Приключения профессора Зворыки - Чуковский Николай Корнеевич (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Профессор вскочил на ноги.
— Бежим отсюда! — вскричал он. — К чорту эти проклятые ямы! Мне душно без солнца! Назад! К людям, деревьям, городам, железным дорогам! Сию же минуту назад! Вы тоже с нами, Аполлон Григорьевич?
— Тоже, — едва слышно произнес Шмербиус и поплелся за нами в самом хвосте.
Всюду мы натыкались на разрушения, произведенные взрывом. Скалы потрескались, обломки гранита преграждали нам путь назад. Наконец, нам пришлось остановиться.
— Что же делать? — в отчаянии вскричал профессор. — Куда идти? Неужели мы навеки погребены в этой каменной могиле? Мне осточертела непроглядная тьма! Я хочу домой, в Россию, в Питер!
— Есть другой путь, — сказал Шмербиус.
— Ведите нас! — закричал профессор.
Шагов через пятьдесят он вдруг свернул в какую-то трещину. Мы долго плутали вслед за ним в чрезвычайно узких и низких коридорах. Особенно тяжело было профессору: он то стукался лбом о выступ потолка, то застревал, как пробка, между стенами, и нам приходилось его проталкивать. Наконец, мы вышли в широкую пещеру, поднимавшуюся вверх под углом в тридцать градусов. На ее гладко отточенных стенах были явные следы заступа. Скользкие неровные ступеньки вели нас вверх. Мы плутали во внутренностях Великого Вакхи.
По сравнению со Зворыкой, Шмербиус казался пигмеем. Он торопливо семенил ножками, стараясь не отставать от гигантских профессорских шагов, и, наконец, заговорил:
— Теперь я все понял, — глухо сказал он. — Всяк сверчок — знай свой шесток.
— Это вы о чем? — спросил профессор.
— О себе, только о себе. Я немощный, хилый, слабый… Мне не надо было браться за такое грандиозное дело.
— Отчего бы, Аполлон Григорьевич, вам теперь, по возвращении в Ленинград, не открыть парикмахерскую? — спросил профессор после продолжительного молчания.
Шмербиус повернул к нему свое опухшее от слез лицо.
— Вы это серьезно? — с необыкновенною живостью спросил он.
— Совершенно серьезно.
— И по-вашему, не стыдно?
— Что не стыдно?
— Не стыдно снова вернуться к скромному ремеслу после всего, что было?
— После чего же?
— После того, что я воображал, будто могу единолично разрешить вопрос: быть или не быть мирозданию?
— Нет, не стыдно, — сказал профессор.
Шмербиус несколько минут молча шагал по лестнице.
— Вы знаете, я и сам так думаю, — наконец, проговорил он простодушно. — Но мне не хотелось рассказывать вам об этом. Я боялся, что вы будете смеяться. А я не выношу, когда надо мной смеются. Я тогда выхожу из себя и способен на всё, что угодно. Нет, скажите пожалуйста, чем парикмахерское искусство хуже других? Почему его обижают? По-моему, его надо поставить наравне с живописью. И даже выше, о, гораздо выше! Произведения живописи украшают стены человеческого жилища, а парикмахерское искусство призвано украшать самого человека. Оно сейчас пало, оно влачит жалкое существование, но я сумею поднять его на небывалую высоту. Это мой долг, мое призвание! Я буду Микель-Анджело дамских причесок, Рафаэль усов и бород. Если человечество преобразить внешне, оно преобразится и внутренне… О, нет, я не зарою свой талант в землю! Вы еще услышите об Аполлоне Шмербиусе, профессор!..
Новая идея завладела им целиком, и он безудержно отдался ей. Он весь был полон ею, как раньше был полон другой, так непохожей на эту. Мысли его торопились, наскакивали друг на дружку, безостановочно неслись вперед. И он говорил, говорил, говорил…
Часы проходили за часами, а бесконечная лестница продолжала вести нас вверх. Мы смертельно устали, но профессор не хотел останавливаться.
— Вперед, вперед! — кричал он. — О, скорей бы увидеть небо!
Вот, наконец, и голова каменного гиганта. Это огромная пещера, величественным куполом восходящая кверху. Мы расположились в ней на отдых.
— Смотрите, смотрите! — закричал я. — Свет!
Чуть заметное красноватое сияние проникало в пещеру справа и слева через два отверстия. Мы потушили наши фонари и подняли головы, стараясь определить источник света.
