Грот афалины - Мисько Павел Андреевич (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Перед каким-то подъездом остановились. Китаец снял косынку, завязал Пуолу глаза и провел его через здание, потом дворами подвел к еще одному. Дальше уже китаец вел его, то и дело предупреждая: «А теперь сюда!.. А теперь туда!.. Ноги поднимай, тут начинаются ступеньки». Этих поворотов, переходов по коридорам, спускам и подъемам на лестницах было еще немало. Как сам китаец преодолел все это, было непонятно. Наконец спустились по лестнице на два пролета, и китаец постучал условным стуком в дверь. Она открылась не скоро и, должно быть, чуть-чуть, на длину цепочки. Кто-то, видимо, разглядывал Пуола, ибо китаец вынужден был сказать:
– Он со мной.
Цепочка еще раз звякнула, скрипнула дверь. Китаец подтолкнул Пуола вперед и стянул с его глаз повязку. Все равно ничего не было видно, и Пуол выставил перед собой руки, чтоб не выколоть чем-нибудь глаз. Слышал, как китаец сам закрывает дверь, и все в груди дрожало от напряжения, сжималось от страха и любопытства. Впереди загорелась спичка, осветив старческую руку и морщинистые, мешочками, щеки, впалый рот, сморщенные губы. Старый китаец или китаянка? Такой крысиный хвостик-косичка с тесемкой мог быть и у мужчины. Китаянка зажгла две розовые свечки на подсвечнике, стоявшем на полке, прибитой к стене. Понесла его перед собой, прикрывая одну свечку ладонью, вошла в довольно большую комнату, обставленную мягкой мебелью. Ничего подобного Пуол никогда не видел, это было словно в сказке. Стал как вкопанный, не смея дальше и шагу ступить. Весь пол в комнате был застлан мягким в цветах ковром, посредине стоял низенький стол с аккуратно разложенными вокруг него подушечками.
Китаянка поставила подсвечник на стол и молча вышла.
– Си-си, – поблагодарил китаец. – Мама, свари нам кофе! – бросил он вдогонку. – А ты разувайся, проходи дальше. И садись, хочешь на подушку, хочешь на диванчик.
Сам он дохромал до красного, с затейливой спинкой диванчика, упал на него.
Снимая у порога туфли и морщась (успел набить и растереть мозоли), Пуол исподлобья разглядывал хозяина и всю роскошную, с картинами на стенах, комнату. Хозяин, уже немолодой, лет под сорок, сидел, смежив веки, лицо мокрое, на лбу капли пота. Терпел, наверное, страшную боль, а за всю дорогу ни разу не застонал.
– Разуй и меня, – выставил китаец здоровую ногу.
Пуол ступил на мягкий ковер, чувствуя подошвами ласковое щекотанье ворса. Стал на колени возле диванчика, у ног китайца. Он готов был ползать на коленях (пока что!), готов служить ради того будущего, которое ждет его. Вынес хозяйские туфли за дверь, левая была клейкой от крови.
– А теперь подай поближе аппарат… в углу… вон… – показал хозяин за диванчик.
Пуол бросился туда, а как взять – не знал. Упала, загремела телефонная трубка.
– Сейчас… Он развалился… И он привязан, я сейчас отвяжу, – задергал Пуол провод.
– Ха-ха… – не выдержал китаец. – Не надо отрывать, отвязывать. Давай так, как есть.
Пуол поставил телефон ему на колени.
Китаец снял трубку, потыкал пальцем в кнопки с цифрами. Подождав, сказал в трубку:
– Остаемся при своих интересах… Даже пукалками начали забавляться… Подробнее позже – и не по телефону. – Послушал ответ в трубке и сказал: – Я так же думаю. Более того, я в свое время предупреждал об этом. – И положил трубку, передал аппарат Пуолу, чтоб тот поставил его на ту же кожаную тумбу, похожую на отрезок толстого дерева.
Пуол ставил телефон подчеркнуто осторожно.
– Дай мне две подушечки под спину.
Пуол быстренько взял две подушечки от стола, воздух от его движения всколыхнулся, свечи едва не потухли.
– А теперь садись сам и рассказывай, – властно показал китаец на место у своих ног.
– Что? – Пуол подмостил под себя подушку, внутренне дрожа от восхищения: где это было видно или слышно, чтобы хоть один биргусовец сидел на таком!
