Граната (Остров капитана Гая) - Крапивин Владислав Петрович (прочитать книгу .TXT) 📗
При счете восемнадцать – двадцать два команды обессиленно полегли. Игореша – пухлогубый пацан в испанке, – постанывая, сходил домой на недалекую улицу Древнюю и принес бидон квасу. Похожий на копченую скумбрию Славка выпросил у студентов-археологов, что работали неподалеку, батон и несколько помидоров. Сжевали, запили, и Артур (тот, что первый заговорил с Гаем)предложил:
– Купаться!
Гай с грустью сказал, что пора домой.
– А завтра приедешь? – спросил Игореша.
– Ага.
…Компания была большая, человек пятнадцать. И кстати, не все местные. Славка, например, был сыном ленинградского профессора, приехавшего со студентами на раскопки. Близнецы Денис и Вадька – москвичи, жившие здесь летом у бабушки. Да и среди севастопольских ребят не все были с ближних улиц. Кое-кто, подобно Гаю, бродил по Херсонесскому заповеднику и познакомился с компанией случайно.
Конечно, здесь не было крепких дружеских связей. Так, ниточки приятельских отношений, вроде тех, что возникают в короткой лагерной жизни или в дачном поселке, где съехались незнакомые люди. Но все равно было хорошо. Была вольница. Этой вольнице повезло – не оказалось там ни одного нытика, завистника или такого, кто хотел сделаться атаманом. И жила она без обмана в играх, без больших обид и без ссор. Силой своей никто не хвастался, маленьких из игры не прогоняли.
Если совсем без командира было нельзя, выбирали Артура. Он спокойный и справедливый и знает здесь все закоулки. Но и он не был постоянным вожаком. Наверно, и не хотел.
Иногда кто-то из ребят на день-два пропадал, порой появлялись новые. Никто не знакомился специально. И Гай до сих пор у кого-то не помнил, а у кого-то путал имена. Многие были похожи друг на друга, как похожи люди на фотонегативах – все темнолицые и с очень светлыми волосами. Почти у всех (кроме жгучего брюнета Славки и рыжего кудлатого Руслана)волосы выцвели, тело – под многослойным загаром. Загар этот уже не блестел, а был словно припудрен. Проведешь по ноге помусоленным пальцем – она блестит, как протертая от пыли скрипка. А высохнет – и опять на ней тонкая пыльца. Это мельчайшие чешуйки кожи шелушатся от жгучего ультрафиолета… И только следы от ссадин и заросших порезов долго розовеют, не загорают. А царапин всяких ой-ей-ей сколько, если вот так, по-пластунски, пробираться в камнях и колючках.
… – Миш… – прошелестел сзади жаркий шепот. – Ми-ша…
Пятиклассник Гаймуратов не любил свое имя. Оно казалось ему неуклюжим, как толстолапые медвежата, что рядами сидят на полках “Детского мира”. Даже буквы этого имени представлялись Мишке выложенными из коричневых плюшевых колбас – вроде тех, которыми перекрывают проходы в театрах и музеях…
В школе судьба подарила Мишке новое имя. Она, эта судьба, выступила в лице драчливого и жуликоватого Витьки Дуняева, который в первом классе всех и сразу оделил прозвищами. Мишке Гаймуратову досталась обидная кличка Гайморит. Не только из-за фамилии, а еще и потому, что дедушка – известный врач. Но это слово оказалось длинным и для многих первоклассников непонятным. Скоро оно сократилось до короткого и более приличного – Гайма. После зимних каникул грозного Дуняева перевели в другую школу, и некому стало следить за строгим соблюдением прозвищ. Многие из них забылись (как забылся вскоре и сам Дуняев), а Мишка Гайма быстро превратился в Гая.
Гай – это хорошо. Некоторые даже думали, что он – Гай Муратов. Короткое имя было словно клич лихих конников. Недаром дедушка говорил, что один из давних его предков воевал в армии Шамиля. Вроде бы закончил этот предок в Петербурге кадетский корпус, был послан на Кавказ, а там перешел на сторону соплеменников, которых считал борцами за вольность. Когда Шамиль сдался, бывшего прапорщика Гаймуратова взяли в плен и хотели казнить, но царь вроде бы помиловал: не то за храбрость, не то за княжеский титул. Пленного отправили на поселение в Вятскую губернию, где он женился на дочке местного лекаря и дал нескольким поколениям русских медиков свою фамилию.
Бабушка – мамина мама – иногда поддразнивала деда:
– Как же, Андрей Владиславович, этот князь мог жениться на русской? Он был мусульманин, а она христианка! Это запрещалось.
