Властелин Окси-мира - Бахтамов Рафаил (книги онлайн без регистрации полностью TXT) 📗
Труд Бера «Барометрическое давление», вышедший в 1878 году, считается классическим. Однако и до сих пор к дыханию чистым кислородом многие относятся с опаской. Даже в книгах иной раз проскользнёт упоминание о «сгорании» лёгких, хотя лёгкие имеют мало общего со свечой.
Интересно, что отношение к кислороду зависит от профессии. Шахтёры, например, давно применяют дыхательные приборы-респираторы (от латинского «респираре» – «дышать») на чистом кислороде. И когда я предложил аппарат, в котором предусматривалась – на всякий случай! – замена кислорода воздухом, мне сказали: «Помилуйте! Зачем же? Чистый кислород облегчает дыхание, освежает, спасает от усталости».
Подводники смотрят иначе: «Чистый кислород? Нет, это не пойдёт. Разбавьте, пожалуйста».
Различие во взглядах имеет, конечно, причины. Опыт шахтёров убедил их в том, что использование чистого кислорода вполне безопасно и даже полезно. Опыт подводников говорит совсем о другом: использование кислорода вредно, бывают случаи отравления.
Дело в условиях работы. Наружное давление в шахте близко к нормальному. Давление под водой зависит от глубины. Чтобы человек мог свободно дышать, воздух (или кислород) должен подаваться под давлением, равным, наружному. Так оно и есть, поскольку воздух проходит через мягкий резиновый мешок.
Уже на глубине 20 метров дыхательный мешок испытывает давление в 3 атмосферы. И, следовательно, под тем же давлением находится воздух.
При дыхании воздухом это не страшно, так как парциальное давление кислорода в нём всего 0, 6 атмосферы (0, 2x3). Но если в приборе чистый кислород, то глубина в 20 метров угрожает отравлением.
Разумеется, можно предупредить водолаза: смотри не спускайся с кислородом глубже 15 метров. Но во время работы он увлечётся, забудет или просто допустит ошибку. Лучше не рисковать. Поэтому подводники предпочитают не иметь дела с чистым кислородом. Так, например, в мягких скафандрах и аквалангах используется воздух. При этом исчезает опасность кислородного отравления, однако возникает другая – угроза так называемой кессонной или азотной болезни.
Многие думают, что при глубоководных спусках главная трудность – высокое давление воды. Ничего подобного. Ткани человеческого тела построены из мельчайших клеток, заполненных жидкостью (в основном водой). Даже при больших давлениях жидкость, а значит, и клетки тела практически несжимаемы. Поэтому они могут выдержать давление 300 – 400 атмосфер, что соответствует глубине 3 – 4 километра.
Сложнее обстоит дело с такими частями тела, как лёгкие, которые заполнены воздухом. Газ, в отличие от воды, легко сжимается. И если бы человек на глубине попробовал дышать обычным атмосферным воздухом, на его грудную клетку обрушилось бы давление в сотни атмосфер. Конечно, подобного давления никакой организм не вынесет. Вот почему в лёгкие водолаза воздух подаётся под давлением, равным наружному. Благодаря этому наружное и внутреннее давление выравниваются. Но зато возникает опасность кессонной болезни.
Как известно, с увеличением давления газа растёт и его растворимость в жидкости. В частности, при дыхании сжатым воздухом кровь растворяет много «лишнего» азота. При быстром подъёме с глубины на поверхность давление вдыхаемого воздуха резко снижают (иначе человека «разорвёт»), и избыточный азот начинает энергично выделяться. Кровь «кипит», как лимонад в бутылке с открытой пробкой…
Только «кипение» это гораздо опаснее. Пузырьки азота нарушают кровообращение, закупоривают сосуды и могут привести к их разрыву. Азотная болезнь сопровождается сильным головокружением, болью в суставах. В тяжёлых случаях может наступить паралич.
От кессонной болезни есть надёжное средство: медленный подъём или подъём с остановками. При этом давление снижается постепенно и лишний азот успевает уйти из крови.
Есть и ещё одна, более интересная возможность – дышать не воздухом, а смесью кислорода и… гелия. В крови гелий растворяется меньше, чем азот, и легче выделяется. Применение кислородно-гелиевой смеси позволило достичь в мягких скафандрах глубины 180 метров.
