Подмена - Имшенецкий Вячеслав Андреевич (читать книги регистрация .TXT) 📗
Захрустел гравий и в проломе показалась голова девочки:
— Вы здесь спите?
— А тебе что?
— А мы на барже сюда причалили, сейчас загрузимся и дальше поплывем. Мой дедушка — капитан, а мамка — матрос-моторист. Был папка, но с войны еще не вернулся. — Она рукой убрала прядь волос со лба и спросила: — А вы здесь от родителей прячетесь?
— Ни от кого мы не прячемся. Нету у нас родителей, — тихо ответила Таня, — они погибли на фронте.
Девочка горестно вздохнула и хотела что-то сказать, но раздался грозный голос капитана:
— Любка, поднимись на баржу, карауль здесь. Мы за грузом сходим.
— Сейчас, деда, я мигом.
Любка исчезла. На барже заскрипела дверца и послышались шаги. Сгнившие доски захлопали под тяжелыми сапогами. На ребят посыпалась желтая труха.
Когда шаги затихли, Петька выглянул из-под причала. Команда самоходки шла к железнодорожному вокзалу. Она была немногочисленной. Впереди шагал дед в старых кирзовых сапогах, а за ним Любкина мама в ветхом ситцевом платье. Третий член команды, одиннадцатилетняя Любка, осталась сторожить баржу.
— Петька, а ведь солдат Уватов нам все оставил!
— Я бы тоже так сделал.
Уватовскую шинель скрутили в тугой рулон. Концы Петька соединил хлястиком. Получилась настоящая солдатская скатка. Ее Петька надел на плечо и взял вещмешок.
— Почему ты сегодня мрачный? — спросила Таня.
Петька выбрался из-под причала, помог вылезти Тане.
— Потому что на прииск «Лосенок» я ехать не хочу,
— Я тоже. Маме Уватова и без нас не сладко живется.
Они поднялись на берег и сели на обгоревшую шпалу. Стали рассматривать баржу. Дощатая палуба была вышаркана до бела. Четырехугольные крышки люков на замках. На корме тяжелый крашеный курятник. В щелки выглядывали курицы и петух. Красный глаз его отражал солнце. Петух явно хотел с кем-нибудь подраться. И тут из синевы неба спикировал на баржу коршун. Тонко запел ветер в сложенных крыльях. От страха петух хрюкнул по-поросячьи и, растолкав куриц, забился в темный угол.
Петька увидел под навесом у курятника кучу железных инструментов и вдруг вспомнил: такие крючья и молотки с длинными ручками он видел у папы в институте. Петька понял: баржа идет в экспедицию.
— Таня, спроси ее, — Петька кивнул на Любу, куда они плывут.
Таня пошла к причалу. Увидев ее, Любка выскочила из рубки. Схватила одноствольное ружье, встала у борта и сказала четко:
— На судно входить запрещено!
— Я только спросить.
Но девочка явно кому-то подражала:
— Сейчас я никому не друг, а вахтенный матрос Любовь Часовитина. Охраняю государственное имущество и стрелять буду без предупреждения.
Таня обиделась и пошла назад к Петьке. Вахтенный матрос Любка Часовитина заволновалась:
— Почему ты уходишь совсем? — Она загорелым кулачком вытерла нос: — Издалека-то спрашивать можно. Разрешается, ежели издалека.
— Ну так и скажи, куда вы плывете?
Любка поставила ружье к ноге. Толстый ствол чуть ли не на метр торчал выше ее головы.
— Мы идем вниз по реке к Бирским порогам. Везем груз для экспедиции.
Подошел Петька:
— А ты начальника экспедиции знаешь?
— Видела сто раз. Сидоров. Он мамке в прошлом году валенки за счет экспедиции выписал, потому что мамке ходить было не в чем, он и лекарство много раз привозил из Москвы, когда дедушка…
Таня сразу поняла, на что решился Петька, и перебила Любку:
— А геолога Гарновского знаешь?
— Знаю. Он у нас начальником партии, а сейчас болеет.
Любка вдруг схватила ружье и отскочила от борта. Ребята оглянулись. С вокзала шла команда самоходки: Любкин дедушка и мама. Они несли зеленые фанерные ящики.
— Давайте мы поможем! — предложил Петька.
— Они легкие, мы донесем сами. А вон там, за калиточкой, остался тюк, несите его сюда, — приказал дед.
Таня с Петькой прошли через калитку и очутились на привокзальном дворе. Тюк лежал возле штабеля старых шпал. Он был тоже легким, и они почти бегом принесли его к причалу, перекинули тюк через борт и перелезли сами.
