Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Фамилия у Евы Петровны была Красовская, поэтому, когда класс еще не был передовым, ей придумали прозвище «Евица-красавица». Потом прозвище забылось, но время от времени отдельные несознательные и нетипичные личности вроде Климова вспоминали его. Вот и сейчас Кирилл слышал, как длинный Климов сзади почти беззвучно напевает на мотив хора из «Евгения Онегина»:
Евица-красавица, душенька-подруженька,
Отпусти нас, милая,
ты домой голодненьких…
Есть в самом деле хотелось, сидели без обеда. Столовая в первые дни учебного года не работала, а;в буфете была такая толкучка, что лучше и не соваться. Кирилл, правда, попробовал на предпоследней перемене, но раздумал и отдал двадцать копеек Петьке Чиркову, который признался, что вот-вот помрет с голоду…
— А зачем сидим? — вдруг спросил Климов.
— Ждем, — сообщила Ева Петровна. — Ждем, когда кто-нибудь из этих четверых признается или расскажет, как было дело.
— А если не признается?
— Тогда… очевидно, придется вызывать милицию.
— Так давайте вызывать, — предложил Кирилл.
— Правильно, — поддержал Кубышкин. — А то кушать хочется.
— Тебе полезно похудеть, — сказала Ева Петровна и опять заговорила о пятне, которое легло на тимуровский правофланговый отряд и школу. Потом подняла Женьку Черепанову и велела высказать свое мнение. Женька была бессменная председательница совета отряда. Она встала и начала говорить, что те, кто совершил этот безобразный поступок, опозорили класс и должны признаться, если они еще хоть капельку дорожат званием пионера. А если Кирилл Векшин ни в чем не виноват, то ему надо вести себя не так, а воспитанно…
Кирилл смотрел на Черепанову без всякой злости. Женька говорила те самые слова, которые принято говорить на собраниях, когда кого-нибудь обсуждают.
Женька была красивая, и Кирилл смотрел на нее с удовольствием. Он не испытывал к Черепановой никаких чувств, но глядеть на нее было приятно: как на красивую открытку или статуэтку. Почти все девчонки за лето вымахали в высоту, стали больше мальчишек (Кубышкин презрительно сказал: «Во, лошади. Теперь им на танцах десятиклассников подавай»), а Женька осталась прежней. Она была невысокая, стройненькая, с мальчишечьей русой прической и длинными серыми глазами.
— …А Векшин вообще всех нас удивляет. Это кошмар какой-то, — закончила Черепанова свою речь и бросила на Кирилла очень осуждающий взгляд.
— Дура, — полушепотом сказал Кирилл.
— Сам, — так же ответила Женька.
Кирилл перестал слушать и повернулся к окну.
По другой стороне улицы брела послушная вереница детсадовских малышей в пестрых маечках и трусиках, в белых панамках. Впереди шла одна воспитательница, позади другая. Ребятишки, наверно, младшая группа. Трехлетние пацанята.
Кирилл подумал, что он будет в десятом классе, когда Антошка станет вот таким. И как всегда при мысли об Антошке, толкнулась в нем упругая теплая радость.
Что бы ни случилось, какие бы горести ни подкарауливали Кирилла, все равно есть у него братишка. Круглощекий, улыбчивый, славный Антошка…
Конечно, бывает всякое: иногда почитать хочется, а он вопит; надо бежать к Деду, готовить паруса, а ты отправляешься на молочную кухню за Антошкиным обедом… Но боже мой, как все-таки здорово, что он есть на свете — настоящий родной братик! Как он смотрит на Кирилла, как слушает песни…
А между прочим, на кухню и сегодня надо бежать. И скоро… Кирилл встал и взглянул на большие часы за окном — они висели на столбе у сквера.
— Что, Векшин? Ты все-таки решил признаться? — спросила Ева Петровна почти благосклонно.
— В чем? — удивился Кирилл.
— Что значит «в чем»? В том… что я сказала. Пусть встанет тот, кто виноват.
— Извините, я не слышал, — холодно сказал Кирилл.
— А, ну конечно! Слова классного руководителя для тебя пустой звук. Тогда с какой стати ты поднялся?
