Ленька Охнарь (ред. 1969 года) - Авдеев Виктор Федорович (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Вдруг засыплюсь? — сорвалось у Леонида.
— Да не дрейфь, — толкнул его локтем Шатков, удивленный не меньше Леонида и теперь снисходительно посмеивающийся над ним. — Не помогут, что ли?
— Ваш друг смелее, — мило, даже чуть лукаво сказала Эльвира Васильевна. — Ну, хватит дискуссий — в самом деле, как маленький. Попробуем с испытательным сроком на месяц... а уж в случае чего переведем на рабфак. Записываю.
— Нет уж, тогда катайте меня на немецкий. Я в школе немецкий изучал. Еще в колонии пробовал... в кружке.
И слегка покраснел.
В колонии Ленька Охнарь с удовольствием узнал, как по-немецки называется нож (дас мессер), деньги (дас гельд); перевод слова «жулик» руководитель кружка сам не знал и сразу, вместе с немецким языком, потерял авторитет в глазах Охнаря.
В школе Охнарь вновь стал изучать немецкий: другого не было. Зная пяток слов, он уже считал себя довольно сведущим в этом языке. Преподавала его Маргарита Оттовна, пожилая тощая немка в пенсне, носившая какую-то трехэтажную юбку — столько на ней было нашито воланов, оборок. Школьницы называли Маргариту Оттовну «фрекен» — она была девица. Почти никто из класса не готовил дома ее задания. Почему-то считалось, что изучать иностранный язык совершенно бесполезно: все равно потом забудешь. Усилия Маргариты Оттовны заставить «киндеров» (так называли себя сами школьники) заниматься ни к чему не приводили.
Что только ребята не вытворяли на ее уроках! Пускали по классу бумажных голубей; сжав зубы, а кто уткнувшись в парту, гудели хором, словно летел громадный шмель; коллективно ушли раз на речку купаться. Двое лоботрясов (Леониду стыдно было вспомнить, так как он был одним из них) намазали стул учительницы клеем, и близорукая Маргарита Оттовна села и приклеилась. Заведующая Полницкая тогда едва не исключила обоих хулиганов из девятилетки. Поэтому никакого знания немецкого языка у Леонида не было.
Все же он хоть умел читать, писать и помнил некоторые правила.
— Вы немецкий изучали в школе? — спросила Эльвира Васильевна.
— Да. — Леонид опустил глаза в пол.
— Вот и отлично.
— И застрочила пером.
Пять минут спустя Осокин и Шатков стали студентами. Они поблагодарили, однако уходить медлили, тихо перешептывались.
— Эльвира Васильевна, — спросил Леонид. — А как насчет общежития?
— Ах да, я совершенно забыла! Общежитием, конечно, институт вас обеспечит. Этот вопрос как раз сейчас решается в Моссовете. В этом году слишком большой прием учащихся, и многие институты, техникумы, рабфаки требуют дополнительных коек. В Сокольниках на Стромынке строится огромный новый студгородок тысяч на пять мест. Его должны были сдать еще в августе, но всё тянут. Где пока временно будут расселять студентов — не знаю. Известно это станет буквально завтра, послезавтра. Вы можете перебиться?
— Мо-ожем, — засмеялся Шатков.
— Пока тепло — найдем место, — весело заверил и Леонид.
Вот этот ваш тон мне нравится, — засмеялась и Эльвира Васильевна. — Дня через три-четыре самое позднее у вас будет крыша над головой. Так что заглядывайте. Как раз получите и студенческие билеты.
Из института новоиспеченные студенты вышли на каменную паперть, которую, видимо, уже нельзя было переделать, как переделывали помещение церкви. Оба все еще были красные, словно выскочили из бани, и не могли прийти в себя от радостного изумления.
Леонид изогнулся, как официант, церемонно протянул руку:
— Поздравляю, товарищ студент рабфака иностранных языков!
Иван ответил ему таким же «тонным» и крепким рукопожатием:
— Поздравляю, товарищ студент института иностранных языков!
Они сбежали вниз по ступеням.
— Повезло тебе, Ленька! — покрутил головой Шатков.
— Как бы не вывернуло, — с искренним сомнением сказал Осокин. — Я ведь в восьмом классе учился через пень-колоду.
— Поднажмешь. Не сдюжишь, что ли? Зато сразу — в командирский состав. В один день на три года меня обскакал.
