Четверо из России (сборник) - Клепов Василий Степанович (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

— Это кто? — шепотом спросил я, кивнув в сторону фрица.

— Это? Мой папа. Он тебя знает. А ты, что, под машину попал? Больно, да?

Я молча кивнул и даже не обрадовался тому, что Соколов оказался все-таки советским человеком. Мысль, что Голенищев, может быть, уже вызывает самолеты, а Белотелов стоит наготове с ракетницей в городском саду» — эта страшная мысль словно подбросила меня, я сел:

— Товарищ Соколов! Товарищ Соколов, везите меня немедленно в город… Слышите, немедленно! Иначе скоро прилетят самолеты… Нельзя терять ни минуты!

— Бредит, бедный! — сказал женский голос. — Ты запряг, Ваня? Вези его скорее в больницу.

«Ну вот, — подумал я, — никто мне не верит! И мама не верит, и Соколов не верит, один Левка готов лезть за мной в огонь и воду». И так мне стало жалко себя, что я заплакал навзрыд. А это со мной очень редко бывает. Только в исключительных случаях.

— Папа, разреши, я с тобой поеду, — услышал я Белкин голос. — Он очень тяжелый, я за ним ухаживать буду.

От этих слов мне стало лучше, и я даже не стонал, когда меня переносили в повозку.

Но было все-таки очень больно, и я опять куда-то покатился, когда меня положили в повозку.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Как меня везли на повозке, а потом переложили в машину, как несли на носилках в операционную палату, не помню.

Поэтому я очень испугался, когда увидел вокруг себя людей в белых халатах, белых масках, из-под которых виднелись только глаза.

Я сначала подумал, что это куклуксклановцы, такими их показывали как-то в кино. Но одному стали надевать на руки длинные резиновые перчатки, и я догадался, что это врачи и что они хотят мне что-то отрезать.

— Дяденька, подождите минуточку, — сказал я как можно спокойнее, так как слышал, будто хирургов только спокойствием и можно взять. Если начнешь кричать, они марлей рот закроют, и готово — уснул! Проснешься, а у тебя уже или руки, или ноги, или кишки какой-нибудь нет — отрезали! Но я не за ногу боялся. — Дяденька, вы можете уделить мне две минуты?

Врач, которому надевали перчатки, наверно, удивился моему спокойствию и даже повязку с лица попросил снять.

— Пожалуйста. Я к вашим услугам, молодой человек.

— Наклонитесь, мне надо вам что-то сообщить очень важное.

Я рассказал все, что знал про сегодняшний налет, про Белотелова и Голенищева, и о том, как выпрыгнул из машины и как Белотелов меня искал в темноте, чтобы убить. Я попросил, чтобы врач отложил пока операцию и вызвал кого-нибудь из НКВД в больницу. Он выпрямился, пощупал мой лоб, серьезно посмотрел на меня, подумал и сказал остальным врачам:

— Вы пока свободны.

А сам вышел из палаты, но через несколько минут вернулся:

— Сейчас приедут. Как ты себя чувствуешь? На-ка, вот выпей — это тебя подкрепит, — и дал мне в стакане лекарство.

Скоро пришли какие-то двое в белых халатах, но халаты были завязаны плохо, и около шеи виднелись чекистские петлички — то, что мне и надо!

— Здравствуй, малец, — весело поздоровался со мной один, наверно, капитан, потому что на петлице у него была шпала, — рассказывай.

— А вы кто? — спросил я на всякий случай. Мало ли, может, такие же враги, как Белотелов!

— Капитан госбезопасности Любомиров, — отрекомендовался тот, который со шпалой. — А это мой сотрудник.

— А, так это — вы? — улыбнулся я.

— Что? — удивился капитан. — Ты-то откуда меня знаешь?

— Как же мне вас не знать, если вы не хотели мне поверить…

— Позволь, позволь… — сказал Любомиров. — Да как твоя фамилия?

И только я назвал себя, как капитан сразу оживился, повеселел и протянул мне руку:

— Ах, вот ты какой, Молокоед! Ну, ну, давай рассказывай.

Я не стал им говорить все, а сообщил только про Белотелова и Голенищева и про то, что на город вот-вот полетят фашистские самолеты.

Было уже четверть двенадцатого, и я просил чекистов поторопиться. Они пожали мне руку, велели скорей выздоравливать и ушли.

