Мальчик со шпагой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Этой песней Генки Кузнечика хорошо было бы кончить рассказ о длинном Серёжином дне.
Но не все кончается, как хотелось бы.
Тетя Галя заглянула в Серёжину комнату и сказала:
— Тут один жилец приходил, на тебя жаловался. Что такое ты утром натворил?
Серёжа сидел на кровати и не спеша расстегивал рубашку. Он хотел пораньше забраться в постель, включить настенную лампочку, взять книгу "Двадцать лет спустя" и еще раз перечитать историю о том, как герцог Бофор бежал из Венсенского замка. Разговаривать об утреннем случае вовсе не хотелось. Даже вспоминать этого наглого Петю Дзыкина и то не хотелось…
— Ничего я не натворил. Это он натворил, — хмуро сказал Серёжа. — Задумал у ребят мяч проткнуть. А я не дал.
— Ну, про мяч я не знаю. А грубить-то зачем? Зачем ты ему таких слов наговорил?
— Я? — изумился Серёжа. — Я ему только сказал, что здесь общий двор, а не его огород. А что, не правда?
— Такие слова взрослому человеку говоришь. Хоть бы подумал: он в три раза старше тебя.
— Если старше, пусть не хулиганит. Его, что ли, мяч? Если нравится протыкать, пускай купит себе и протыкает…
— Вы же сами его из терпения вывели. Все цветы потоптали.
— Мы? Потоптали? — вскинулся Серёжа. — Во-первых, не "мы", потому что я там даже не играл. Во-вторых, ни один цветок не был сломан. Ведь ты же не была там, а говоришь!
— Ладно, ладно… Ты уже закипел, как чайник. Я в этом деле разбираться не стану. Отец придет, пусть разбирается.
— Ну да, будет он разбираться! Он бы сам вмешался, если бы видел, как этот Дзыкин к ребятам пристал.
— Ну и что же? Он — это другое дело. Он взрослый человек. И тот взрослый…
— Ты все одно: "Взрослый, взрослый"! — действительно закипел Серёжа. — Этот Петя не взрослый человек, а взрослый шкурник! Ну откуда они такие берутся? Сытые, нахальные, думают, что вся земля для них, весь мир! Для их грядок и гаражей! Все будто только для их пользы! Поэтому и наглые. Как тот шофер!
— Господи, какой еще шофер?
— Забыла? Ты меня все за рубашку дергала: сядь да сядь. В автобусе. А чего он к бабке привязался? Я же видел, что она деньги опустила, а он орет: "Деньги не бросила, а билет отрываешь! На кладбище пора, а совести нет!" Она плачет, а он орет. Его бы самого на кладбище! А ты только одно: "Сядь, не груби".
— Ну и что? Я ему сама сказала, что так нехорошо.
— Как ты сказала? Он и не посмотрел на тебя. Хорошо, что летчики вмешались… А другие сидят и молчат, будто не их дело. Тоже взрослые…
Тетя Галя устало отмахнулась:
— Тебя послушать, так будто и хороших людей на свете не осталось.
— Что? — удивился Серёжа. И как-то сразу успокоился. Ему сделалось даже смешно. И не стал он больше ничего говорить. Он вспомнил хороших людей, которых знал или видел. Костю, журналиста Иванова, маленького Димку… Тех летчиков в автобусе. Кузнечика… Татьяну Михайловну… Наташку, дядю Игоря. Ребят в своем классе и в Наташкином… Врача Марину Аркадьевну. Капитана Володю и моториста Витю с катера "Азимут"…
Это были только те, кого он вспомнил за несколько секунд. Потом Серёжа подумал о хороших людях, которых встречал сегодня: Олег, Андрюшка Гарц, Данилка и его барабанщики. Валерик, Вовка и Вадик Воронины. Андрюшка Ткачук. Андрюшкина мама в кинотеатре "Космос". Шофер какого-то служебного автобуса — он увидел ребят на троллейбусной остановке, открыл дверцу и сказал: "В кино небось собрались? Садитесь, а то опоздаете, там на линии провод оборвался".
И этот новичок, Митя Кольцов, кажется, тоже хороший парнишка.
А из плохих людей сегодня встретились только двое: горластая Дзыкина и ее ненаглядный Петя.
Кто же виноват, что среди людей попадаются такие дзыкины? Они вредят, гадят, хапают. И не всегда по злости, а потому просто, что им наплевать на всех, кроме себя. И кроме таких же, как они.
…И один такой может испортить жизнь многим хорошим людям.
