За столбами Мелькарта - Немировский Александр Иосифович (читать книги бесплатно txt) 📗
В забое тихо. Гискон подносит фонарь к лицу Силена. Глаза его закатились, но губы, покрытые пеной, что-то шепчут.
«Пить… пить», — услышал карфагенянин и, повернувшись, побежал к люку.
Воды в шахте не оказалось. Просунув голову в отверстие, откуда лился скупой свет, Гискон попросил, чтобы в шахту спустили воду.
Пока Гискон с амфорой бежал к забою, лампа-часы уже успела погаснуть, и надсмотрщик неторопливо колотил в железный щит, подвешенный к потолку. Удары глухо отдавались по подземным коридорам.
Гискон торопился. Споткнувшись о кусок породы, он упал и больно ушиб колено. У входа в забой он увидел распростёртое на земле тело Силена.
Гискон наклонился над сирийцем и приложил ухо к его груди. Сердце Силена уже не билось.
Справа и слева по подземным коридорам шли, согнувшись, люди. Маленький фонарь, прикреплённый ко лбу обручем, делал их похожими на одноглазых великанов. Об этих великанах рассказывал как-то Мидаклит. Где теперь этот учёный эллин? Что стало с суффетом? Удалось ли им добраться до Керны?
Наверх Гискон поднялся последним. Щуря глаза от яркого света, он смотрел на окруживших его надсмотрщиков.
— Силен умер! — сказал он им.
— Его счастье, — бросил равнодушно один из надсмотрщиков, — но ты получишь его долю.
Гискон вздрогнул. И вот жёсткие руки схватили его, и жгучие удары обрушились на плечи и голову мальчика.
Суффет Хирам
Гискон поправлялся. Силы его восстанавливались. Заботливые рабыни приносили ему лепёшки, испечённые из дубовых желудей. Дауд по вечерам растирал ему спину оливковым маслом и пел песни на своём языке. У этих песен была такая грустная, щемящая сердце мелодия! Она уводила в далёкие травянистые степи, где живут свободные, как ветер, смелые охотники. Они ставят ловушки на зверей, делают засады на слонов, но никогда не поднимут руку на пришельца.
Всё чаще Гискон с тоской вглядывался в поднимающиеся за рудниками холмы. За этими холмами к востоку жили вольные племена. Рабы называли их кемпсами. Но как добраться до этих кемпсов, если на каждом шагу у тебя стража и огромные псы, обученные охоте за людьми!
Гискон вспомнил поразивший его в своё время рассказ суффета Гадеса о серебряных пифосах, из которых поят скот. Суффет не упомянул о колодках из серебра, в которые заковывают пойманных беглецов. Серебро! Раньше ему нравилось звонкое звучание этого слова, холодные переливы составляющих его звуков. А теперь он в нём слышит бряцание оков, грубую брань надсмотрщиков, надрывный кашель. Серебро! Вот твоя цена!
Грубый голос заставил Гискона вздрогнуть:
— Вставай, падаль!
Гискон с трудом поднялся и двинулся вслед за надсмотрщиком. Но куда его ведут? Неужели опять в рудники? Нет, дорога ведёт к реке. Несколько десятков рабов кирками и лопатами чинят дорогу. А вот и Дауд. Надсмотрщик молча показал Гискону на лежащую близ дороги лопату. Мальчик взял её. Лопата показалась ему очень тяжёлой, словно вся она сделана была из свинца. И только тут он понял, насколько ослабел за эти страшные месяцы неволи.
— Чего это им вдруг понадобилось исправлять дорогу? — ворчал один из рабов, настолько худой, что рёбра выпирали у него на груди.
— Наверное, кого-то ждут, — предположил другой.
И он оказался прав. В полдень со стороны реки показалась толпа. Побросав свои кирки и лопаты, рабы отошли в сторону. Четверо чернокожих несли открытые носилки. Их сопровождали стражники. Когда носилки проплывали мимо Гискона, тот бросил взгляд на возлежавшего в них человека. Гискон замер. Это был суффет Гадеса. Это ему тогда, в Гадесе, Гискон вручал по приказу Ганнона грамоту. Это в его доме он присутствовал на приёме моряков-карфагенян. И вот Гискон — у носилок Хирама. Стражи преграждают дорогу рабу, но он с силой толкает одного из них и, упав на колени, кричит:
— Повелитель Хирам! Повелитель Хирам!