— Это уши Великого Вакхи, — сказал Шмербиус. — Они помогут нам выбраться наружу. Через них проникает сюда сияние городских огней.
— Идемте! — закричал профессор, и через минуту мы все четверо стояли в колоссальном ухе и, как с балкона, любовались многоярусным городом Золотых Ручьев.
Теперь он еще больше напоминал театр. Ярко сияли огни, ярусы громоздились правильными полукругами. И весь он гудел, как гигантский улей. От былой тишины не осталось ни следа. То там, то сям, у фонтанов, на тумбах и фонарях стояли какие-то люди и что-то говорили, размахивая руками. Их слушали многочисленные толпы. Революция, как дрожжи в тесте, баламутила город и правила им.
Но профессор с тоской смотрел на эту висячую столицу, в освобождении которой он принимал такое горячее участие.
— Неужели нам придется вернуться туда? — спросил он.
— О, это совсем не трудно, — вскричал Шмербиус. — От уха до плеча висят серьги, а от плеча к самому дворцу ведет лестница.
И он сел на край каменной мочки, спустив ноги вниз, в темноту.
— Мне надоели эти жалкие подземелья, — сказал профессор и надул губы, как раскапризничавшийся мальчик. — Я хочу домой. Нет ли отсюда прямого выхода на поверхность земли?
Шмербиус с сомнением покачал головой.
— Не знаю, — сказал он. — Можно поискать. Голова Вакхи должна быть недалека от поверхности. Мне даже кажется, что весь он находится во внутренности какой-то горы.
— Вверх! — вскричал профессор и приготовился карабкаться на ухо.
Но бедная Лера, казалось, сердцем почуяла, о чем идет речь. Она простерла руки к своему родному городу и что-то жалобно закричала.
— Спросите ее, Аполлон Григорьевич, может быть, она хочет вернуться? — сказал профессор. — Неужели нам суждена разлука? — с искренней грустью добавил он.
Шмербиус перевел девушке вопрос профессора. Она обернула к нему свое раскрасневшееся лицо.
— Мне жаль покидать родину, — ответила она, — но Нгору Нголулу спас меня от смерти, и я никогда не расстанусь с ним.
Профессор был растроган до слез.
— За мной, друзья мои! — закричал он. — К небу, к солнцу!
Влезть на ухо было не трудно. А череп Вакхи был так шероховат, что нам ничего не стоило взобраться на него. Своды гигантской пещеры, в которой помещалась статуя, были совсем близко. Профессор поднял руки, вытянулся, и кончики его пальцев коснулись потолка. Он стал шарить руками, стараясь найти хоть трещинку, только бы пролезть немного выше. Он стоял на-цыпочках и пыхтел от натуги, но трещинок в сводах не было. Я уже совсем-было начал сомневаться в успехе этого предприятия, как вдруг он вскрикнул.
— Что, отверстие? — спросил я.
— Нет, корень.
— Корень?
— Ну да, корень какого-то дерева.
— Не может быть! — вскричал я. — Ни одно дерево не может прорасти такую толщу.
— А почем вы знаете, что здесь толща? Этот корень живой, он полон сока. Мы его сейчас вывернем. Подкатите мне под ноги тот камень. Я хочу удобнее ухватиться.
Он понатужился, раздался треск, и сырая земля посыпалась нам на головы.
Глава двадцать вторая. На приступ
— Товарищи, — сказал Сыроваров, когда стрельба стихла и остатки измученного, израненного отряда окружили его, — нам остается только одно…
Он взглянул на черные скалы, громоздившиеся у него за спиною, на глубокую долину, подернутую прозрачным зеленоватым кружевом чуть распускающихся листьев, на высокий клен, выросший из полуаршинной терраски над их головами и каким-то чудом удержавшийся там, на веселое майское солнце, и затем на изможденные заросшие бородами лица своих молчаливых друзей.
И один из них, бывший уральский рабочий, с красным зубчатым шрамом на правой щеке, докончил его фразу:
— Умереть.
Девятнадцать храбрецов стояли на маленьком горном уступе и смотрели, как два белогвардейских полка, хунхузский стрелковый и тянь-шанский саперный, приготовлялись к атаке. Полки подходили к горе по-батальонно, в полном порядке, и было видно, как вспыхивали на солнце их штыки, когда они выходили на открытое предгорье. Им незачем скрывать своих передвижений — у красных вышли патроны и их не стоит бояться.