— Чтобы на часы взглянуть, вон там на улице.
— Смотреть на часы бесполезно, — сообщила Ева Петровна уже не Кириллу, а классу. — Сидеть будем, пока не выясним.
— Я сидеть не буду, — спокойно сказал Кирилл. Он и в самом деле был сейчас спокоен. Только глубоко внутри дрожала тугими струнками сдержанная злость. Уже не обида, а просто злость.
— Бу-удешь, голубчик…
— Не буду. Мне в молочную кухню надо идти за питанием для брата. Его в четыре часа кормить полагается.
— Ты опять лжешь, — утомленно произнесла Ева Петровна. — Если бы ты ходил в эту кухню, мама дала бы тебе записку, и тебя бы никто не стал бы задерживать на репетициях. А ты прятался, чтобы не ходить на хор.
— Потому что дело не в кухне. На хор я бы и так не пошел.
— Из ложного принципа и глупого упрямства.
— Мне надо идти, — сказал Кирилл. — Серега, выпусти.
Серега Коробов выбрался из-за парты, освобождая проход. Класс наблюдал за Кириллом с молчаливым интересом. Кирилл пошел к двери.
— Какой нахальный, — громким шепотом сказала Элька Мякишева.
Ева Петровна встала у порога.
— Имей в виду, Векшин, если ты попытаешься уйти, я сообщу директору… что для тебя, оказывается, не писаны никакие школьные правила.
Кирилл остановился перед ней.
— Они для Антошки не писаны, — сказал он с ощущением полной и радостной правоты. — Разве есть правила, чтобы трехмесячного малыша морить голодом? Он, пожалуй, покажет правила… Разрешите, пожалуйста, пройти.
Ева Петровна хотела что-то сказать, открыла рот… и посторонилась.
Когда Кирилл был уже в коридоре, он услышал:
— За портфелем пусть явится отец.
Кирилл обернулся.
— Он бы и так пришел, если надо. Зачем портфель? Как выкуп, что ли?
— Вот именно! Для гарантии. Если я не дозвонюсь.
«Звони, звони», — сумрачно подумал Кирилл. Дома телефон не работал второй день, а на работе у отца недавно сменили номер.
Внизу, у самого выхода, Кирилл встретил Зою Алексеевну, которая учила его в младших классах. Он улыбнулся и приготовился сказать «Здрасте, Зоя Алексеевна». И вдруг увидел, что она смотрит на него странно. Без обычной улыбки.
— Кирюша… Что с тобой случилось?
Она смотрела так, словно у нее что-то сильно болело. Или не у нее? Кирилл вдруг отчетливо вспомнил, как в третьем классе, в весеннем походе, она с таким же лицом бинтовала Петьке Чиркову разбитый локоть.
Зоя Алексеевна смотрела так, словно у нее что-то сильно болело.
— Что, Зоя Алексеевна? — спросил он, уже догадываясь и все-таки не веря.
— Мне Анна Викторовна рассказала… Кирюша, неужели это правда?
Кирилл быстро глянул ей в доброе, почти старушечье лицо и сразу опустил глаза. Переглотнул. Оказывается, спокойствие в нем было очень хрупкое. Как тонюсенькая стеклянная стенка. Сейчас лопнет эта стенка, и вся горечь, вся обида, накопившаяся в классе, рванется слезами. Как вода из разбитого аквариума.
«Зеленый павиан Джимми…»
Он поднял опять глаза, не побоялся, хотя они были уже мокрыми. Пускай! Зоя Алексеевна видала и не такое.
А она… Она, видимо, поняла этот взгляд совсем не так.
— Кирюша! Как же ты мог? Ты хотя бы признался? Если это первый раз, тебя простят.
Это было уже слишком, и зеленый Джимми не мог тут помочь. Кирилл закусил губу.
— Я признаюсь, — сказал он с трудом. — Сейчас… Вот в чем… Зоя Алексеевна, мы вам все на свете доверяли. Мы вас так любили…
Она закивала, глядя на Кирилла добрыми глазами.
— И я вас… — произнес он сипло. — Лучше вас никого для меня в школе не было…
