Воин из Киригуа - Кинжалов Ростислав Васильевич (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Иш-Кусам порывисто обняла несчастную мать, а Хун-Ахау незаметно положил в уголке хижины кусок оленины. И они пошли дальше, обещая вечером возвратиться.
Чем ближе к центру города, тем богаче становились постройки — видимо, жилища знатных людей. И с каждым шагом Иш-Кусам все ближе прижималась к мужу, пораженная и испуганная всем тем, что она видела сегодня впервые в жизни.
Наконец они вышли на широкую площадь, раскинувшуюся у подножия акрополя — большого искусственного холма, воздвигнутого в центре Копана. На нем высились несколько ступенчатых пирамид. Каждую венчало здание храма-святилища, украшенное большим гребнем.
На площади и по лестницам, ведущим в акрополь, сновало множество людей; был рыночный день, и в город сошлись жители окрестных селений. Наши путники быстро смешались с толпой. Никто не обращал на них внимания.
Там и сям, в разных углах площади, возвышались стелы. Каменные лица древних повелителей бесстрастно взирали на проходивших; их руки крепко сжимали символы власти. Иш-Кусам хотелось рассмотреть их, но муж торопился.
Они поднялись еще по одной лестнице, обошли угол огромного храма и оказались на новой площади. С левой стороны она заканчивалась обрывом. За извилистым руслом реки внизу, среди куп разбросанных по равнине деревьев, виднелись белые здания — загородные дворцы знатных людей Копана. Только теперь путники поняли, как высоко они поднялись от окраины города. Далеко вокруг простирались поля, хижины селений, рощи…
От вида, раскрывшегося перед их глазами, оторваться было трудно. Хун-Ахау почувствовал, что и его захватил могучий город, — Копан был не похож ни на далекий Ололтун, ни на Тикаль. И они шли дальше, с любопытством поглядывая по сторонам.
Вдруг Иш-Кусам испуганно остановилась. Перед ними была широкая лестница; она вела к еще одной площади. По обеим сторонам этой лестницы стояли большие каменные ягуары со страшными оскаленными мордами. Каждый из них вытянул в направлении лестницы лапу, оба точно вздыбились. На оранжевых туловищах этих чудовищ были сделаны специальные углубления, в которые были вделаны полированные диски из черного обсидиана, точь-в-точь как пятна, которыми природа разрисовала шкуры ягуаров. Благодаря этому статуи казались совсем живыми. Они-то и испугали Иш-Кусам.
— Хун, я боюсь, — прошептала она.
— Глупенькая, это же не звери, это только камень. И сделали из него ягуаров человеческие руки. Быть может, над ними работал и сын той доброй женщины, которая обещала нас приютить.
Иш-Кусам виновато улыбнулась, но все же заторопилась, чтобы скорее уйти от страшных скульптур. Они поспешили дальше и, запутавшись в переходах, спусках и подъемах, не заметили, что повернули назад. Наконец муж и жена вышли на какую-то новую, небольшую и узкую площадь. С одной ее стороны раскинулся стадион для игры в мяч. С другой — начиналась очень широкая лестница. На стадионе, видимо, упражнялись игроки; слышались голоса и удары тяжелого мяча. Хун-Ахау отвернулся. Он слишком хорошо помнил, чем оканчиваются подобные игры. Отвернулся — и остановился как вкопанный…
Много прекрасных зданий видел Хун-Ахау в Тикале. Но при виде этой лестницы и он замер в изумлении. Перед первой ее ступенью стоял алтарь, украшенный гигантской змеиной маской, и стела. Но не они были самыми замечательными украшениями лестницы. Все ее ступени покрывала причудливая вязь иероглифов; каждый из них был замечательным по тонкости рисунка, вся же эта гигантская надпись рассказывала о наиболее значительных, подчас выдающихся событиях в истории Копана на протяжении почти двух столетий.
Но не иероглифы, которых ни Хун-Ахау, ни Иш-Кусам не умели читать, поразили их — с обеих сторон лестницы, на широких балюстрадах, высилось множество скульптур: одни из них изображали извивающихся змей, другие — птичьи головы. Среди иероглифов были также размещены на рельефах отдельные фигуры людей. Они, полулежа в небрежной позе, казалось, отдыхали, внося разнообразие и еще больше украшая покрытую письменами лестницу.
