Скифы в остроконечных шапках - Фингарет Самуэлла Иосифовна (читать книги без .txt) 📗
— Гори, плоть царя. Трещите, ногти, вспыхивайте, уходите с дымом, высоко, высоко, к небу. Живые на земле, мертвые в земле. Ух-ух! Сорок дней не показывайтесь. Ух-ух! Сгинь-пропади! — Гадатель поставил плошку на землю.
Сидевшие на пятках застыли от страха. В меловом свете луны они сами казались призраками, собравшимися на тайный ночной совет.
— Ух-ух! Сорок дней в земле оставайтесь, вверх ногами не появляйтесь! Живые на земле, мертвые в земле. Глубоко, черно, черным-черно. Чернее ночи, чернее пустоты. Черное, черное…
— Что он делает? — спросил Ксанф шепотом.
Втроем они распластались на склоне кургана, притаясь за оплывшим гребнем. Залитая лунным светом равнина с призрачными фигурами невров просматривалась, как на ладони.
— Покойников заговаривает, чтобы из земли вверх ногами не выскакивали. — также шепотом ответил Арзак.
— Почему вверх ногами?
— Говорят, по земле покойники наоборот ходят.
— Зачем же эти люди на кладбище сунулись, если боятся?
— Верно, царя Савлия грабить пришли. Мертвецов отпугнут и к его шатру Вечности двинуться. Их семеро, пусть шестеро, если старого гадателя не считать. Все равно примем бой, хотя нас только трое.
— Первыми надо напасть, — решительно произнес Ксанф. — Камней много сверху бросать удобно, троим я головы разобью.
— Не надо нападать, — сказал Филл.
— Ты что? — удивился Ксанф. — Мы ведь не трусы, вспомни, как со сатархом расправились.
— В том-то и дело, что вспомнил.
Гадатель вытряс над плошкой остатки ногтей. Огонь, получив новую пищу, вспыхнул ярче. Закрутился спиралью синий дымок.
— Гори, царская плоть, трещи, сгорай, уходи дымом. На сорок дней, сорок ночей, черных, как пустота, черных, черных…
Гадатель присел, чтобы поднять с земли плошку, и тут он увидел лица своих сообщников. Шесть пар расширенных глаз, не мигая, уставились на курган, подбородки отвисли, посиневшие губы тряслись. Чем вызван этот смертельный ужас? Гадатель медленно повернул голову и оцепенел. От страха кровь перестала бежать по жилам.
Прямо на них, покинув юрту Вечности, надвигался покойник. Он шел головой по земле, упираясь ногами в небо. Торчавшие кверху длинные тонкие ноги были страшнее всего.
Как был, сидя на корточках, с вывернутой вбок головой, гадатель забормотал заклинания:
— Пропади-сгинь. Ух-ух! Змея в воду, дерево в лист, покойник — в землю. Ух-ух! Сгинь-пропади в землю.
Не подействовало, еще хуже стало. Покойник дернул ногами. Небо рухнуло вниз. Земля закружилась. В кургане завыло, заухало, заверещало на разные голоса.
Собрав последние силы, невры бросились наутек. Они бежали быстрее оленей, быстрее коней. Они бежали, опережая друг друга. Вдогонку ухало и хохотало страшно…
«Светильник нам пригодится», — подумал Филл и прыжком перевернулся на ноги. Поднимая с земли плошку, он увидел валявшуюся рядом мотыгу. Ее он взял также и, прикрыв рукой огонек, заторопился к кургану.
Арзак и Ксанф все еще находились на склоне, орали и выли вслед удиравшим неврам. Филла встретили весело.
— Молодчина, Филл. Тебя одного против целого войска можно выпускать. Ногами в воздухе дрыгнешь — все разбегутся.
— Вы тоже без промаха бьете. Арзак заухал, так у гадателя голова на сторону перевернулась. Я сам от страха чуть жив остался да, верно от страха, смотрите что подобрал. — Филл поднял вверх железную с деревянной ручкой мотыгу.
— Вот это да! — вскричал Ксанф и бросился вниз. — С таким орудием к рассвету управимся!
К рассвету они не управились. Солнце двинулось на середину, когда мотыга ударила в бревна перегородки. Но все равно, главное было сделано, вход под курган был прорыт.
— Вылезай, Ксанф, теперь мой черед.
Ксанф без спора уступил место Арзаку, и под неистовый лай Лохмата Арзак принялся крошить бревенчатую стену. Пробив брешь достаточно большую, он приказал:
— Лохмат, выходи!