– Все! Кто ты, откуда ты… Почему оказался в том месте… Как зовут… Есть ли семья… Где живешь…
Многое интересовало китайца! Но Пуол рассказал все откровенно, сам удивляясь своей искренности: обычно он любил прихвастнуть. Старался быть деловым, говорить без лишних подробностей.
Китаянка принесла кофе. На подносе стояли высокий кофейник, две чашечки на блюдцах, сверкающая на свету сахарница с сахаром, четыре сухарика на бумажной салфетке. Пуол только диву давался, что за мать у китайца: сын сидит с завернутой чем попало окровавленной ногой, а она не поинтересуется, не спросит, что случилось. И не ахает, как ахали бы все матери в таких случаях.
– Осторожно подтяни стол ближе сюда… Не опрокинь подсвечник… И пей, не стесняйся. Ты пил когда-нибудь настоящий черный кофе? Думаю, что и представления о нем не имеешь.
Пуол осторожно подтянул стол к ногам китайца, несмело взял в руки горячую чашечку, хлебнул один раз какой-то горечи и обжег язык, губы. Виду, однако, не подал.
– А вы кто? – осмелился спросить.
– Это тебе не надо знать. Чем меньше человек знает, меньше проявляет любопытства, больше слушается и выполняет, что приказывают, тем дольше его век. Заруби это себе на носу!
– Я ничего такого не хотел… – пробормотал он и тотчас спохватился: – Зарубил, зарубил!
– Хотеть не в меру тоже вредно. Но ты мне нравишься… Хотя ты и не хуацяо, не китаец… Как я понял, тебе нужны деньги, а чтоб иметь деньги, надо найти свой бизнес. И тебе нужно место, где жить… Так?
– Да… – облизал ошпаренные губы Пуол.
– Все это ты будешь иметь… со временем… Когда пройдешь испытательный срок. Жилье, правда, найдем раньше. Я напишу записку, пойдешь по одному адресу… За комнату там уплачено… Когда заведутся деньги, вернешь мне ту оплату. Я назову сумму, которая к тому времени набежит.
– Большое спасибо! – не удержался Пуол.
– Благодарить будешь потом. Да одним «спасибо» и не отделаешься. Будешь делать то, что тебе прикажут, поручат. Никакой своей инициативы не проявлять, слышишь? Никаких вопросов никому не задавать, стараться не видеть того, чего тебе по рангу не надо видеть. Если пройдешь испытательный срок, на твое имя в банке будет открыт счет. На него будут перечислять деньги за разовые услуги… Это значит, после каждого конкретного случая, если будет признано, что задание ты выполнил безукоризненно. Ты будешь иметь связь только со мной и не непосредственно, а через кого-либо… Ох, помоги положить ногу… на диванчик… А подушечки эти под голову… Повыше…
На лбу китайца блестели крупные, как жемчуг, капли пота. Он смахивал их рукавом, а они выступали снова. Дыхание его участилось, стало прерывистым, должно быть, начиналась горячка.
– Ну и, конечно, ты будешь иметь карманные деньги, на первый случай – питание, гардероб… – продолжал китаец. – Нет, должно быть, без эскулапа не обойдется… Пуля в ноге сидит, рана не сквозная. Я тебе напишу записку, сбегаешь к аптекарю, позовешь… Мама вас встретит возле подъезда, приведет сюда. Подай… вон на окне… блокнот и ручку.
Возле того подъезда, где китаец завязывал Пуолу глаза, сидела на ступеньках его мать – по виду словно кучка нищенского тряпья. Подошли, и она сразу встала, вынула из-за пазухи темные платочки, пропахшие потом и давно не мытым телом, завязала глаза Пуолу и аптекарю. Пуол уцепился за аптекаря, а старуха – за аптекареву сумку и повела.
Снова повторилось блуждание по каким-то переходам и лестницам. Только в свою дверь старуха не стучала условным стуком, отперла дверь ключом. Зачем посылали его, Пуола, он так и не понял: аптекаря могла привести сама старуха. Возможно, раненый не хотел, чтоб она лишний раз показывалась на людях, мозолила им глаза.
Китаец, слышно было, заканчивал телефонный разговор:
– …а проучить не мешало бы! Не нам играть в поддавки! Этих «даблов» только битьем можно чему-нибудь научить! – и спохватился, услышав старческий кашель в коридоре: – Мать, ты?! Входишь, сразу знак подавай, а то я могу обойму всадить! – и с грохотом положил телефонную трубку.