— Ну, а теперь, герой, давай займемся тобой, — сказал врач.

— Можете заниматься, только ногу у меня не отрезайте — самому нужна.

Доктор развеселился (попадаются же иногда такие хорошие врачи! — В. М.), нажал электрическую кнопку, набежали снова те, в белых халатах, и все-таки закрыли мне рот марлей.

Проснулся я уже в другой палате, где, кроме меня, было еще человек семь больных.

— Сколько времени? — шепотом спросил я у няни.

— Без десяти час.

«Вот здорово! — подумал я. — Прошло каких-нибудь полчаса, а мне уже все сделали».

— Нянечка, а ногу отрезали?

Она тихонько засмеялась, откинула с меня одеяло, и я увидел свои ноги: одна, как бочка, и в марле, а другая забинтована до колена.

— Гипс наложили. Врач сказал: через две недели в футбол играть будешь. А теперь спи, — видишь, все спят.

Но мне было не до сна. Один вопрос не давал покоя — успели или нет чекисты поймать Белотелова и Голенищева?

Через час примерно послышался где-то далеко шум самолетов, все ближе и ближе. У меня сердце так и упало: не успели! Но тут и с другой стороны зашумели самолеты — наши истребители! Ястребки просвистели прямо над больницей, и не успел я приподняться на постели, как где-то совсем близко начался воздушный бой.

Я попросил няню погасить свет и открыть черные шторы, которыми делали в больнице затемнение, и увидел великолепное зрелище! То один, то другой самолет загорался и, как огромная ракета, падал вниз. Потом все стихло.

Няня задернула шторы, включила ночник.

— Няня, — поманил я ее к себе, — положите меня на коляску и довезите до телефона.

— Что ты, милый, какой неугомонный! — махала она руками. — Нельзя. Сейчас спать надо.

— Я же не маленький, понимаю. Но если — надо? Она не соглашалась. Тогда я рассердился и сказал, что, если она не отвезет меня сейчас же к телефону, я так начну кричать, что всех разбужу, и ей же от главного врача влетит. Она испугалась и привела ко мне дежурного врача. Тот выслушал меня, ни слова не говоря, и велел дать коляску. Меня повезли по коридору. Открылась дверь с табличкой «Главный врач», и коляску подкатили прямо к телефону.

— Тебе набрать номер или сам наберешь?

— Что я, больной, что ли, какой или умирающий? Конечно, сам!

Я набрал номер нашего домашнего телефона, и мама сразу взяла трубку, она не спала.

— Мам! Ты не знаешь, где это воздушный бой был?

— Да где ты опять пропал? Обещал быть, а не идешь.

Говорит так, будто я недавно из дома вышел, а по голосу чувствую — волнуется. Она у меня всегда такая — умеет себя в руках держать.

— Ты все-таки скажи, мам, где был воздушный бой?

— Где-то недалеко. Прасковья Ивановна говорит: над Шайтанкой.

— А-а, хорошо, что над Шайтанкой. А разве Прасковья Ивановна у тебя сидит?

— У меня.

— Тогда дай ей трубку.

Мама рассердилась и велела немедленно приходить домой. Чудачка, будто я могу!

— Мам! Ты все-таки дай трубку Прасковье Ивановне. Ведь ты со мной разговариваешь, а она же с Димкой не разговаривает и волнуется.

Мама передала трубку Димкиной матери, и я сказал ей, чтобы она о Димке не беспокоилась, что он жив и здоров и скоро придет. Она, конечно, — миллион вопросов, но я пригласил ее прийти завтра ко мне в больницу. Тут мама выхватила у Прасковьи Ивановны трубку и испуганно спросила:

— Вася, разве ты в больнице? Что с тобой, дорогой?

Я сейчас же прибегу.

— Мама! Какая ты смешная, кто же тебя пустит сейчас в больницу, когда больные все спят? А обо мне не беспокойся — ногу малость оцарапал, и мне перевязку сделали. До свидания. Вот доктор с тобой хочет поговорить.

Доктор просил маму не беспокоиться:

— Мальчик упал с машины, ничего серьезного нет.

И я услышал, как мама с досадой говорила Прасковье Ивановне:

— Опять, негодяй, за машину цеплялся!