Лохмат залился лаем, но с места не двинулся.
— Самый преданный пес, — прошептал Филл. — Я полюбил его больше всех сокровищ мира.
Лужа с плошкой в руках, Филл освещал освобожденные от земли бревна, трясшиеся под градом ударов.
— Все, — сказал Арзак. — Дай плошку. За мной не следуй.
— Мы же братья, Арзак, мы дали клятву.
— Все равно. Если Гунда захочет мстить, пусть обрушится на меня одного. В проход не заглядывай, держись рядом.
Арзак набрал воздуху, как перед прыжком в воду, и нырнул в черный пролом.
Одатис лежала у самого входа. Лохмат бросался то к ней, то к пролому, ползал на брюхе и выл. «Жива ли», — со страхом подумал Арзак, Он потрогал руки Одатис, прикоснулся губами к щеке.
— Филл, расстели свою куртку, — сказал он негромко, зная, что Филл услышит.
— Готово. Давай осторожно, чтобы до времени не проснулась, взволнованно отозвался Филл.
— Крепко спит. Держишь?
— Держу. — Филл принял Одатис и уложил на куртку.
— Вытаскивай на поверхность, Ксанф поможет.
— А ты?
— Через малое время приду.
Арзак повернулся к пролому спиной. Ему было страшно, сердце стучало так сильно, что в ушах поднялся звон. Ноги сделались войлочными, отказывались повиноваться. Он переносил постыдную слабость и двинулся в черную пасть прохода, мимо мертвых коней, сброшенных в яму в парадной сбруе, мимо конюхов в ярких кафтанах, с гривнами вокруг шеи. Привалясь к стене, недвижные конюхи сидели, как стражи, у входа в помещение. Арзак переступил порог и высоко поднял плошку с ярким язычком пламени. Мрак отступил к бревенчатым стенам. Стал виден помост. В середине под тростниковым навесом лежали Савлий и Гунда. По правую руку царя высилась груда оружия. Арзак посветил, и светлыми бликами вспыхнуло золото, осужденную на вечную темноту: мечи, аккинаки, гориты, точильные камни, оплавленные в пластины, обручи. Плошка с язычком пламени двинулась влево. Засверкали гривны, браслеты, кольца, бронзовые зеркала — все, что лежало около Гунды. Заставив себя смотреть на лицо, застывшее под высоким венцом со щитками подвесок, Арзак подошел ближе.
— Благоденствуй в вечной жизни, супруга царя, — произнес он плохо слушавшими губами. — Я пришел вернуть тебе долг, чтобы все было оплачено. Ты сама придумала уговор, по которому меняла Одатис на три золотых браслета. Я предлагал браслеты маленькому человечку, вызволившему меня из беды, — он отказался. Я хотел отдать их взамен на сонное зелье, но врачеватель не взял. Теперь Одатис со мной, и браслеты по праву принадлежат тебе. Прими свое золото и не мсти нам, оставшимся жить на земле.
Арзак сдернул с запястья браслеты с оленями и конями. Громко звеня, они упали в сверкавшую золотую груду.
Как ярко светило солнце! Каким праздничным было синее небо в убранстве из распушенных облаков-перьев!
Арзак подошел к побратимам и склонился над спящей Одатис. Сон оставался по-прежнему крепким. Поглощавший лепешки с салом Лохмат не забывал то и дело лизать хозяйку. От прикосновения шершавого языка у Одатис даже ресницы не вздрагивали.
— Утром проснется, — сказал Арзак. — Филл, пригони из ложбины коней.
— Слушаюсь, предводитель.
— Исправим, что порушили, и в путь.
Засыпать подкоп было легче, чем вырыть. Арзак и Ксанф быстро разделались с этой работой. Сверху для верности набросали камней, чтобы могильные воры не догадались о лазе. Арзак не хотел оказаться сообщником охотников за царским имуществом. К тому времени, когда подкоп был завален, подоспел Филл с четверкой коней, оставленных у Волчьей пасти. Белоног и Лохмат так обрадовались встрече, что, глядя на их прыжки, Филл сказал:
— Наверное, эти двое однажды на закате выпили чашу братства и с той поры сделались побратимами.
Арзак рассмеялся.
— Звери могут дружить, как люди. Белоног с Лохматом знают друг друга с рождения.
Он развернул персидское платье, которым снабдил его маленький человечек, и надел поверх платья Одатис, на случай нечаянной встречи.
— Если кто увидит мою невесту, решит, что три скифа везут пленного перса, — сказал Филл, и маленький отряд покинул стойбище Вечности.
