Беглецы. Восстание на золотых приисках (с илл.) - Линдсей Джек (мир бесплатных книг TXT) 📗
Дик и Шейн прежде всего отправились перекусить в китайский ресторан Джона Аллу. Вывеска под фонарём, подвешенным к металлическому кронштейну, гласила: «Всегда горячий суп». Пройдя мимо группы людей, которые собрались возле лавки Пиппена и, сидя на бочках, болтали и читали вслух объявления об аукционе и о пароходстве «Белая Звезда», Дик и Шейн вошли в ресторан, где рядом с доской, покрытой китайскими письменами, висел рисунок, изображавший дилижанс, несущийся во весь опор. Надпись на рисунке гласила: «Билетная касса дилижансов на Мельбурн и Джилонг».
Они уселись на скамью рядом с несколькими разговорчивыми китайцами и тремя дюжими матросами в грубых морских сапогах и полосатых шерстяных кепи и принялись за рис, приправленный пряностями. Затем они стали ходить по шоссе, рассматривая витрины магазинов и читая объявления о распродаже, большом танцевальном вечере в концертном зале Джона О'Гроутса и последние сообщения из Крыма.
Наконец они взобрались на холм Эврика. Театральное здание из дерева и парусины стояло почти напротив гостиницы Критерион. Пробравшись сквозь толпу старателей, одетых по-праздничному, в синие и красные саржевые рубашки, перехваченные длинными алыми кушаками, в ковбойские шляпы и высокие сапоги, Дик и Шейн вошли в зал.
Дик впервые попал в театр и сидел на жёсткой скамье в нетерпеливом ожидании, не замечая шумливых старателей и не решаясь оторвать глаза от занавеса — вдруг он поднимется без предупреждения и Дик что-нибудь пропустит! Чтобы время шло быстрее, он изучал объявления на занавесе и прислушивался к пиликанью инструментов, настраиваемых а оркестре.
Когда начался спектакль, Дик пришёл в восторг и уже не замечал никаких недостатков в постановке, хотя Шейн, который побывал во всех театрах от Дублина до Сан-Франциско, отпускал замечания столь оскорбительного характера, что они понравились бы даже мистеру Престону. Содержание пьесы Дика почти не занимало, хотя у него и создалось представление, что дело шло об интригах некоей лукавой вдовы. Но он был очарован непринуждёнными манерами и уверенной декламацией актёров, всем этим театральным миром с его напускным блеском и мишурой. Когда же Шейн упрямо указывал ему на убожество декораций и безвкусицу в костюмах актёров, Дику становилось не по себе и он старался не слушать друга.
Наконец первая пьеса кончилась, занавес опустился, и зрители шумным потоком устремились в бары, где заказывали всякие смеси, бывшие тогда в ходу: персиковую настойку, херес с лимоном или лимонадом и льдом, коктейли. Шейн ограничился смесью простого пива с имбирным, клянясь при этом, что в ней нет никакого алкоголя, но Дик не поверил ему на слово и выпил лимонаду, несмотря на предупреждение Шейна, что это опасное и вредное для здоровья зелье. Пил он так поспешно, что часть лимонада попала ему в дыхательное горло и он поперхнулся.
— Видишь, какое это страшное зелье! — сказал Шейн. — У тебя вся душа выйдет наружу пузырьками.
Но Дику было не до шуток: он боялся пропустить вторую пьесу. Шейн сказал, что у них ещё куча времени, но Дик потащил его назад в театр, и им пришлось ждать несколько минут, пока старатели снова не заняли своих мест и не начали нетерпеливо стучать ногами. Когда занавес рывком поднялся, Дик, к своему удовольствию, увидел на сцене того же «знаменитого» актёра.
— Смотри, какой он стал красный! — заметил Дик Шей-ну. — Это потому, что он в новой роли?
— Это потому, что был антракт, — ответил Шейн.
Сначала Дик не уловил смысла этого ответа, но немного спустя сквозь толщу его восхищения пробилось понимание того, что актёр изрядно выпил. Публика заметила это задолго до Дика и стала громко высказывать своё мнение. Актёр пришёл в ярость, потерял самообладание, начал натыкаться на мебель и чуть не опрокинул бутафорское дерево. Потом, по ходу действия, ему пришлось ненадолго уйти со сцены, там он явно выпил ещё, и, когда вернулся, публика встретила его криками: «Передай бутылку, друг! Не скупись! Нечего лакать тайком!»
