Все о Томе Сойере и Гекльберри Финне (сборник) - Твен Марк (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений TXT) 📗

Том сказал, что это был ненастоящий король и по нему нельзя судить обо всех остальных. Но как он ни пытался убедить Джима — всё без толку. Джим, он такой — уж если что–то решил, значит, раз и навсегда. Он сказал, что с революцией забот и хлопот не оберёшься, а когда закончим, обязательно появится наш старый король и всё испортит. Это уже было похоже на правду, и мне сделалось не по себе. Я подумал: а не слишком ли мы рискуем? — и перешел на сторону Джима. Жалко было снова огорчать Тома — ведь он так надеялся и радовался; но сейчас, когда вспоминаю, каждый раз думаю, что всё к лучшему. Короли не по нашей части. Мы к ним не привыкли и не знаем, как сделать, чтобы король сидел тихо и был доволен. Да и жалованье они вроде бы никому не увеличивают, и за житьё во дворце не платят. Сердце–то у них доброе, и бедных они жалеют, и благотворительными делами занимаются, и даже подаяние собирают — уж это я точно знаю; но им самим это ничего не стоит. Они просто делают вид, что экономят, только и всего. Если королю приспичит переправиться через реку, он возьмёт десяток кораблей, не меньше, и не важно, что паром рядом. Но самая большая беда — их ни за что не утихомиришь. Вечно они беспокоятся, кому передать корону, а стоит это уладить — им ещё что–нибудь подавай. И всегда норовят оттяпать чью–нибудь землю. Конгресс — одно сплошное наказание, да и то с ним лучше. По крайней мере, всегда знаешь, чего от него ожидать. И можно его поменять, когда захочешь. Новый наверняка будет хуже прежнего, зато хоть какая–то перемена, а с королём такое не пройдет.

Пришлось Тому отказаться от революции. Он и говорит: раз так, давайте поднимем восстание. Ну, мы с Джимом согласились, да сколько ни думали, не смогли придумать, из–за чего восставать. Том стал было нам объяснять, но без толку. Пришлось ему согласиться, что восстание — это ни то ни сё, как головастик без хвоста. Обычный головастик — это просто бунт, когда хвост отвалится — это восстание, а когда и лапки отросли, и хвост отвалился — это уже революция. Погоревали немножко, но ничего не поделаешь, пришлось и эту затею оставить.

— Ну, — спрашиваю, — а дальше что?

Том и говорит, что у него в запасе остался ещё один план, в чём–то даже самый лучший, потому что главное в нём — тайна. Во всех предыдущих главное — слава. Слава, конечно, штука важная и ценная, но для настоящего удовольствия тайна всё–таки лучше. Не было нужды нам рассказывать, что Том Сойер любит тайны, — это мы и так знаем. Чего он только не сделает ради тайны! Такой уж уродился. Я и спрашиваю:

— Что же это за план?

— Просто отличный, Гек! Давайте устроим заговор.

— А это трудно, масса Том? А у нас получится?

— Ещё бы, это всякий сможет.

— А как его делают, масса Том? Что значит заговор?

— Это когда замышляют что–то против кого–то, тайно. Собираются ночью в укромном месте и замышляют. И уж конечно, в масках, с паролями и всё такое прочее. Жорж Кадудаль[1] устраивал заговор. Не помню, в чём там было дело, но у него получилось. И у нас тоже получится.

— А много для этого нужно денег, масса Том?

— Денег? Да ни единого цента, если только не возьмёшься за дело с размахом, как в Варфоломеевскую ночь.

— А что за ночь такая, масса Том? Что тогда случилось?

— Точно не знаю, но они взялись за дело с размахом. Это было во Франции. Кажется, пресвитериане вырезали миссионеров.

Джим огорчился и говорит с досадой:

— Значит, не выйдет у нас никакого заговора. Пресвитерианцев у нас полно, а миссионеров нет.

— К чёртовой бабушке миссионеров, зачем они нам?

— Как зачем? Как же вы собрались устраивать заговор, масса Том, если у нас только половина того, что нужно?

— Да неужто мы не найдём кого–нибудь вместо миссионеров?

— А это будет правильно, масса Том?

— Правильно? Не важно, правильно или нет. Чем больше в заговоре неправильного, тем лучше. Нам осталось только найти кого–нибудь вместо миссионеров, а потом…

— Но, масса Том, разве они согласятся, пока мы им не объясним, что по–другому нельзя, что мы не нашли ми…

— Замолчи, слушать надоело! Никогда ещё не встречал такого негра — только и знает, что спорить, а сам не понимает, о чём ему толкуют. Если помолчишь минутку, я устрою такой заговор, которому Варфоломеевская ночь в подмётки не годится, и притом без единого миссионера.

