Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.] - Твен Марк (книги бесплатно без txt) 📗

— Право, никак не могу припомнить, когда это я их заделал. Я мог бы ей доказать теперь, что я вовсе не виноват в пропажах. Ну, да ничего, пусть так останется. Я думаю, это все равно не помогло бы.

Бормоча про себя, он поплелся наверх, и мы тоже скоро ушли из погреба. Славный был старичок!

Том ужасно беспокоился, как нам быть с ложкой. Он говорил, что необходимо достать ложку, и вот мы пошли караулить возле корзинки с ложками, покуда не появилась тетя Салли. Том начал считать ложки при ней и откладывать их в сторону одну за другой, а я потихоньку стянул одну из них.

— Однако, тетя Салли, ведь и теперь всего девять ложек, — сказал Том.

— Ступай играть, не надоедай мне, — отвечала она. — Мне лучше знать, я сама их пересчитала.

— И я пересчитывал два раза, тетушка. Никак не могу счесть больше девяти.

Она потеряла наконец всякое терпение, но, разумеется, сейчас же принялась опять считать ложки.

— Экая пропасть! Опять их всего девять штук! — воскликнула она. — Провались они совсем, проклятые! Пересчитаю еще раз.

Тем временем я успел подложить опять ту ложку, которую стащил. Окончив считать, она говорит:

— Ну их совсем! Теперь опять десять!

Тетушка была сбита с толку и раздосадована.

— Извините, тетя, я не думаю, чтоб их было десять, — заметил Том.

— Глупый! Разве ты не видел, как я их считала?

— Знаю, да только…

— Ладно, еще раз пересчитаю.

Я вторично стянул одну ложку, и опять у нее вышло девять, как в тот раз. Тут она совсем взбеленилась — задрожала всем телом, до того она была рассержена. Но все-таки продолжала считать и пересчитывать, покуда не запуталась совсем — стала уж считать корзинку вместо ложки: три раза у нее выходил верный счет, а три раза неверный. Наконец она схватила корзинку с ложками, швырнула ее на другой конец комнаты; кстати и кошке достался здоровый пинок ногой, а всем нам рассерженная хозяйка велела убираться с глаз долой, и если кто попадется ей под руку и будет надоедать ей до обеда, того она высечет. Так мы и добыли заколдованную ложку. Том сунул ее мимоходом в карман тетушкиного передника, покуда тетя выпроваживала нас вон, и Джим скоро получил ложку вместе с гвоздем. Мы остались очень довольны этим делом. Том находил, что оно стоит таких хлопот, потому что теперь хозяйка ни за какие блага в мире не пересчитает ложки два раза одинаково и даже не поверит самой себе, если сочтет их верно, — до того все перепуталось у нее в голове.

Ночью мы повесили простыню обратно на веревку, а другую украли у тетушки из бельевого шкафа; потом два дня то клали ее назад, то опять уносили, покуда она наконец уж всякий счет потеряла, никак не могла сообразить, сколько у нее простынь, и объявила, что ей все равно, не станет же она выматывать себе душу из-за такой дряни: лучше умрет, а не примется считать их сызнова. Таким образом, пропажа рубахи, простыни, ложки и свечей объяснилась довольно удачно при помощи теленка, крыс и путаною счета; что касается подсвечника, то это пустяки, авось как-нибудь обойдется!

Зато уж с этим пирогом была сущая беда: мы возились с ним без конца. Мы замесили его в лесу и после долгих стараний кое-как состряпали пирог, и очень недурной, да только не в один день. Нам пришлось употребить целых три таза муки, прежде чем удалась наша стряпня. Кое-где местами пирог подгорел, да и глаза нам выело от дыму; нам, главное, нужна была корка, а она у нас все проваливалась. Но, разумеется, мы добились-таки толку и запекли лестницу в пирог.

Но расскажу все по порядку. На вторую ночь мы разорвали всю простыню на тонкие полоски, скрутили их вместе, и еще задолго до рассвета у нас получилась отличная веревка, хоть человека на ней повесить — и то впору! Мы сделали вид, будто употребили на нее целых девять месяцев. Поутру мы снесли ее в лес, но оказалось, что она не входит в пирог. Так как мы смастерили ее из целой простыни, то веревки хватило бы хоть на сорок пирогов, да еще осталось бы ее вдоволь в суп, в колбасу и в какое угодно кушанье. Словом, целый обед можно бы состряпать.