В следующей сцене он должен был просить прощения у своего отца, но рассердился на актёра, исполнявшего эту роль, и, когда тот отвернулся, лягнул его в зад.
Обиженный актёр замахал кулаком перед самым носом «знаменитости».
— Можешь пить, сколько влезет, — кричал он, — но не смей больше меня лягать! Если ты это ещё хоть раз сделаешь, я уложу тебя на месте!
Публика радостно орала и била в ладоши, приглашая актёров решить спор дракой. «Знаменитость» икнула, царственным жестом отстранила своего партнёра и, подойдя к рампе, произнесла:
— Леди и джентльмены! Этот грубый тип, я хочу сказать, болван, этот исландский дог, у которого ушки на макушке, утверждает, будто я пьян. Итак, джентльмены, я задаю вам всем вопрос. Я обращаюсь в данном случае не к дамам, ибо это дело исключительно мужское. Итак, я заявляю вам всем, что если я его лягнул, то он знает, что заслужил это.
— Давай, давай, старина! — откликнулась публика. — Лягни его ещё разок!
— Пьян ли я, джентльмены?
— Нет! — ответило несколько человек, раскачиваясь на сиденьях, хлопая в ладоши и стуча по скамьям.
— Да! — кричали другие. — Дай ему хорошенько!
Актёр нахмурился и жестом потребовал тишины.
— Джентльмены, я всегда предпочту быть пьяным, чем глупым. Согласитесь, что всякий напьётся, если его заставят играть с таким вот дураком! Разве я не играл в присутствии губернатора Нового Южного Уэльса? Но пьян ли я, джентльмены?
За ним поспешно опустили занавес, который при спуске заскрипел и чуть было не застрял, так как заело валик. После этого кто-то — вероятно, второй актёр — просунул ногу под занавес и столкнул ораторствовавшую «знаменитость» в оркестр. «Знаменитость» полетела вниз, задевая музыкантов и их пюпитры, и растянулась рядом с контрабасом, где принялась болтать ногами и вопить, держась за шейку инструмента.
В зале раздался оглушительный взрыв хохота, старатели повскакали с мест, выкрикивая шутливые советы и приветствия. Антрепренер и служители принялись очищать зал, угрожая вызвать полицию. Насмеявшись до хрипоты, публика позволила выставить себя за дверь, более довольная, чем если бы пьеса была сыграна как следует до конца.
— Что бы там ни говорил недоброжелательный критик обо всей программе, концовка была замечательная, — объявил Шейн.
Дик, как и остальные старатели, смеялся от души, но ему было немного жаль крушения того театрального мира, которым он был так приятно поглощён в начале вечера. Однако ему не хотелось давать Шейну повод посмеяться над собой и своей неопытностью, и он ничего не сказал.
Глава 7. Неожиданная встреча
Они пошли домой и, чтобы сократить путь, свернули в плохо освещённый переулок. Когда они проходили между двумя тёмными лачугами, из мрака вынырнула сгорбленная фигура и плаксивый голос произнёс:
— Мистер Престон… Мистер Корриген…
— Это ещё кто? — резко спросил Шейн, вглядываясь в незнакомца.
— Нет, нет, вы меня не знаете, конечно, не знаете! — заскулил человек, подходя ближе. — Для таких благородных молодых людей я — пустое место. Да, пустое место. Я уверен, что вы меня не знаете.
— Но я тебя знаю! — сердито сказал Шейн. — Ты — Чёрный Макфай. Прочь с дороги!
— Так значит, вы меня знаете? — в плаксивом голосе послышалась угрожающая нотка. — Подумать только! Какая честь быть таким известным человеком! А куда вы направляетесь, молодые люди?
— Нам с тобой не по пути, старое чучело! — ответил Шейн. — Убирайся в свою собачью конуру!
Дику приходилось слышать имя Макфая, хотя его самого он ни разу не встречал. Макфай был старый попрошайка, живший в сарае неподалёку от китайского квартала и занимавшийся тем, что вынимал столбы из заброшенных выработок; однако поговаривали, что помимо этого занятия у него были и другие, менее почтенные: он не гнушался ни доносами, ни ростовщичеством, ни продажей краденого, ни организацией мелких краж, ни торговлей опиумом.