Леонид теперь сам испытывал чувство гордости, будто действительно там, наверху, в канцелярии, одним махом закончил рабфак. «Хоть потом, может, и выгонят, а все-таки в студентах института похожу». Он беспечно сплюнул, засмеялся.
— Скажешь — «в один день»! Чай я на два года с хвостом больше тебя учился. — Он другим тоном продолжал: — Все-таки, Вань, любопытно, почему меня эта дамочка так за уши тащила?
— А Эльвира Васильевна — бабец. А?
— Ого! Между прочим, Ванька, я на воле таких буржуйками считал. Старался свистнуть у них что можно, ножку подставить или хоть обхамить. Вот уж действительно сволочугой был! А оказывается, эти «буржуйки» тоже работяги, а уж по воспитанию — мизинец ее хлестче, чем я со всеми потрохами!
— Да что вспоминать, — подтвердил и Шатков. — Мы одну такую в ночлежке со второго этажа помоями окатили — и вот радовались! Будто Полтавскую битву выиграли... Ну что ж, к Прокофию пойдем, похвастаемся?
— Фактура. Эх, удивится!
Бывают же такие дни! И солнце вроде светит не очень ярко, и облака серо-синие — не поймешь, то ли к вёдру, то ли к дождю, — и ветерок иногда в лицо пылью сыпанет, и пробежавшая легковая «эмка» обдаст запашком бензина, и прохожие толкаются, как и всегда в Москве, а тем не менее день кажется удивительно светлым, хорошим! Что-то ласковое проглядывает в тусклых солнечных бликах на тротуарах, празднично сияют витрины магазинов, и прохожие хоть и толкаются, да как-то мягко, не грубо.
Однажды Леонид простоял на углу улицы, наблюдая, много ли на свете улыбчивых людей. Из семнадцати прохожих улыбался только один, и Леонид тут же бросил считать. А теперь ему казалось, что улыбается добрая четверть москвичей — если и не ртом, то хоть глазами.
Подумать только, он, Ленька Охнарь, — студент института иностранных языков! Откуда вылез? Из асфальтового котла, из «малины» дяди Клима Двужильного, из тюремной камеры! Увидели бы его сейчас старые дружки! Ну конечно, и раньше выбивались «в люди» из босяков. Вот Максим Горький, Шаляпин... Может, такие, как Прошка Рожнов. Но ведь он- то, Охнарь, упирался всеми четырьмя копытами, лез назад в навоз — вот в чем дело! А разве не такая судьба у Ваньки Шаткова, у тысяч и тысяч таких, как они? Вот какой это денек!
По дороге в «Гастрономе» друзья купили две бутылки водки, кольцо вареной колбасы, решив отпраздновать свое вступление в великую корпорацию студентов. Хоть денег оставалось и маловато, да теперь чего беспокоиться? С первого сентября пойдет стипендия. Надо же отблагодарить рииновцев за гостеприимство! Хуже обоим показалось то, что пришлось обойти три магазина, прежде чем нашли колбасу. Вообще мясо, сахар не везде можно было купить, и временами за ними приходилось стоять в очереди.
Переступив порог, Леонид высоко поднял обе бутылки.
— Внушительно! — удивился скромный голубоглазый Саша Слетов, одергивая неизменную тенниску. — Как это понимать?
Из-за его спины Шатков вскинул руку с кольцом колбасы.
— Обстановка проясняется, — рассмеялся студент в гимнастерке.
— Деньги, что ли, нашли?
Лежавший на кровати Рожнов, как был, в носках, соскочил на пол, подбежал к друзьям.
— С фартом, братва? Поймали Краба за клешню?
Сейчас услышите приключение из «Тысячи и одной ночи»! — воскликнул Леонид. — А пока прошу вооружиться стаканами и дернуть один-другой глоток за «альма матер». Так ученые называют науку?
— Приняли к сведению. Только у нас всего один стакан, Гришка утром кокнул второй, Саша, мотнись к «антиподам», свистни у них.
— По-моему, Прошка, насчет «свистнуть» первенство принадлежит тебе.
— Не будем мелочными.
Все-таки Саша ушел и, вернувшись, торжественно достал из кармана чайный граненый стакан. Все пятеро студентов, находившихся в комнате, подсели к столу. Василий Волнухин вынул из своего чемодана под кроватью две сухие воблы, Яков Идашкин — кусок сала. Всю снедь порезали на газете. Откупорив водку, начали обносить всех по очереди, стараясь наливать поровну.
