Мушкетер и фея - Крапивин Владислав Петрович (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
В дальнюю дорогу
Спектакль «Федя Мудрецов и дракон Горыныч» прошел с громким успехом. С таким, что его пришлось повторить на вечере старшеклассников и на общешкольном родительском собрании.
От начального сценария в спектакле осталось мало. Федя из унылого двоечника превратился в неунывающего и находчивого человека. Дракон Горыныч был уже не кровожадным чудовищем, а довольно добродушным зверем, несчастным от одиночества и необразованности. В конце спектакля Горыныч и Федя становились друзьями и дракон поселялся у Мудрецовых в гараже. Там он принимался за учебу: голова Степка – по программе третьего класса, голова Эдуард Коленкорович – в Институте охраны природы (заочно). И только голова Филиппыч от ученья отказалась, заявив, что она уже на пенсии…
Серега Волошин с приятелями не только переделал пьесу. Он еще написал песенки: для Феди и для Горыныча – для каждой головы.
Кроме третьеклассника Мудрецова и дракона в пьесе участвовали Федины одноклассники, черти-подростки, родители, глупый волшебник Звездочеткин и учительница. И зрители утверждали, что все они исполняли свои роли, как народные артисты. Но конечно, самый громадный успех был у Горыныча. Он хохотал, пел, танцевал, жаловался на судьбу, звенел и сверкал панцирной чешуей, махал перепончатыми крыльями. Пасти его полыхали электронными вспышками. На афише, где указывались исполнители, было написано: «Змей Горыныч – группа под управлением Е. Воробьева».
Группа – потому что Горыныча играли пять человек. Один двигал крыльями, еще один управлял электроникой (это был сообразительный Мишка Панин), и, кроме того, потребовался, как и было задумано, исполнитель для каждой головы. Голову Степку играла Вероника Муравейкина. У нее оказался звонкий мальчишечий голос. Правда, сама она была толстая и в очках, но под шкурой дракона этого все равно никто не видел…
Потом школьные праздники прошли, и начались новогодние каникулы.
Третьеклассники забрали Горыныча себе. Лишние механизмы из него вытряхнули, а громадное сверкающее чучело таскали по улицам на палках – с хохотом и бренчаньем. А еще интереснее было, когда они с Горынычем съезжали с крепостного вала.
С этого вала катались все мальчишки и девчонки города. Да и взрослые тоже. На санках, на специальных снегокатах, а чаще – на фанерках или пластмассовых подносах. Целые толпы с криками и смехом неслись вниз по накатанным обледенелым склонам и, как пестрый горох, рассыпались по площади, где стояла большущая елка.
И вот представьте себе: над разноцветными куртками и шапками, распахнувши зеленые крылья, летит с высокого склона серебристое и золотистое чудовище с тремя оскаленными головами!
Иногда компания третьеклассников, которая во время такого полета держала Горыныча над собой, рассыпалась по сторонам и дракон ехал вниз на собственном пузе. Но и тогда он высоко держал три головы с хохочущими зубастыми пастями. И выше всех – голову Степку, на которой красовалась детская бескозырка с надписью: «Герой». Бескозырка не падала – Алхимик приклеил ее «Собачьей преданностью».
Алхимика Джонни увидел сразу, как поднялся на вал. И Катьку. Стоял уже совсем вечер, темно-синие сумерки. Но елка бросала с площади на гребень вала разноцветный переливчатый свет, и всех было прекрасно видно, все лица различимы. По Катькиному лицу пролетали будто оранжевые и голубые прозрачные крылья. И черные кудряшки под вязаной шапкой искрились. И глаза… Джонни вздохнул: все-таки Катька была красивая.
– Привет, – сказал он. – Не могли уж зайти за мной, олухи…
– Мы хотели, – объяснил Алхимик слегка виновато. – Да, говорят, тебя сегодня дома не было.
Джонни хмыкнул и посмотрел на Катьку уже не так ласково. Ясно было, кто «говорят».
Но обижаться, ревновать и портить себе настроение не хотелось. Потому что был праздник и зимняя сказка вокруг. На площади у сияющей елки вертелись украшенные лампочками карусели. Мерцал и переливался ледяной терем. И всем-всем было весело.
