Наследники Тимура - Валевский Александр Александрович (читаем книги TXT) 📗
— Не подойдет! — сказал он. — Не та таратайка!
— То есть?
— Одного корабля мне мало. Я привык командовать флотилией.
— Как знаешь! Уж больно ты поспешно решаешь все вопросы, — сказал Буданцев. — На всякий случай, если надумаешь… Вот…
Буданцев достал блокнот, вырвал из него листок со своим номером телефона и подал его Боцману.
— Позвони… Или зайди ко мне. Можешь прийти с Минькой и Котькой. А хочешь, — просто скажи кому-нибудь из наших ребят: дескать, жду Буданцева на дворе. Я сразу же спущусь.
Боцман посмотрел на листок, потом сложил его аккуратно четвертушкой, так же аккуратно и не спеша разорвал и подбросил клочки бумажки в воздух. Несколько секунд он смотрел, как их кружит ветер, потом молча пошел по бульвару, снова засунув руки в карманы.
Последний путь
Открытие катка на пустыре было лишено всякой торжественной церемонии. Намеченные по программе скоростные забеги, эстафету, фигурное катание — все пришлось неожиданно отменить: у девочек был траур, — умерла Мария Кирилловна.
В день похорон стояла ясная солнечная погода, но мороз крепчал, — было двадцать шесть градусов холода. Никому из школьников не разрешили поэтому провожать Марию Кирилловну в ее последний путь. Все же многие девочки, учившиеся во вторую смену, собрались к десяти часам утра у школы.
Здесь траурная процессия должна была сделать короткую остановку.
Аня ничего не знала. Боясь волновать больную подругу, девочки скрыли от нее скорбное известие. Но утром к ней явилась вдруг Лиза Гречик. Она не рискнула зайти к Ане днем, опасаясь встретиться с Тосей и Наташкой, которые ее терпеть не могли. Лиза, конечно, не могла умолчать о таком значительном событии. Больше того, оно было поводом для прихода.
Нины Сергеевны дома не было, и дверь Лизе открыл Николка. Сразу же по всей квартире разнесся «охающий» и «ахающий» скрипучий голос Лизы:
— Ах ты мой маленький! Какой ты большой! Красавчик! Николушка, ты стал хорошеньким! Мамочка здорова? Ее нет? Ах, как жаль! А где же Анечка? В кроватке… Ох, бедная твоя сестреночка! Ты ее жалеешь? Ну, покажи мне, мой хорошенький, где она лежит. Анечка! Подружка моя! — вскрикнула Лиза, бросаясь в комнату, целуя Аню, пихая ей в руки какой-то сверток, перевязанный шелковым бантом. — Бедненькая, слабенькая, худенькая!.. — тараторила Лиза, — Глазки опухли, красненькие… Ах, господи!.. Как не плакать?! Такое несчастье! Такое несчастье.
Лиза деланно сморщила губы в плаксивой гримасе.
— Так жаль бедную Марию Кирилловну!
— Что случилось? — встревожилась Аня.
— Как, ты не знаешь? — всплеснула Лиза руками. — Ах, дрянные девчушки!.. Да неужели они ничего тебе не сказали! Анечка, солнышко, вот несчастье-то у нас с тобой…
Она снова сморщилась и кинулась к Ане, желая ее обнять.
— Перестань, Лиза! — резко крикнула Аня и, спасаясь от объятий и поцелуев, подтянулась в кровати поближе к стенке. — Говори же… Марии Кирилловне плохо?
— Умерла… Анечка! Солнышко! Умерла!.. — всхлипнула Лиза.
— У-мер-ла? — спросила шепотом Аня, удивленно, словно не понимая смысла этого слова. — Как умерла?
— Умерла к утру… Вечером сказала соседкам в палате: «Спокойной ночи! Завтра будет чудная солнечная погода. Прекрасный зимний день. Хорошо бы его увидеть!» Сказала и… уснула. Уснула и не проснулась…
Аня почувствовала, как холод забрался к ней в кровать, охватил ноги… Она не могла лежать, сбросила одеяло, поднялась, стала надевать чулки.