«ГАДКИЙ УТЁНОК»
Он казался пришельцем из другого мира. Рост – полных два метра, плечи – соответствующие, голос – глухой, гулкий.
Его привёл Смолин. Вместе с заявкой. Смолин обладал потрясающим умением «выудить» из человека идею и убедить его, что эту идею совершенно необходимо перенести на бумагу. Человек переносил, наивно полагая, что затем сможет вернуться к прежнему беззаботному существованию. Но Смолин вроде бы нечаянно, между прочим, «подбрасывал» ему новую интересную задачу. Появлялась заявка. Потом ещё одна.
И всё. Человек стал изобретателем. А у изобретателя жизнь какая угодно, только не беззаботная…
Мой новый знакомый был в самом начале пути, он пришёл (или был приведён Смолиным) с первой заявкой. Когда они вошли в Отдел, все мы дружно углубились в бумаги, боялись фыркнуть. По-моему, всем нам представилось одно и то же: маленький шумный буксир, который тащит на невидимом тросе огромный молчаливый пароход. Пароход прогудел «Здравствуйте», и мы наконец-то смогли улыбнуться. Теперь это могло сойти за приветствие.
– Володя, займись, – на ходу бросил Смолин и за спиной показал мне кулак.
Дело есть дело. Я перестал улыбаться, взял заявку, и мы начали работать. Предложение было интересное, а сама заявка неплохо написана. Её следовало лишь слегка «отшлифовать», чтобы в Москве, в Комитете по делам изобретений, у неё был такой же уверенный и сильный голос, как у её хозяина.
Мы сидели и беседовали самым обычным образом. Но меня не покидало чувство, что здесь, в нашем мире, этот человек – случайный гость. Сейчас он встанет и уйдёт к себе, в мир исполинских эвкалиптов, столетних дубов-великанов. Должно быть, поэтому я почти не удивился, когда он сказал, что ему приходилось в легководолазном скафандре спускаться на 200 метров. Не удивился, хотя помнил, как были поражены специалисты, узнав о рекордном спуске одного француза. А ведь он достиг немногим больше 90 метров…
– Я-то ведь водолаз, – прогудел мой собеседник. – Водолаз-инструктор.
Как известно, барон Мюнхаузен был страстным охотником. Наверное, поэтому в каждом охотнике есть что-то от барона Мюнхаузена. Медведи, убитые в окрестностях Москвы, тигр, который случайно забрёл в леса под Киевом, слон, проделавший нелёгкий путь из Индии, чтобы встретиться охотнику из Саратова, – всё это обычные, даже заурядные охотничьи истории.
А рыболовы? Я сам слышал историю о том, как был пойман гигантский окунь. Описывая его, рассказчик отошёл от стены метра на три, подумал и сделал ещё шаг назад. Я не стал спорить – в конце концов, в окунях я не специалист. Я лишь робко заметил, что такие крупные акулы встречаются редко…
Водолаз, кроме своего основного дела, иногда занимается подводной охотой. А подводная охота – это сразу и охота, и рыбная ловля. Так что не было бы ничего удивительного… Впрочем, я должен сказать, что читал описания действительных случаев из жизни водолазов. И среди них есть такие, что нарочно не выдумаешь!
– Договорились? – спросил Смолин, принимая отредактированную заявку.
– О чём?
– Товарищ любезно согласился вас учить.
– Отчего же, научим, – прогудел водолаз. – Книжечки подчитайте и приходите. Я всегда на судне. Спросите Осипчука.
Он осторожно подержал на ладони мою руку, простился и ушёл.
– Гроссмейстер, – сказал о нём Смолин, подняв большой палец. – Другого такого нет на Каспии. А может, и на флоте. Чемпион.
Он любил спортивные термины, хотя из всех видов спорта занимался, кажется, только шахматами. Правда, играл хорошо.
И вот мы на судне.
– Книжечки прочли? – гудит Осипчук.
Прочли… Мы знаем их наизусть.
– Ну и ладно. А теперь будет практика. Вот оно, значит, какое наше хозяйство.
Специальное учебное судно. Для спусков оборудован трюм, заполненный водой. В трюм идёт лестница – широкая и удобная. Протянуты канаты, за них можно держаться. Есть телефон для связи с водолазом и ещё какие-то приспособления: для испытаний, тренировки, наблюдений…