Суффет делает знак, чтобы спустили носилки, и, когда Гискон приближается к нему, спрашивает:
— Кто ты, раб, и откуда тебе известно моё имя?
— Я свободнорождённый карфагенянин, воспитанник суффета Карфагена Ганнона. Меня продали в рабство пираты.
При имени Ганнона в глазах Хирама блеснула заинтересованность.
— Ты назвал имя Ганнона? Кто ты?
И тогда, торопясь и волнуясь, Гискон рассказал о том, как он плыл вместе с Ганноном на одном корабле, как пираты захватили их корабль, а его и маленького чернокожего привезли сюда и продали на рудники.
— Так это ты тот самый мальчик, который был у меня вместе с Ганноном? — воскликнул суффет. — Как же! Я тебя помню. Но как ты вырос и похудел!
Суффет сделал знак стражнику и, когда тот приблизился, приказал:
— Отвести их обоих на корабль.
Так Гискон и Дауд оказались на гауле суффета Гадеса. Это была беспалубная гаула с резным изображением лошади на носу. Гискон знал, что такие суда называются «конями». В другое время он вспомнил бы уроки Малха и осмотрел бы судно и оснастку его, но теперь ему было не до того. Неожиданно пришла свобода — она потрясла и ошеломила его. Теперь, когда он свободен, он сделает всё, чтобы найти Ганнона. И тогда уж они сумеют отомстить Мастарне и Саулу!
К вечеру на гаулу вернулся Хирам. Вспомнив о Гисконе и Дауде, он позвал их к себе. Гискону он приказал рассказать всё, что ему было известно о судьбе Ганнона. Дауда он расспросил о его племени, о торговле золотом. Последнее, видимо, больше всего интересовало суффета.
Рано утром «конь» поднял якоря и двинулся вниз по течению реки. Река становилась всё шире. К полудню Гискон был уже в Гадесе. Он не узнал города. Гавань опустела. На причале покачивалось несколько «коней». На улицах не было ни души. Вместе с уходом карфагенского флота город покинуло оживление, владевшее жителями в те дни.
Персидский корабль
Уже два месяца Гискон и Дауд жили в доме суффета. Они ещё больше сдружились. Каждый день приносил чернокожему мальчику много нового. Он видел дома, в которых обитают белые люди, удивительные вещи, которыми они пользуются. А Гискон рассказывал ему о Карфагене, о его высоких каменных стенах, величественных храмах. Об огромном, сделанном руками людей озере, где теснятся корабли со всех частей света.
Часто Гискон и Дауд ходят в гавань расспрашивать моряков о Ганноне. Но никто ничего не знает о суффете. Зато о Мастарне говорит весь Гадес. Этруск снова появился во Внутреннем море. Говорят, он набрал самых смелых, самых отчаянных и искусных моряков. Он нападает на купеческие гаулы и пускает их ко дну. Как дух смерти, витает он над волнами, и встреча с ним страшнее бури и подводных камней. Мачта его большого корабля несёт полотнище. На нём изображено какое-то чудовище с человеческим лицом, рогами на голове и змеёй вместо языка. Это Тухалка — дух разрушения. И корабль Мастарны называют теперь «Тухалкой».
Говорят, Мастарна собирает большой флот, чтобы отправить ко дну все корабли италийских и сицилийских эллинов, что он уже не помышляет о захвате Рима, а хочет обосноваться в эллинской колонии Кумах.
Гискон знает, что в этих рассказах немало вымысла. И часто трудно ему понять, почему эти купцы, плавающие во Внутреннем море, не объединятся и не уничтожат дерзких пиратов!
Однажды в гавань Гадеса зашёл большой корабль с косыми белыми парусами. На носу его, там, где у карфагенских кораблей рисунок глаза, был изображён солнечный диск с расходящимися во все стороны лучами. Любопытные горожане высыпали на набережную. И в первых рядах были Гискон и Дауд, не пропускавшие ни одного корабля.
Напрасно Гискон пытался прочитать название гаулы, выписанное чуть пониже отверстия для якорной цепи. Буквы были незнакомы Гискону. Но какой-то старый моряк пояснил:
— Это персидский корабль. Он, кажется, прибыл из Ликса.
Недолго думая, Гискон бросился к Хираму. Он умолял суффета разрешить ему побывать на судне. Может быть, его моряки слышали о Ганноне. Разделяя волнение и любопытство мальчика, Хирам сам собрался в гавань.