Печь пирог в нашем тазу мы боялись, потому что таз мог распаяться на огне. Но у дяди Сайласа была чудесная медная сковородка, которою он очень гордился, потому что она принадлежала кому-то из его предков. Мы и стащили эту самую сковородку потихоньку и снесли ее в лес. Первые пироги на ней не вышли, потому что мы не умели сделать их как следует, зато последний удался наславу. Сперва мы намазали сковородку тестом, поставили на уголья, потом нагрузили ее тряпичной веревкой, а сверху опять прикрыли крышкой, на крышку наложили горячей золы, а сами стояли поодаль, футов на пять, держась за деревянную рукоятку, — удобно и не жарко. Через четверть часа вышел у нас пирог, такой славный, что любо-дорого смотреть. Зато уж кому придется съесть эту веревочную лестницу, тот до конца своих дней будет страдать резью в желудке.

Сим отвернулся, когда мы клали заколдованный пирог в Джимову миску. На самое дно миски под кушанье мы спрятали три жестяных тарелки. Все это Джим получил в сохранности. Оставшись один, он разломал пирог, вынул оттуда лестницу и сунул в свой соломенный тюфяк, потом нацарапал какие-то каракули на одной из жестяных тарелок и выбросил ее в окно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Скорбная надпись. — Гремучие змеи. — Цветок в темнице.

Том потребовал, чтобы Джим оставил на стене своей темницы какую-нибудь печальную надпись. Все знаменитые узники, — объяснял он, — всегда оставляли на стенах темниц такие печальные надписи. Надписей этих Том сочинил пропасть, записал их на бумажку и прочел нам:

Голос Тома дрожал при чтении этих надписей. Том так расчувствовался, что чуть не заплакал. Он никак не мог решить, которую надпись Джим должен нацарапать на стене, — до того все были хороши, — и наконец потребовал, чтобы он начертил все четыре подряд. Джим уверял, что ему понадобится целый год, чтобы нацарапать такую пропасть вздору на бревнах гвоздем, так как он не умеет писать. Том успокоил его, сказав, что он сам напишет их для него карандашом, а Джиму останется только обвести буквы.

— Впрочем, — объявил он, подумавши, — бревна тут не годятся, ведь в тюремных башнях стены не бревенчатые; мы лучше выдолбим надписи на камне. Притащим сюда камень!

Джим возразил, что камень еще хуже бревен, — пожалуй, ему придется столько времени возиться с этим, что и конца не будет. Но Том отвечал; что он прикажет мне помочь ему. Затем он взглянул, как у нас с Джимом подвигается работа с оттачиванием перьев. Скучнейшая работа, да и трудная какая! Тем более что руки у меня не успели еще зажить после волдырей. Словом, дело шло у нас очень медленно.

— Ничего, я знаю, что сделать, — утешал нас Том. — Там есть, я видел, славный большой жернов возле мельницы, мы утащим его, выдолбим на нем надписи, а кстати и отточим на нем перья и пилу.

Признаться, мысль была не особенно счастливая, да делать нечего, мы согласились тащить жернов. Было около полуночи, когда мы отправились на мельницу, оставив Джима за работой. Кое-как стащили мы жернов и принялись катить его домой, но это оказалось дьявольски трудно. Как мы ни старались, невозможно было удержать его в равновесии, а падая, он всякий раз чуть не отдавливал нам ноги. Том говорил, что одному из нас уж наверное не сдобровать, покуда мы докатим его до дому. На полпути мы совсем выбились из сил. Видим, нам одним не сладить, придется позвать Джима. Джим в одну минуту приподнял кровать, снял цепь с ножки, обернул ее несколько раз вокруг шеи, и мы все трое выползли через лазейку. Джим и я взялись катить жернов, а Том только командовал. Он мастер был командовать, лучше всякого другого. Он на все искусник, за что ни возьмется!