Жмурик-проказник - Веркин Эдуард (е книги TXT) 📗
– Здравствуйте, ваше превосходительство! – сказал я. – Мы вас заждались, блин-с.
Тупо, да. Но тогда мне ничего в голову не пришло. А что еще можно было сказать капитану Орлову?
Капитан Орлов обвел немигающим взглядом всю нашу компанию. Остановился на Гундосове.
Гундосов дрожал. Капитан Орлов шагнул к нему и простер костлявые руки в родственном жесте. Он, судя по всему, был рад видеть потомка, пусть даже такого непрезентабельного, как Гундосов.
Пусть даже похожего на большого рыжего комара.
– Он меня опять похоронит... – тупо сказал Гундосов. – Закопает... я не хочу.
– Не тебя одного, – сказал я. – Не дергайся только, я попытаюсь что-нибудь придумать...
Капитан Орлов уже почти заключил своего правнука в объятия, но произошла одна неприятная штука – левая рука капитана Орлова не выдержала напора родственных чувств. Оторвалась и с доисторическим стуком упала на пол.
– У, – задумчиво выдал капитан.
Гундосов хлопнулся в обморок.
Радист принялся смеяться с лязгающим звуком. Примерно так:
– Гжха-гжха-гжха...
Совсем неуважительно он как-то смеялся, механически, так бы могла смеяться старая молотилка или камнедробильный станок. Такой смех даже меня бы обидел.
И уж тем более он обидел благородного белого офицера, хотя и пребывавшего в несколько потрепанном виде.
Капитан Орлов повернулся к Радисту. И хотя глаза капитана были совершенно мертвецкими, какое-то подобие ярости в них промелькнуло.
Натренированным движением лихой жмурик выхватил «маузер» и с костяным звуком нажал на курок.
«Маузер» рявкнул. Я никогда не предполагал, что пистолет может стрелять так громко. Особенно такой древний пистолет.
Тем не менее он стрелял.
Пуля попала Радисту прямо в лоб.
Раздался визжащий звук рикошета. Пуля отскочила ото лба Радиста и ушла в потолок. Сверху, со второго этажа, послышался протяжный стон, видимо, пуля попала точнехонько в разросшегося до размеров комнаты Дохода.
На лице капитана Орлова, вернее, на его остатках, проступило удивление. Он выстрелил еще.
На этот раз пуля попала точнехонько Радисту в сердце – даже в скелетном виде стрелял капитан Орлов хорошо. Впрочем, результат был точно такой же – на правом кармане рубашки образовалась изрядная дыра, через которую был виден блестящий металл и кровавые ошметки. Пуля отскочила и упала на пол.
– Испортил предмет одежды, – сказал Радист. – Починка займет порядка тридцати минут рабочего времени.
Капитан Орлов с удивлением посмотрел на свое оружие. Затем он щелкнул переключателем, перевел «маузер» в автоматический режим.
– Бегите! – крикнул я. – Сейчас будет очередь!
Но бежать было особо некому. Радист окончательно превратился в железного долдона, Гундосов валялся без чувств. А между мною и дверью стоял капитан Орлов.
И он снова нажал на курок.
«Маузер» оказался надежной машиной, даже невзирая на свой преклонный возраст, он выпустил длинную сочную очередь.
Очередь попала Радисту в живот. Звук был такой, будто в жестяное ведро сыплют крупную дробь.
Радист задергался, как законтаченный. Но на ногах устоял. Потом поглядел на образовавшуюся в животе дыру и сказал:
– Восемнадцать пулевых ранений калибром девять миллиметров. Пять смертельны, восемь смертельны условно. Временное поражение энергосистемы – шестьдесят пять процентов.
После чего Радист свалился на спину.
Капитан Орлов утратил интерес к Радисту и повернулся ко мне. И посмотрел на меня пристальным офицерским взглядом. Вернее, на мою футболку.
На ту самую, с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. Председателем Всероссийской чрезвычайной комиссии и главным врагом белого движения.
Феликс Эдмундович Дзержинский, вооруженный мечами, вызвал у капитана Орлова приступ животной ненависти.
Капитан Орлов в ярости хрустнул кулаками, вернее, оставшимся кулаком.
Капитан Орлов топнул ножкой в блестящем яловом сапожке.
Капитан Орлов стал медленно поднимать «маузер».
И вот, как пишут в книжках, «прямо в душу мне уставился вороненый зрачок ствола». Скажу, что удовольствия это мне доставило мало – передо мной покачивался разваливающийся на части чувак и тыкал мне прямо в нос здоровенным автоматическим пистолетом.
Потом капитан Орлов нажал на курок. Но «маузер» только щелкнул. Патроны кончились. Все ушли в очередь, вспоровшую железное брюхо Радиста.
Капитан ловко спрятал «маузер» в кобуру, подхватил с пола свою отвалившуюся руку и двинулся ко мне.
В животе у меня стало противно. Капитан Орлов приближался, размахивая, как кистенем, своей отвалившейся конечностью. Он был уже близко, я чувствовал его скучный затхлый запах, похожий на запах заплесневелых огурцов, слышал, как трутся кости в ошметках суставов.
Когда до него оставалось шага два, откуда-то сбоку вылетел Чугун, сбил капитана с ног и жадно вцепился в его физиономию. Метил Чугун, видимо, в шею, но с непривычки попал в челюсть. Челюсть хрупнула, отделилась от головы и осталась в зубах у нашей храброй полусобаки.
Чугун скосил глаза на капитанскую челюсть, брезгливо сморщился и выплюнул ее на пол.
Лишенный челюсти жмурик стал похож на знак «Не влезай – убьет».
– Капитан, – сказал я, – вы похожи на «Не влезай – убьет-с».
Капитан Орлов выхватил «маузер», размахнулся и стукнул Чугуна рукояткой за ухом. Чугун завизжал и закатился под диван с барсуками. Капитан Орлов поднялся на ноги и подобрал с пола свою драгоценную челюсть. Стало тихо. Капитан Орлов вращал глазами и пытался приладить челюсть на место. Про меня и Феликса Дзержинского он, кажется, забыл.
Потом я услышал шаги на лестнице.
Тоска. Со второго этажа спускалась Тоска. Она показалась на лестнице.
Выглядела Тоска синюшно. То ли спала плохо, то ли голос выжимал из нее все жизненные силы.
Из-под дивана выкатился ушибленный Чугун. Чугун жалобно заскулил и пополз на брюхе к сестре.
Тоска стала прокашливаться.
– Не надо! – еще успел крикнуть я. – Молчи!
Но Тоска не стала молчать. Она открыла рот и завыла.
Я зажал голову руками.
Стены завибрировали. И не мелкой, нет, крупной тяжелой дрожью, будто за окном неслось стадо голодных слонов.
Дом трясся, как старый паралитик.
Зажмурившийся лет семьдесят назад капитан Орлов стоял прямо по курсу голоса Тоски. Секунд двадцать он еще держался, а затем будто взорвался изнутри. Пшикнул и осыпался серой пылью в собственные сапоги.
На пол с тяжелым стуком упал пистолет.
– Стой! – заорал я. – Тормози...
Но Тоска не могла остановиться. Она пела и пела. Кричала и кричала. Орала и орала.
И стены разваливались. Каминные кирпичи крошились в коричневую пыль, бревна выворачивались, черепица скатывалась с крыши.
Тоска пела.
Потом потолок разошелся, и я увидел огромную нижнюю часть Дохода, просунувшуюся в щель. Это было страшно.
А Тоска пела.
Последнее, что я увидел, – из-под пирамиды дохлых барсуков выглядывает Чугун. Глаза у Чугуна совершенно безумные и скошенные к переносице.
Я успел подумать, что всегда с недоверием относился к опере. А потом крыша рухнула.