Но Джонни не стал здесь кататься. Он снова сказал Катьке и Алхимику «привет» и пошел по гребню вала туда, где потише. К Песчаной улице. Здесь тоже была сказка, но другая, задумчивая. Огоньки внизу светили неярко, заснеженный сквер был похож на дед-морозовский лес, месяц вверху – уже не тонкий, налитой, похожий на запрокинутый кораблик – светил ярко. Небо вокруг него было зеленым, а клочковатые облачка серебрились. Старинные белые соборы высоко подымались над валом. Они казались вырубленными из громадных сахарных глыб, а сахар этот словно подсветили изнутри.
Народу в этом месте было немного. Но третьеклассники катались именно здесь. Человек десять. Они ездили со склона сами по себе, а утомившийся за день Горыныч отдыхал в кустах у подножия вала.
Третьеклассники шумно приветствовали Джонни, но кататься не перестали.
Джонни тоже стал кататься. У него был великолепный поднос из белой пластмассы. Такой громадный, что хоть втроем садись. Красными буквами на нем было написано «FLUGTALER». Поднос подарила Вика, она же сделала надпись. И объяснила, что это означает по-немецки «летающая тарелка».
Тарелка и в самом деле была летающая. Скользкая пластмасса свистела по накатанным склонам почти без трения и выносила легонького Джонни на середину сквера – на поляну, где торчали вырезанные из сухих стволов богатыри и колдуны…
Джонни съехал несколько раз, потом наверху разговорился с Мишкой Паниным.
– Сегодня днем Горыныча для телепередачи снимали, – сообщил Панин. – Дядька из Москвы приезжал с кинокамерой.
Джонни и обрадовался, и огорчился. Обидно стало, что его на съемке не оказалось.
– Мы сказали, что Горыныча ты придумал, – объяснил понимающий Панин. – Дядька твою фамилию записал.
Это Джонни утешило.
Панин сообщил еще одну новость:
– От Молчанова открытка пришла из санатория. С поздравлением.
– Мне тоже, – сказал Джонни слегка досадливо, потому что его царапнула совесть. А царапнула она из-за письма. Письмо от Юрика пришло еще давно, в середине декабря. Молчанов писал, что живет хорошо, не скучает, но дома все равно лучше, только ничего не поделаешь, потому что надо хроническую пневмонию вылечивать до конца. Еще писал, что в санатории есть школа и он учится нормально и что у них тоже будут каникулы. Плохо только, что каникулы эти придется провести в «Березке», потому что смена кончается десятого января.
«Жалко, что мы с тобой в каникулы не поедем в Москву, – выводил Юрик большими, но ровными буквами. – Но потом все равно поедем, да?»
В конце письма, как печать, чернел натертый карандашом кружок – оттиск полупенни с корабликом. И Джонни хорошо вспомнил вечерний разговор дома у Юрика, жареную картошку и тонкий месяц в окне. И подумал, что надо Юрке ответить. Сразу же. Но сразу не получилось, потому что позвонил Борис Дорин, велел прийти за вспышками для голов Горыныча.
Потом надо было учить математику, а то Анна Викторовна вкатает трояк за четверть (самое обидное, что все равно вкатала). Потом еще навалились какие-то дела… В общем, не написал Джонни ответ. А теперь и смысла нет писать. Пока письмо придет в «Березку», глядишь, и смена Юркина закончится…
– Ох, все-таки я такая свинья, – сказал Джонни. – Юрка мне и письмо, и открытку, а я так и не раскачался.
Обругав себя, он почувствовал кое-какое облегчение.
Мишка успокоил его еще больше:
– А мы писали ему от тебя привет. Димка писал. И что ты его вспоминаешь… Ну, помнишь, мы про него разговаривали, когда крылья Горынычу делали.
Джонни вспомнил: действительно разговаривали про Молчанова. Да и не раз, кажется… Он обрадовался:
– Спасибо, Мишка. Голова у тебя варит.
– Ага… Можно, мы вместе на твоей тарелке скатимся?
– Давай.
Мишка был грузноват, но пластмассовый «флюгталер» будто не ощутил двойной тяжести и унес обоих пассажиров далеко в сквер. И замер на утоптанной дорожке – прямо у ботинок высокого прохожего. Тот чуть не полетел с ног.
