Остров тайн - Акентьев Владимир Васильевич (книги бесплатно без .TXT) 📗
А ну-ка, ребята, посмотрите: нет здесь отпечатков пальцев?
Есть!
— Федя, достань, пожалуйста, лупу. Федя бросился к рюкзаку.
— Да, отпечатки совсем свежие. Пальцы тонкие — Валюшины. А круг, видать, вырезан в камне… — Капитан сел на парапет. — Ребята, отойдите-ка немного.
Нажим направо — ничего. Налево… С едва слышным шумом мгновенно опустился круглый камень.
Дима и Федя бросились к открывшемуся люку. Дима отстегнул фонарь, опустился на колено, осветил колодец:
— Там бумажка!
Соскакивая с парапета, капитан отнял руку от камня. Дима едва успел откинуться назад: круглый камень, мгновенно вернувшись на свое место, ударил о стекло фонаря. Оно разлетелось вдребезги…
Капитан схватил Диму за плечи, поднял:
Ты не ушибся?
Нет, вот только фонарь…
Ну, фонарь, бог с ним!.. Это я оплошал. Ясно же было, что нельзя отпускать руки… Так, говоришь, там бумажка? Вот что, ребята: один из вас пусть светит фонарем, другой рассмотрит в бинокль, что это за бумажка. Наверное, записка…
Четыре шага — вдох, четыре — выдох… Никогда еще не приходилось бежать в такой темноте…
Четыре шага уже не получается, не хватает дыхания: три шага — вдох, три — выдох…
Фонарик горит совсем-совсем тускло. Лучше его выключить— сохранить остаток батарейки… Ух, чуть не упала — нога поскользнулась! Валя остановилась, перевела дыхание. Километра два она бежит?.. Но теперь придется идти: дальше пол галереи влажный, скользкий, не хватает еще ногу вывихнуть… Да и как бежать в темноте?
Вытянула вперед руки, пошла… Ничего, скоро должна быть лестница.
В глазах — светлые точки, круги… Их еще больше, когда глаза закроешь. Интересно, почему это так — откуда берутся эти круги и точки? Валя идет, стараясь сосредоточиться на этой мысли. Почему это так: если есть глаза, то не видеть нельзя? Даже в самой полной темноте?
Вот и теперь она что-то видит. Только это уже не в глазах, это впереди. Лестница?!
Валя побежала…
И вот уже лестница. Противная — так круто заворачивается, что никак не шагнуть через ступеньку! Валя торопится, а кругом светлее и светлее, и вот ступени кончились, вот отверстие…
Валь!..
Я здесь… — Девочка подняла голову и ударилась о камень.
Дима помогает Вале выбраться из отверстия. Валя выпрямляется, но тотчас никнет и опускается, и Дима, не зная еще, что случилось, видит, как бледнеет Валино лицо.
— Валь, ты что?! — кричит он, чувствуя, что только его руки не дают девочке упасть.
Но Валя уже стоит на ногах, отстраняется.
— Ударилась головой!.. — Она поднимает обе руки, осторожно ощупывает голову и улыбается. — Дура… Проходит. Знаешь, как было больно! Даже в глазах потемнело… — Валя снова улыбается и, блестя влажными глазами, смотрит вверх, откуда льется свет.
Федя нагнулся над колодцем:
— Валь!.. Давай, лезь сюда.
Дима помогает Вале обвязываться веревкой. Узел все не получается… Он не видит, как Валя отрывает от его куртки едва держащуюся пуговицу и зажимает в кулаке. Крепко-крепко, так что белеют косточки пальцев…
Максимыч сидит, прислонившись к ножке стола. Через иллюминаторы проникает свет лунного серпа, звезд… В углу, то разгораясь, то почти потухая, краснеет кончик сигареты. Это курит часовой. Другой матрос улегся на диван, оттуда доносится его свистящий храп. Часы на стене пробили три раза: без четверти два… Руки ноют, но Максимыч ни на секунду не прекращает бесшумную борьбу с веревками. Он то напрягает, то расслабляет мускулы… Он весь мокрый. Но мышцы не переставая вздуваются, жмут на веревку…
Часы отбили два часа… четверть третьего… Наконец! На правой руке узел ослабел… Половина третьего… Ослабел и левый узел… Теперь, прижимая руки к телу и поднимая плечи, передвинуть веревку ниже локтей… Смотри-ка, это оказалось проще, чем думал!