— Дедушка, — сразу же сказал Петька, — возьмите нас до Бирских порогов.
Старик гордо поднял голову, разгладил черную бороду.
— Во-первых, не дедушка, а товарищ капитан, во-вторых, судно грузовое и пассажиров не берет. — Он покашлял в кулак. — А, в-третьих, зачем вы туда стремитесь? — цыганские глаза хитро сузились.
Петька решил не отступать.
— Товарищ капитан, нас туда пригласил начальник геологической партии Георгий Николаевич Гарновский.
Таня тоже не растерялась и затараторила:
— Он с нами в больнице лежал. Сказал, что они трассу для железной дороги ищут и пригласил нас. А нога у него зажила, и его при нас выписали. Он себя назвал ученым…
Старик сурово сдвинул брови и спросил грозным голосом:
— А вы откуда будете, кто ваши родители?
Но тут из-за дедовской спины выглянула Любка:
— У них родители погибли на фронте.
Дед дипломатично покосился на внучку и спросил ребят:
— Баржу ждать Гарновский велел?
— Да, — не моргнув, ответил Петька. — Мы со вчерашнего дня ждем. Тут ночью солдат один нас накормил и свою шинель нам отдал и вещмешок.
Капитан повернулся к Любкиной маме:
— Ну и проныра Гарновский, узнал даже, когда мы здесь будем.
Капитан почесал затылок, зажал окладистую бороду в кулак, вытянул, снова зажал:
— Что же мне с вами делать, у меня спецгруз.
Опять вмешалась Любка:
— Как будто не знаешь. Записывай их в судовой журнал младшими матросами, и концы в воду, как будто впервой…
— Цыц! — дед топнул разбитым сапогом. — Как звать-то вас?
— Таня Котельникова и Петр Жмыхин.
— Молодец! — похвалил капитан. — По уставу отвечаешь. — Он вынул из кармана карандаш с металлическим наконечником и приказал:
— Младший матрос Любка, — неси судовой журнал,
— Счас.
Младший матрос Любка Часовитина принесла тетрадь в коленкоровом переплете. Тетрадь была настолько замусоленная, что страницы уже не шелестели, а перекладывались, как мягкие тряпочки. Федор Иванович отыскал нужную страницу и записал: «Приняты на баржу «Таежница» младшими матросами Петр Жмыхин и Татьяна Котельникова».
— А теперь слушайте мою команду. Судно наше из дерева, и все тут деревянное, поэтому с огнем обращайтесь осторожно. И еще: что везем, куда путь держим — никому ни слова.
— Понятно, товарищ капитан!
Таня покосилась на команду. Любина мама заплетала себе косы и посматривала на Петьку. Любка, балуясь, скашивала глаза к носу и терла одну босую ногу о другую. Капитан встал в боевую позу:
— Судно, повторяю, деревянное, а дисциплина у меня железная. Я тебе, Любка, пофыркаю.
Любка мгновенно сделала невинное лицо.
Федор Иванович вынул из кармана большие часы, открыл медную крышку:
— Через десять-пятнадцать минут мы поднимаем якорь, то есть отчаливаем. А пока можете быть свободными. — Он захлопнул крышку часов и пошел в свою капитанскую будку.
Любкина мама загорелой ладошкой коснулась Таниного плеча:
— Вы, ребята, на деда не обижайтесь, он любит пофасонить. Но человек он сердечный, малого и слабого в обиду не даст. Меня зовут Нина, тетя Нина, а фамилия Часовитина.
Из дверей каюты выглянула Любка:
— Эй, команда, уха остывает.
Солдатскую шинель Петька положил на люк трюма, а с вещевым мешком спустился в кубрик. И оторопел: чистота, сверкающие белой краской переборки, фонарь под потолком, начищенный до блеска, яркая клеенка на столе, в углу крохотная железная печка, покрытая белыми кафельными плитками.
— Петька, — сказала тетя Нина, — зачем мешок сюда прешь, на палубе его никто не возьмет.
— Я знаю, — спокойно ответил Петька. — Но там гостинцы к чаю, пирожки, пряники и конфеты.
Любка посмотрела на раздутые бока вещмешка и заерзала. Развязывать мешок Федор Иванович не разрешил:
— Поедим сначала ухи, а потом уж сладкое.
Тетя Нина разливала уху по алюминиевым мискам, а Федор Иванович принимал их и расставлял на столе.
