Бронзовый мальчик - Крапивин Владислав Петрович (электронная книга txt) 📗
Скорое возвращение, однако, не светило. Дед в первый же день навел в больнице справки и сказал тихо, чтобы девочка не слышала:
– С кровью у нее скверное дело. Кто бы мог подумать? Казалось, такая здоровая женщина…
Теперь Кинтель и Регишка отправлялись на занятия вдвоем, а потом она терпеливо ждала Даню, потому что у него бывало по шесть, а то и по семь уроков.
Дома Регишка тоже старалась быть рядом. Не то чтобы надоедливо липла, но все время как-то оказывалась поблизости. И следила преданным вопросительным взглядом: ты про меня не забыл? По правде говоря, сперва это даже раздражало.
Порой доходило до смешного. Вернее, и смех и грех. Пришел черед Регишке мыться в ванне. Она заявила, что искупается самостоятельно. Долго плескалась и вдруг запищала. Тетя Варя – к ней. У Регишки вся голова в мыле, ладони прижаты к глазам. И вопит жалобно:
– Не ходите, я вас стесняюсь! Пусть Даня придет!
– Регина, он же мальчик! Нехорошо же…
– Ну и что? Он зато брат, а вы неродная… Ой-ей-ей, скорее!..
Тетя Варя растерянно глянула на выскочившего в прихожую Кинтеля. Он чертыхнулся, отодвинул ее, шагнул. Набрал в таз теплой воды, вылил бестолковой девчонке на голову. Открыл душ, рывком поднял за локти это несчастное тощее существо, повертел под струями. Потом выдернул из ванны, замотал в простыню, унес в постель.
Регишка спать укладывалась в комнате Кинтеля, на раскладушке, за раздвижной ширмой, которая нашлась в тети Варином имуществе. Ночевать в большой комнате она отказывалась. Боялась одна или просто хотела, чтобы ночью брат был поближе…
Кинтель сунул Регишку за ширму.
– Одевайся, килька моченая… – И бросил ей дедов мохнатый халат.
Путаясь в этом халате, она через несколько минут выбралась из-за ширмы, села рядом. Он вздохнул, прижал ее. "Сестренка…" Регишка потерлась о его рубашку непросохшей всклокоченной головой, спросила еле слышно:
– А если мама не поправится… ты меня не бросишь?
Он испугался по-настоящему:
– Ты зачем так про маму-то?!
Регишка тоскливо молчала. Без слез. Ждала.
– Я тебя никогда не брошу, не выдумывай, глу-пая, – сурово сказал Кинтель. – А мама поправится. Обязательно.
Однако он знал, что это не обязательно. Даже наоборот…
Прошло уже две недели, а никакого улучшения не было. И лицо деда, когда говорили про тетю Лизу, делалось насупленным.
Кинтель наконец спросил в упор: есть ли какая-то надежда?
Дед посмотрел мимо него, сжал губы и медленно покачал головой.
– Совсем никакой? – выдавил Кинтель.
– Если не случится чуда… Что ты хочешь, лейкемия, быстротекущий процесс. Можно задержать на месяц-полтора, а потом… Наша медицина – это же каменный век. Да и спохватились поздно…
Кинтель помолчал, привыкая к безнадежности. Потом спросил:
– Толич, а помнишь, ты осенью про мальчика говорил? С такой же болезнью. Валюту искали, чтобы отправить за границу. Что с ним?
