнь надо завоевывать. У острова. У дождя. У этих деревьев.
Ну что ж. Попробуем завоевать…
Я здорово ослабел за эти дни. В голове непрерывно гудело и все время хотелось спать. Только холод вздергивал меня и заставлял шевелиться.
А дождь все шумел, падая на парусину, и снаружи все так же бесился ветер.
БЕРЕГ ЛЕВОГО БОРТА
На Берег Левого Борта я отправился на восемнадцатый день. До этого еще ни разу не заходил за Правые Скалы — дорога туда была тяжелее, чем на Берег Правого Борта.
Я испек три десятка яиц, навялил несколько горстей кизила, отобрал крупные саранки. Все это завернул в кусок полиэтилена, который сложил пакетом и к углам привязал лямки из шнурков. Вышло что-то наподобие вещевого мешка — его можно было нести за спиной. В этот же пакет засунул огневой инструмент. К поясу шнуром привязал бутылку с водой.
Сразу же, в самом начале пути пришлось перелезать через каменный завал. Потом начался спуск по валунам до самых Правых Скал. Идти приходилось медленно и все время смотреть под ноги. Некоторые камни шатались, и при неосторожном шаге я мог сверзиться с высоты прямо в бухту. Я захватил с собою кирку, она мне здорово мешала, но оставить ее где-нибудь в расщелине я не хотел — могла понадобиться при заготовке сушняка.
Я никак не мог понять, почему этот берег такой крутой. Потом, наконец, сообразил. Остров представлял собою сопку, погруженную в море. Вернее — вершину большой сопки. Один скат, опускавшийся к Бухте Кормы, был пологим. Другой, тот, по которому я сейчас шел, круто падал в море.
За Правыми Скалами берег резко повышался. На нем почти не было никаких трав, зато не было и камней, по которым так трудно ходить у меня, в Бухте Кормы. Почва состояла из плотно слежавшегося темно-серого щебня, под которым — когда я копнул его киркой — оказалась настоящая земля.
Поднимаясь, я снова почувствовал слабость и несколько раз присел отдохнуть. Там, на материке, я мог без передыха взобраться на любую сопку. А здесь… Ноги противно вздрагивали, голова кружилась, я ловил ртом воздух.
Впереди, на крутизне, стояли большие лиственницы. Я видел их толстые корни, вцепившиеся в почву, слышал их запах, смолистый, терпкий. Хотелось скорее к ним, полежать под ветерком у их стволов, посмотреть на запад. Почему-то казалось, что оттуда я увижу берег материка.
Примерно через час я добрался до первой. Свалил свою котомку у ствола и сам свалился рядом с ней.
Передо мной открывался огромный полукруг моря. Точно такой же серый, кое-где подернутый рябью зыби, как в Бухте Кормы. Никакого материка не было и в помине. Только в левой стороне на фоне неба опять туманно рисовались три зуба какого-то острова.