– Н-ну, не знаю, – защищался дедушка. – Наверно, принял христианство.
– Вот тебе и раз! Воевал за ислам, под знаменем пророка Шамиля, а потом – в христиане?
– Я думаю, он воевал не столько за ислам, сколько за свои понятия свободы, – не сдавался дед. И добавлял с лукавством: – К тому же, любезная Людмила Трофимовна, любовь бывает посильнее всяких религий. Мир знает тому немало примеров. А?
Впрочем, рассказывая семейную легенду, дед и сам посмеивался. И добавлял:
– Больше никого из кавказцев у нас в роду не было. Но иногда чувствуется в крови что-то такое: хочется схватить шашку и на коня…
Мама считала, что “такое” есть в крови и у Мишки. Иначе в кого он? Папа – сосредоточенный, весь в своих научных делах, спокойный и в очень толстых очках – в молодости его даже на фронт из-за близорукости не пустили. Мама – тоже с ровным характером и бывшая отличница… Когда мама пудрила Мишкины синяки или разглядывала его дневник, она качала головой и говорила со вздохами:
– Черкес ты непутевый у меня, Мишка…
Мама одна умела говорить “Мишка” так, что имя не казалось неуклюжим. Она мягко растягивала слог “ми”, а тяжелый плюшевый звук “ш” почти исчезал в мамином вздохе. Но и мама иногда называла сына школьно-уличным именем: “Опять за стол с немытыми руками? Ох, Гай, получишь ты у меня трепку!”
Никакой трепки от мамы он никогда не получал. Разве что хлопнет она его по затылку, заросшему светлыми, совсем не черкесскими волосами, так это со смехом…
А иногда мама называла его Гаем и по-другому, ласково: “Ох, Гай ты мой Гай, в кого у тебя глазищи такие?” (“Какие?” – буркал Гай. Мама смеялась: “Как купорос”.) Или строго: “Гай, где тебя черти носили до темноты?”
Струйка теплого воздуха шевельнула на затылке волосы, а показалось – будто мамина ладонь. “Ох, Гай, где ты у меня, а?”
А он здесь. Далеко-далеко от родного Среднекамска. Лежит, прижатый к твердой кремнистой земле потоками сухого зноя и бесконечными “та-та-та” засевшего в камнях пулеметчика.
– Ми-шка.
…Он постеснялся здесь назвать себя Гаем. А на “Мишку” до сих пор отзывается с замедлением – с непривычки и от внутреннего упрямства.
– Миш… – его дернули за ступню. Гай оглянулся. Сзади – взмокший, в сдвинутой на затылок испанке – лежал Игореша. – Артур сказал, чтобы ты закидал пулемет гранатами.
– Да у меня всего одна! – Гай сжимал в правой ладони бумажный, перевязанный нитками пакет с сухой землей. Такие гранаты они понаделали с утра. Теперь их осталось совсем мало.
– У меня есть две… Но мне их не добросить, – самокритично выдохнул Игореша.
– Давай…
Одну Игорешину гранату он взял в левую руку, вместе с рейкой, изображавшей автомат. Вторую с натугой запихал в задний карман на шортах. Карман, и без того уже надорванный, затрещал. Гай мужественно чертыхнулся. Затем толчком ввинтил себя в ломкие заросли подсохшей травы (похожей на полынь, но с другим запахом) и прополз до края каменистой открытой площадки на пологом склоне.
До пулемета было теперь метров десять.
Отсюда Гай разглядел, что пулеметное гнездо – вовсе не остатки дота и не древние развалины. Это просто два больших камня, приваленные плоскими верхушками друг к другу. Между ними темнела треугольная щель. Из нее и торчал тонкий ствол с наконечником, похожим на ржавую воронку.
Воронка все так же неутомимо дергалась. Частое “та-та-та” стало теперь отчетливей и громче. И кажется, злее. И Гай вдруг ощутил сильное раздражение против упрямого пулеметчика: засел там в тени, а ты тут жарься и царапайся из-за него! И вообще…
Что “вообще”, Гай объяснить не смог бы, но все вокруг сделалось жестче и серьезнее. Будто хищная воронка ствола могла и в самом деле ожечь Гая хлесткой болью.
Гай приподнялся на левом локте и швырнул гранату. Она полетела по крутой дуге. Земля посыпалась из порванной бумаги и оставила в воздухе пыльный след. Пакет лопнул от удара на внешнем скате камня в полутора метрах от амбразуры. Пулеметчик, видимо, даже не заметил“взрыва”. Гай с горькой злостью на себя понял, что, будь граната настоящей, ни осколки, ни взрывная волна не зацепили бы пулемет.