Дед рассеянно поморщился:
– Какой именно мальчик? Не помню. Таких мальчиков знаешь сколько…
Чтобы Регишка не скучала, брал ее Кинтель и к Корнеичу. Она там никому не мешала. А с Муренышем они стали приятелями: сидят в уголке со "Сказками" Андерсена, и Регишка читает вполголоса, а Муреныш почтительно слушает. Или в шашки играют…
Разговоры у Корнеича шли теперь все больше об одном: о доме. Дело с домом двигалось. Кинтель, занятый семейными заботами, не очень вникал в детали, но знал, что кооператив "Орбита" потихоньку берет верх над городскими чиновниками. А тут еще появилась в "Молодежной смене" статья Корнеича. Д. Вострецов с жаром доказывал, что это просто идиотизм – разрушать добротные дома, когда в Преображенске тысячи ребят слоняются без дела. Когда нет приюта ни для подростковых клубов, ни для библиотек, ни для чего, что идет на пользу детям. Находятся помещения только для коммерческих магазинов и видеосалонов… "Тремолино", если бы въехал вместе с "Орбитой" в этот дом, вырос бы в несколько раз. Можно было бы набрать до сотни окрестных мальчишек, построили бы эскадру! Как в прежние времена! А то наши власти вспоминают о детях лишь осенью, когда приходит очередной срок "спасать урожай"…
И кроме того, писал Д. Вострецов, что за свинство – уничтожать прошлое! Ну пусть пока не доказано, что жил в этом доме декабрист. Но все равно дом – часть городской истории. Со своим лицом. Если отремонтировать – будет загляденье. Денег нет на ремонт? "Орбита" берет это дело на себя…
И что у нас за архитекторы! Как видят старый квартал, так у них зуд начинается: скорее послать бульдозеры. Не строят, а только пустыри плодят в городе. Теперь у них бредовая идея – ради выпрямления улицы снести дом, который еще мог бы служить и служить людям… А улицу, кстати, все равно никто выпрямлять не станет, нет у города на это денег! И появятся на месте срытого дома кооперативные гаражи, как это сделано уже в десятках других мест…
В общем, все Корнеич изложил как надо. Подробно. Доказательно… А еще через неделю, в конце февраля, он сообщил завопившему от восторга "Тремолино", что "комиссия по архитектуре рассматривает вопрос и, скорее всего, решит его в нашу пользу".
– Ну подождите уж так-то орать! Всякое еще может быть. Враг силен и коварен.
В том, что враг коварен, убедились через несколько дней. Едва Кинтель и Регишка вернулись из школы, как позвонил Салазкин. Голосом звонким и отчаянным сказал:
– Добрый день! Там приехали ломать наш дом!
– Регишка, я побежал! Срочно! Нет, тебе нельзя! Ничего, посидишь одна, не дошкольница…
Оказалось, к Салазкину примчался маленький Рюпа из Джулиной компании:
– Санька, дом хотят ломать! Кран приехал с чугунной "бомбой"! Наши там стоят, не пускают…
Салазкин кинулся к телефону-автомату. К счастью, Корнеич оказался у себя на работе, в мастерской. Он скомандовал:
– Звони всем ребятам! И бегом туда!
"Достоевские" пацаны оказались молодцами. Встали перед машиной в цепочку, за руки взялись. Водитель и еще один дядька орали, матерились, но тронуть ребят пока не смели. Тем более, что собрались и несколько взрослых – тоже не в помощь "ломальщикам".
Один за другим подбегали ребята из "Тремолино", вставали вперемежку с "достоевскими". Кинтель встал между Салазкиным и Джулой.
– Шпана! – вопил водитель. – Расшибу всех, отвечать не буду, паразиты!
Его товарищ размахивал бумагой:
– У нас документ!
Ребята молчали. Стояли прочно. Ждали.
Примчался на мотоцикле Корнеич. А с ним, на заднем сиденье – кто бы вы думали? – Геннадий Романович, бывший учитель труда, а ныне член правления малого предприятия "Орбита". Подошли к орущим. Корнеич двумя пальцами взял бумажку, которой размахивал толстый небритый деятель в песцовой шапке.
– Разрешение некоего тов. Сапожникова… Беда, коль пироги нам печь начнет… Сапожников. Извините, не знаю такого. А у меня – вот. Копия решения исполкомовской комиссии.
– А я видел эту комиссию в белых тапочках! У меня свое начальство!
– Вот ты, дядя, и шагай к своему начальству, – предложил Геночка. И оглянулся на ребят. Узнал Кинтеля и Салазкина, подмигнул.
– Это ты сейчас зашагаешь, бандюга! – голосил дядька. – Вон, гляди…
Из-за угла выкатил милицейский "рафик". Это водитель крана успел оперативно сбегать к телефону-автомату. "Рафик" остановился, вышли шестеро в сером. В шнурованных высоких ботинках, с палками на поясе. Джула сказал вполголоса:
– Ну, парни, щас начнется. Я про такое раньше только по телику смотрел. Маленьких надо убрать…
Лейтенант, покачиваясь, подошел к Корнеичу:
– В чем дело?
– Мешают разбирать, – скандально сказал дядька в песцовой шапке. – Изображают, понимаете ли, защитников Белого дома… У меня документ!
– И у меня, – сказал Корнеич.
Лейтенант взял две бумажки, почитал, покачал в пальцах, словно сравнивал: какая весомее? Потом крикнул:
– Товарищ капитан!
Из "рафика" выбрался еще один. В фуражке и шинели… Ну целое собрание старых знакомых! Андрей Андреевич Глебов! Жених (или уже супруг?) ненаглядной Дианы Осиповны.