— А зачем ты встаешь? Ай-ай-ай! Лежи, пожалуйста! Еще рано. Ее привезут к десяти часам. Тогда ты и увидишь из окна. Я тебе помахаю платочком. Ой, да сколько же это времени? — взглянула она на часы и заторопилась. — Я к тебе только на минутку — поплакать вместе. Поправляйся, девочка. Я тебя навещу. Мы с Тамаркой придем… — чмокнула она несколько раз Аню и выскочила в переднюю. Оттуда уже раздавался ее пронзительный голос: — Николушка, красавчик! Ну, позволь я тебя поцелую. Ну, ну! Какой ты застенчивый, как маленькая девочка! Один только раз, и больше не буду. Ну, закрой за мной дверь, солнышко. Привет мамочке! Анечка, я ушла! Поправляйся! — крикнула она, резко захлопнув входную дверь, и помчалась по коридору, распевая на ходу: «Летят белокрылые чайки…»
Аня сидела на кровати, силясь натянуть на ноге чулок. Пальцы не слушались. Она вспомнила вдруг о первом школьном дне. Счастливую и радостную, ее привела мама. Девочек уже разбили на группы и разводили по классам. Но Ани Барановой не было ни в одном списке. Ее по ошибке пропустили. И вот уже пустел коридор и двери в классы закрывались. Мама сказала: «Подожди! Я сейчас все выясню!» — и побежала вниз по лестнице.
Аня осталась одна. Ей стало очень горько и обидно. Казалось, что ее забыли, не приняли в школу, — она никому здесь не нужна. В это время старенькая, седая учительница взяла ее ласково за руку и спросила:
— А ты почему не в классе?
— Я забытая, — сказала Аня.
— Вот тебе раз! — рассмеялась учительница. — Идем ко мне. У меня очень хорошие девочки в классе. Хочешь?
— Возьмите, пожалуйста! — обрадовалась Аня. Когда Нина Сергеевна вместе с завучем заглянули в класс, Аня уже сидела на второй парте рядом с толстенькой и румяной Тосей Пыжовой. Увидев маму, она весело и звонко крикнула:
— Мамочка, не беспокойся! Я не забытая! У меня самый лучший класс и самая лучшая учительница!
Много раз потом и мама и Мария Кирилловна смеясь вспоминали этот случай.
За окном раздались звуки траурного марша.
Аня вздрогнула, поспешно сунула ноги в домашние туфли и, с трудом сдерживая слезы, пошла к окну, чтобы хоть издали попрощаться «с самой лучшей учительницей».
Клуб будет!
Иван Никанорович никогда не оставлял начатого дела. Препятствия только возбуждали его энергию. Как и следовало ожидать, в первой же инстанции ему пришлось проявить настойчивость и упорство. Как только Иван Никанорович попросил в райисполкоме утвердить смету расходов на переоборудование котельной, он сразу же наткнулся на сопротивление.
— Э, нет, дорогой товарищ… Номер не пройдет! Вы уж как-нибудь обходитесь местными ресурсами. Такие расходы у нас нигде не предусмотрены.
Вызванный для консультации, главный бухгалтер отдела заявил кратко:
— Только через Совет Министров!
— Помилуйте, при чем тут Совет Министров? — запротестовал Иван Никанорович. — Пустяковое же дело — всего пять-шесть тысяч.
— Вот именно «всего», — саркастически усмехнулся главный бухгалтер. — В прошлом году госконтроль с меня чуть шкуру не содрал из-за трехсот рублей.
— Ну, подскажите, товарищи, выход! Придумайте что-нибудь! — упрашивал Иван Никанорович. — Полезное же, политически нужное дело.
— Может быть, очень может быть, — согласился главный бухгалтер. — Но поскольку требуются непредусмотренные ассигнования, я на себя ответственность взять не могу. Прямо скажу: не хочу идти под суд!
Иван Никанорович встретился с отцом Гриши Буданцева и рассказал ему о своей неудаче.
Сергей Назарович отправился в Ленсовет, но положения изменить не удалось. Расходы на клуб не были предусмотрены ни в каких сметах. Нужно, оказывается, входить с ходатайством в два министерства: культуры и финансов — и ставить там вопрос принципиально и широко — об организации таких клубов.
— Ну, что ж, и поставим! — сказал Сергей Назарович, снова встретившись в этот день с управхозом. — Вы, Иван Никанорыч, не вздыхайте так сокрушенно. Наше дело правое. Напишем в «Литературную газету» или в «Комсомольскую правду». А пока вот что, Иван Никанорыч… Есть у вас на смете домоуправления какие-нибудь средства, которые бы вы могли издержать на клуб без нарушения финансовой дисциплины?
— Чепуховые, Сергей Назарыч, — на ремонт и оборудование красного уголка и то, знаете ли, с натяжкой. Клуб ведь не красный уголок домоуправления, — придирок и неприятностей не оберешься.
— Ладно, оставим это, — сказал Сергей Назарович. — Не будем обходить законы. У меня есть другое предложение… Давайте-ка позвоним, скажем, завтра, что ли, в городской комитет партии — узнаем, когда нас смогут принять. Поедем мы с вами. Клавдию Петровну захватим. Из школы — секретаря комсомольского комитета Громова. Ну, и из культкомиссии дома кого-нибудь — кто будет свободен. Словом, целой бригадой!