…А всадники успевают не всегда…
Серёжа разделся и залез под одеяло. Открыл книгу. Стало тихо. Посапывал в своем углу Нок, и звонко тикал будильник.
"…Герцог Бофор приподнял верхнюю корку пирога и, к ужасу своего тюремщика, достал из-под нее веревочную лестницу…"
— Серёжа! — позвала из кухни тетя Галя. — Вынеси, пожалуйста, ведро. А то очистки уже на пол валятся.
Ну вот! Думаете, приятно вылезать из-под одеяла и тащиться к мусорному ящику?
— Тетя Галя, можно, я утром?
— Господи, неужели трудно спуститься по лестнице? Ящик в двух шагах.
Как можно убедительнее Серёжа сказал:
— Ну что с ним сделается, с этим ведром, до утра? Завтра встану и, честное слово, сразу унесу.
— Плесень-то разводить… — проворчала тетя Галя. Но больше ничего не сказала.
Серёжа снова уткнулся в книгу. Но все же его слегка точило беспокойство. Он невольно прислушался. В кухне звякнула дужка мусорного ведра. Серёжа вздохнул, откинул одеяло, сунул ноги в полуботинки и вышел в прихожую.
Тетя Галя стояла у двери с ведром в руке.
— Давай вытащу, — сказал Серёжа. — Раз так срочно это надо…
— Ладно уж… — Тетя Галя мельком взглянула на Серёжу. — Куда ты раздетый по холоду… Скажешь еще потом, что и я тоже никуда не годный человек.
В Серёже будто струна сорвалась. Он прикусил губу, постоял секунду и ушел к себе, стуча незашнурованными башмаками. Обида нарастала, как боль, когда прижигаешь йодом ссаженный локоть: первую секунду еще ничего, а потом жжет все сильней, сильней — прямо слезы из глаз.
И не из-за последних тети Галиных слов обида, а вообще. "Ну почему, почему так? Объясняешь, доказываешь, а тебя даже слушать не хотят?"
Мама смотрела с большой фотографии. Она сидела на корме вытащенной на берег лодки и немного удивленно улыбалась: "Кто тебя, Серенький?"
Серёжа лег лицом в подушку, стиснул зубы, но слезы все равно прорвались. Неожиданно горькие, неудержимые. Он сам даже не понимал, откуда это. Ничего такого-то уж не случилось. А остановиться не мог. И только одного хотел: чтобы тетя Галя и Маринка не услышали.
Прежде всех услышал Нок. Подошел, встревоженно ткнул его в локоть мокрым носом. Серёжа обхватил его за шею и заплакал сильнее. И стало уже все равно.
Поспешно вошла тетя Галя, села рядом.
— Да ты что, Серёженька? Ну зачем ты, в самом деле… Нельзя же так. Я же не знала, что ты уже лег. Будь оно неладно, это ведро!
Как будто в ведре дело!
Тетя Галя осторожно положила ему на затылок ладонь.
— Ну хватит, хватит… Ты уж не заболел ли?
Он сердито мотнул головой, сбросил руку. И мстительно подумал: "Боится, что папа придет и увидит, как я реву от нее". Но тут же ему стало стыдно от этой мысли. Будто он за спиной у тети Гали сделал какую-то гадость. Сразу ушла обида, остановились слезы.
— Да ничего. Все уже, — пробормотал он и потерся мокрыми щеками о подушку.
— Может быть, у тебя голова болит?
— Да нет. Это так. Ну все уже, правда…
Он сердито придвинул к себе книгу и глазами, в которых не высохли слезы, уставился в лист. И ничего не видел.
— Что же ты лег, даже не поужинал, — нерешительно сказала тетя Галя. — Может быть, встанешь покушаешь?
— Нет, не хочу.
— Тогда хоть чаю попей.
— Я правда не хочу.
— Ой, характер, — вздохнула тетя Галя. Погладила его по затылку и вышла.
Это она права: характер никудышный. Девчоночий. Глаза на мокром месте. Тогда летом, в автобусе, тоже чуть не разревелся. В тот момент, когда летчик загородил его и сказал водителю: "Ну ты, копеечный рыцарь, не кидайся словами! Сопляк — это тот, кто позволяет себе такие гнусные выходки, как ты сейчас. А этот мальчик в тысячу раз больше мужчина, чем ты".
Мужчина! У него тогда в горле заскребло, как у дошкольника, потерявшегося в универмаге. И он всю дорогу не отрывался от окна, потому что щипало в глазах.