Но и это было еще не все. Через каждые десять ступеней в центре стояли троны, на которых восседали каменные владыки в нарядных одеяниях; на головах у них красовались шлемы с пышными плюмажами. Рука мастера точно передала все мельчайшие детали. Яркие краски, наложенные на скульптуры, играли в солнечных лучах, как радуга.
Смешавшись с толпой, зачарованные, поднимались по ступеням чудесной лестницы Хун-Ахау с женой. Им даже немного страшно было становиться на камни, так пышно разукрашенные.
На одной из широких площадок работало человек десять рабов. Они укрепляли выступ, на котором возвышалась статуя какого-то божества. Прохожие равнодушно проходили мимо, не оглядываясь на работавших. Один из рабов, совсем уже старик, страшно худой, внезапно упал. Тотчас надсмотрщик, подняв палку, бросился к нему. Но в это время со стороны стадиона раздались громкие крики. Видимо, игра пришла к концу. И надсмотрщик, решив, что упавший не уйдет от наказания, отбежал в сторону, чтобы посмотреть, что происходит на стадионе.
— Подожди меня здесь, — поспешно проговорил Хун-Ахау жене, показывая ей на противоположную балюстраду. Сам же подбежал к упавшему, поднял его голову и быстро протянул ему кукурузную лепешку. Старик стал жадно есть, глотая непережеванные куски и со страхом поглядывая в ту сторону, куда скрылся надсмотрщик.
Побросав работу, рабы окружили Хун-Ахау.
— Откуда ты?
— Он похож на воина из Киригуа, — тихо сказал самый молодой раб.
— Да, я знаю, что меня так называют иногда, — удивленно ответил Хун-Ахау. — Но я живу в Чаламте.
Его уже не слушали.
— Воин из Киригуа! Я дождался твоего прихода, — прошептал старик.
— Это он, воин из Киригуа! — пронеслось над площадкой.
И тогда один раб, высокий и плечистый, расталкивая остальных, приблизился к Хун-Ахау и проговорил:
— Сейчас уходи, пока не вернулся надсмотрщик. Но ночью мы будем ждать тебя. — Он тут же объяснил, как пройти к хижине, в которой ночуют рабы, и добавил: — Спросишь меня, меня зовут Мутупуль. Мы давно ждем тебя…
Издали показалась фигура надсмотрщика; Хун-Ахау отошел в сторону, взял за руку Иш-Кусам и направился вниз по лестнице. Все произошло так быстро, что в толпе людей, поднимавшихся в храм и спускавшихся из него, никто ничего не заметил. Наши путники как ни в чем не бывало пошли дальше, расспрашивая, как пройти на рынок…
Вернулись они в Чаламте только на пятый день.
— Жена в дороге заболела, — оправдывался Хун-Ахау, положив перед батабом подношения, купленные почти что на всю выручку от проданных товаров.
Кавох отнесся к этому равнодушно, но подарки взял.
В тот же день ближайшие друзья узнали, что задержался он в Копане не из-за болезни Иш-Кусам.
Снова уснуло Чаламте. И снова в хижине у Хун-Ахау собрались друзья.
— Четыре ночи подряд, — рассказывал он, — мне удавалось пробираться в сараи, в которых ночуют рабы. Среди них немало забитых, всего боящихся, нерешительных. Но большинство не такие. И я много советовался с лучшими из них. Особенно с одним, его зовут Мутупуль. Он свел меня с самыми смелыми, самыми решительными. Все говорят одно: дальше нельзя терпеть…
— Дальше нельзя терпеть, — отозвался Эсанаб. Он накануне уплатил подати и батабу, и в Копан. Теперь его семье нечего было есть. — Ни зерна ишима, ни единого боба не осталось в моей хижине, — с отчаяньем в голосе проговорил он, обращаясь к собравшимся.
— Дальше нельзя терпеть! — поддержали они его.
— Что же нам делать? — спросил Ах-Мис.
— В Копане, — начал Хун-Ахау, — мне рассказали историю одного города. Города этого больше нет, его съели джунгли. Никто точно не знает, что произошло. Одни считают, что не выдержали рабы, восстали и разрушили город. Другие объясняют по-иному: рабы, ремесленники и землепашцы сговорились и покинули город, ушли навсегда в новые земли, подальше от своих властелинов. А без них город умер…