Красный огонек упал на пол. Вот дикари — кидают окурки куда попало. Весь ковер испортили…
Часовой перебросил ноги через ручку кресла, голову положил на руку. Глаза слипаются. Не заснуть бы! Черт возьми, — головой отвечаешь! Вскочил, направил фонарь на пленного: сидит, голова упала на грудь. Должно быть, дремлет… Интересно, кто он такой?.. А в общем наплевать… Сколько еще до смены?.. Больше часа. Он снова плюхнулся в кресло, вытянул ноги…
Боцман приоткрыл один глаз… Все в порядке. В его распоряжении еще четыре часа. Успеет ли?.. Он нащупал угол ножки стола. Голова еще ниже опустилась на грудь. Пусть думает, что спит… И снова, словно поршни, задвигались руки— вверх, вниз, вверх, вниз… Полированное дерево от трения нагревается. Постепенно, долями миллиметра оно вгрызается в веревку…
Скоростной лифт взмыл на двадцатый этаж. Лейтенант распахнул дверь, вытянулся в струнку:
— Радиограмма у вас на столе, сэр!
Эштон опустился в кресло, открыл папку. В ней лежала шифровка:
Эштон нажал кнопку видеотелефона:
— Лейтенант! Переулок Фраинг-Пэн, Лондон второй.
— Простите, сэр, у нас в картотеке нет такого адреса. Редкая бровь Эштона чуть дрогнула. Но лейтенант на экране увидел и это едва заметное движение. Увидел и лежащую перед полковником шифровку.
— Сию минуту, сэр! — Экран погас.
Эштон снял с руки часы, положил перед собой: сколько времени понадобится лейтенанту, чтобы исполнить приказ? Библиотека этажом ниже, в конце коридора: три минуты дойти, три — вернуться; там две минуты — всего восемь. Он откинулся назад, голова опустилась на широкую тучную грудь…
В дверь постучали. Эштон выпрямился. Прошло восемь с половиной минут.
— Войдите. — Взял протянутую книгу «Люди бездны». — Вы опоздали на тридцать секунд… Учтите! Не поднимая руки, пальцем показал на дверь. Полковник нашел указанную главу, отсчитал абзацы, прочел:
«В соседней каморке живет женщина с шестью детьми. В другой грязной дыре — вдова с единственным сыном шестнадцати лет, который умирает от чахотки. Эта женщина торгует на улице леденцами, и лишь в редкие дни ей удается заработать на три кварты молока для сына. А мясо этот слабый, умирающий мальчик получает не чаще чем раз в неделю, и то такую дрянь, что трудно даже понять, как люди могут есть подобные отбросы».
Придвинул шифровку…
Полковник вскочил, нервно заходил из угла в угол: черт возьми, неужели он ошибся в Клайде? Двадцать пять человек против двенадцати! Ей-богу, он считал его сообразительнее!.. Но как русские пронюхали про лабораторию?!
Полковник потер виски.
Ну и что с того, что там русские? Разве официально хоть кому-нибудь известно про остров? Никому. Так чего тут думать? — Ладонью прорубил воздух. — Р-раз, и концы в воду! — нажал кнопку звонка:
Пишите. Затем зашифруете и немедленно отправите: «Зед-сикстин-эйч»…
*
Иллюминаторы справа зеленеют, рассвет уже близок. Часовые сменились. Этот выспался — жует свою резину и все ходит и ходит вокруг кают-компании. Когда он появляется с этой стороны стола — приходится замирать… Зато руки немного отходят…
Максимыч повернул кисть, попробовал веревку: еще совсем немного, и можно будет ее разорвать. Но хватит ли сил? Руки — как деревянные… В правом кармане — перочинный нож. Хорошо, что он его только сегодня наточил— острый, как бритва… Часовой остановился у иллюминатора. Давай, Максимыч, давай!..
Был второй час ночи, когда матрос, заменяющий раненого радиста, постучался в каюту Годфри:
Радиограмма из центра, сэр! — Щелкнул каблуками, протянул бумажку. — Разрешите идти?
Идите!
Годфри откинул пикейное одеяло, сунул ноги в шлепанцы, встал, натянул халат.
— Посмотрим, что пишет старая брюзга.
Взяв со стола лист бумаги, Клайд написал алфавит, разбил на группы по четыре буквы:
