Тим Талер, или Проданный смех - Крюс Джеймс (книги без сокращений .TXT) 📗
— Извините, — сказал Джонни, — машина занята. Пересядьте, пожалуйста, в другую!
Говоря это, он даже не взглянул на пассажира; он с нетерпением всё ещё искал кого-то глазами на площади.
— «Прибудь в „Гусь, гусь — приклеюсь, как возьмусь!“» — негромко ответил Тим.
Джонни так и подскочил на месте.
— Чёрт возьми, Тим! Ну и вид у тебя, парень!
— У горничной из отеля, Джонни, жених в пассажирском флоте.
— Кто-нибудь следит за тобой?
— Как будто бы нет.
Машина мчалась мимо редких освещённых витрин; затем у Релингсмаркта круто свернула направо, в сторону гавани.
— А за тобой, Джонни?
— Возможно, Тим. У меня уже примерно с час такое чувство, словно за мной наблюдают. Но это ведь только чувство, понимаешь? Пока я не заметил ни подозрительной машины, ни человека, который бы за мной следовал. И всё-таки мы сейчас свернём в боковую улицу.
Теперь, рядом с рулевым, Тим почувствовал себя спокойнее. Он представлял себе раньше эту поездку ночью в такси гораздо драматичнее. И хотя они ехали сейчас по таинственным, тёмным переулкам, это были, пожалуй, самые безмятежные минуты за последние сутки — сутки, похожие на приключенческий роман.
Джонни вёл машину твёрдой, уверенной рукой, всё увеличивая скорость. Время от времени он поглядывал в зеркало. Нет, как будто никто их не преследовал.
Но машина, внезапно вынырнувшая откуда-то из переулка, уже ехала за ними на некотором расстоянии с потушенными фарами.
Несколько раз Тим пытался задать Джонни вопрос о Крешимире. Но тот перебивал его:
— Погоди-ка, вот сейчас увидишь его самого! Погоди, Тим, очень тебя прошу!
— А можно спросить тебя, Джонни, про другое — не про Крешимира?
— Про что же?
Они проезжали уже район Альтоны.
— Откуда ты узнал, что мы с бароном прилетели на самолёте?
Рулевой улыбнулся:
— Ты помнишь человека по имени Селек Бай?
— Ещё бы!
— Он связался с нами по телефону и сообщил нам об этом. Когда приземлился ваш самолёт, мы наняли все такси, стоявшие возле аэродрома, и вам пришлось волей-неволей сесть в мою машину, вернее, не мою, а моего тестя.
— А откуда вы узнали, что мы наймём такси? Ведь обычно мы ездим на машинах фирмы.
— Селек Бай знал, что вы прибываете в Гамбург инкогнито, Тим. Даже фирма не была извещена о вашем прибытии. Мысль напустить на барона твою мачеху тоже принадлежит Селек Баю. Пригодилось это тебе на что-нибудь?
— Нет, Джонни, ничего мне не помогло. И если уж Крешимир мне не поможет, тогда…
— Даю голову на отсечение, Тим… Ладно, не будем пока больше говорить об этом. Погоди немного.
Они были уже совсем близко от шоссе, проходившего по берегу Эльбы, совсем близко от предместья Овельгёне.
Вдруг Джонни ни с того ни с сего рассмеялся.
— Что с тобой?
— Да я вспомнил про твою сделку с бароном! Как ты променял свои акции на пароходство! Я, конечно, тут же вмешался и сразу назвал пароходство, про которое знал наверняка, что его вот-вот продадут. Ты и в самом деле получил его?
— Контракт лежит у меня в кармане, рулевой!
— Здорово! «ГГП» — это ведь прямо клад, а не пароходство! Если тебе понадобится рулевой…
Они уже выехали на шоссе, тянувшееся вдоль берега Эльбы, и теперь Джонни заметил в зеркало машину с потушенными фарами, следовавшую за ними на некотором расстоянии.
Он ничего не сказал Тиму, только ещё увеличил скорость и теперь то и дело поглядывал в зеркало.
Тим что-то говорил, но Джонни его не слушал. Он увидел, что машина, шедшая сзади, тоже увеличила скорость и понемногу их нагоняет.
Тормоза заскрежетали и взвизгнули. Свободной рукой Джонни удержал Тима, чтобы тот не налетел лбом на ветровое стекло. Такси резко остановилось. Машина без фар пронеслась мимо.
— Вылезай! — рявкнул Джонни.
До них донёсся скрежет и визг тормозов другой машины.
Рулевой, схватив Тима за руку, потащил его за собой. Они помчались по шоссе, спустились бегом по крутой узкой лестнице вниз, к набережной, бросились вправо через кустарник, перемахнули через невысокую каменную ограду, очутились в длинном пивном погребе, выскочили в другую дверь и, ещё раз перескочив через ограду, побежали вниз по замшелой каменной лесенке, ещё круче прежней.
— Что случилось, Джонни? Нас всё-таки кто-то преследует?
— Молчи, Тим, береги дыхание. Мы выиграли время, надо этим воспользоваться. Внизу стоит Крешимир.
Тим споткнулся. Джонни подхватил его на руки и сбежал с ним с последних ступенек. Взгляд Тима упал на освещённую табличку, прибитую внизу лестницы: «Чёртов спуск».
Джонни поставил Тима на землю и свистнул. Где-то поблизости раздался ответный свист.
— Тут же исполняй, что скажет Крешимир! — шепнул Джонни.
Из темноты вынырнули две фигуры: Крешимир и господин Рикерт.
— Давай руку, Тим! Держи со мной пари, что ты получишь назад свой смех. Быстрее! — Это был родной голос — голос Крешимира.
Тим в смятении протянул ему руку.
— Держу пари…
— Стой! — раздалось на самом верху лестницы. — Стой!
Но никого не было видно.
Крешимир сказал спокойно и твёрдо:
— Держу пари, что ты никогда не получишь назад свои смех, Тим! На один грош!
— А я держу пари…
— Стой! — снова донеслось сверху.
— Не слушай, продолжай! — шепнул Джонни.
— А я держу пари, Крешимир, что верну назад мой смех! На один грош!
Джонни разнял руки спорящих. И вдруг наступила зловещая тишина.
Тим заключил пари, как ему подсказали, но он всё ещё не понимал, что случилось. Он стоял растерянный и онемевший. Три дорогих лица, едва освещённые светом далёкого фонаря, были обращены к нему с выражением ожидания. Его же лицо находилось в тени, только кусочек лба белым пятнышком светился в темноте.
Господин Рикерт не сводил взгляда с этого бледного лба. Он уже видел однажды лицо Тима, освещённое точно так же. Во время спектакля, кукольного театра — в задней комнате трактира, в нескольких шагах от которого они сейчас стояли. «Так человек природой награждён: когда смешно, смеяться может он!» «О, неужели он может наконец смеяться?..» — с тревогой и надеждой думал господин Рикерт.
И Крешимир, и Джонни тоже не отрывали глаз от освещённого лба Тима — единственного пятнышка на его лице, белевшего в темноте.
Тим стоял, опустив глаза в землю. И всё-таки он чувствовал на себе эти спрашивающие взгляды. У него было смутное чувство, будто что-то должно сейчас подняться в нём, выйти из неволи, что-то тихое, лёгкое, свободное, словно птица, словно щебет ласточки, рвущийся на простор. Но сам Тим был как бы ещё слишком тяжёл для этого, и он чувствовал себя беспомощным. Да, он услышал их, эти переливы с весёлым, захлёбывающимся смешком на конце. Но он словно всё ещё не владел своим прежним смехом: скорее это смех овладел им. Теперь, когда наступил долгожданный, выстраданный за долгие годы миг, Тим почувствовал, что сам он ещё к нему не готов. Нет, он не смеялся — его сотрясал смех. Пришёл час его счастья, а он… он был отдан на произвол этому счастью. Тогда, в кукольном театре, он заметил, как внешне, мимикой и движениями, смех похож на плач. Теперь ему казалось, что смех и плач — это почти одно и то же: он плакал и смеялся одновременно. Слёзы катились по его щекам; он бессильно опустил руки; он даже не смотрел на своих друзей. У него было такое чувство, словно он рождается заново.
И тут произошло нечто удивительное: Тим увидел сквозь слёзы, застилавшие ему глаза, три светлых лица, приблизившиеся к его лицу, и вдруг почувствовал, что настоящее смещалось с прошлым. Он снова был маленьким мальчиком и стоял перед окошком кассы на ипподроме: он выиграл деньги, очень много денег. Он плакал от счастья, что выиграл, и от горя, что отец его умер и уже никогда больше не разделит с ним его счастья. И тогда он услышал скрипучий, гортанный голос: «Э, парень, кому привалило такое счастье, тому уж хныкать не след…»
Тим поднял глаза. Из какого-то уголка его памяти должен был сейчас возникнуть человек с помятым лицом и в помятом костюме. Но образ этого человека то и дело расплывался. Вместо него перед глазами Тима вставал другой образ: живой, огромный Джонни. И когда он увидел рулевого Джонни, к нему снова вернулось настоящее: ночь перед трактиром в Овельгёне, свет на лестнице, ведущей вверх, в темноту, и трое друзей, — на их лицах, казалось, вот-вот проступит нерешительная улыбка.