Джим понял, что ему лучше не вмешиваться, но продолжал ворчать себе под нос, как у негров водится, что ничегошеньки не стоит заговор, если его устраивают не по правилам, а собирают из чего под руку попадется. Том его не слушал, и правильно делал: с негром надо как с ребёнком, пускай себе бормочет, пока самому не надоест.

Том уставился в землю, подпёр рукой подбородок и как будто позабыл о нас и обо всём вокруг. А когда поднялся и стал ходить взад–вперёд по песку, качая головой, я сообразил, что заговор уже зреет. Растянулся на солнышке и уснул — ведь я пока здесь не нужен и могу отдохнуть. Вздремнул часок, а когда проснулся, Том уже был готов и всё продумал.

Глава 2

Идея у него была отличная — я это сразу понял. Вот что он придумал: надо всех до смерти перепугать этими аболиционистами, которые все хотят негров освободить. Время было самое подходящее: уже больше двух недель ходили слухи о чужаках, которых видели в лесу на иллинойсской стороне, — они то появлялись, то исчезали, то снова появлялись. Думали, что они только и ждут случая, чтобы устроить побег какому–нибудь негру! Пока ещё никто не сбежал, да и вряд ли сбежит, и никакие это, видно, не аболиционисты. Но на чужака в те дни в наших краях смотрели косо, если он не говорил начистоту, кто он и откуда. В общем, в городе было неспокойно. Стоило к человеку подскочить сзади и крикнуть «Аболиционист!», чтобы он от ужаса подпрыгнул и холодным потом покрылся.

И порядки ввели строгие: неграм запретили выходить на улицу после захода солнца. А всех молодых парней забрали в патрульные — охранять по ночам улицы и задерживать чужаков.

Том сказал, что для заговора сейчас самое время — как по заказу! Стоит нам только начать, а дальше оно само пойдёт. Говорил, если делать всё правильно и с умом, то за три дня можно весь город на уши поставить. И я ему поверил — уж Том–то знал толк в заговорах и всём таком прочем, а в тайнах разбирался лучше некуда.

Для начала, сказал он, у нас должно быть много «ран–де–ву» — укромных мест, где мы будем встречаться и строить планы. Лучше, если они будут в разных концах города: во–первых, так интересней, а во–вторых, где бы мы ни оказались, всегда какое–нибудь из них будет под рукой. Одно — в старом доме с привидениями, что стоял на отшибе в трёх милях к северу от города, где Рачий ручей вытекает из Сомовьей лощины. Другое — наша с Джимом пещерка на горе, в глухом лесу на острове Джексона. Ещё одно — большая пещера в трех милях к югу от города, та самая пещера Индейца Джо, где мы нашли деньги, которые спрятали грабители. И ещё — старая заброшенная бойня на южной окраине города, возле устья ручья. Вонь там стоит такая, что даже хорьки разбегаются. Мы с Джимом просили Тома придумать какое–нибудь другое место, а он ни в какую: во–первых, говорит, это отличная «стратегичная точка» (да, так он и сказал!), а во–вторых, туда хорошо прятаться в случае отступления — тамошняя вонь забьёт наш запах, так что никакие собаки не найдут! А если даже и найдут, то наши враги за ними не последуют, потому что задохнутся. Мысль была хорошая, и мы согласились.

Мы с Джимом подумали: раз у нас так много работы, значит, и заговорщиков должно быть больше. Но Том только усмехнулся и говорит:

— Вспомните, что погубило Гая Фокса? А Титуса Оутса?[2]

И посмотрел на меня строго–строго. Но я и виду не подал, что не знаю, кто эти ребята. Том посмотрел так же на Джима, но тот и ухом не повёл, так что больше и говорить было не о чем.

Том назначил нашу пещеру на острове Джексона главным штабом и сказал, что это место священное: обычными делами можно заниматься и в других наших укрытиях, но Государственный Совет будет собираться только здесь. И еще для такого важного заговора, как наш, нужно два Государственных Совета: Совет Десяти и Совет Трёх. У Совета Десяти будут чёрные мантии, а у Совета Трёх — красные. И ещё у всех будут маски. Совет Десяти — это мы все вместе, а Совет Трёх — это сам Том. Потому что Совет Трёх — самый главный и может аннулировать (любимое слово Тома!) всё, что сделает другой Совет. Я и спрашиваю: может, тогда обойдёмся без Совета Десяти — сэкономим на жалованье? А Том отвечает: