Острова и капитаны - Крапивин Владислав Петрович (читать книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
— Маминой знакомой сыну путевку дали, а у него что-то с анализами не получилось. Вот маме и сказали, чтобы я ехал.
— Рад?
— Ага… — не очень уверенно сказал Толик.
Еще ни разу в жизни он не покидал надолго свой дом. Ездил к Варе в Среднекамск, но всего на несколько дней и с мамой. В больнице лежал со скарлатиной, но это в двух кварталах от дома, и мама приходила под окно палаты чуть не каждый день… Хочется ли ему в лагерь? Если верить «Пионерской зорьке» и «Пионерской правде», лагерь — это сплошные походы, палатки, костры и приключения. А знакомые ребята рассказывали всякое. В том числе и такое, что вожатые бывают разные, некоторые не пускают купаться, орут на ребят, могут и подзатыльник дать.
А еще Толик знал, что иногда в отряде находят тихого, слабого мальчишку и начинают его «доводить». Кличка у такого — Лагерный придурок, хотя он вовсе не глупый, а просто боится дать сдачи.
А если и с ним, с Толиком, случится такое?
Ну уж дудки! Если он один раз испугался, теперь, что ли, до старости жить зажмурившись?
Нет, лагерь — это все-таки хорошо. Толик чувствовал, что после разрыва с робингудами в жизни его — какой-то перелом. И впереди ждет его что-то новое. Что именно, пока не понять, но такое, чего еще не было… Может быть, лагерь — начало этого нового?
Да, надо ехать. От жизни не спрячешься. Да и вообще все одно к одному сложилось: мама сказала, что ей и Варе дозарезу нужно дней на десять в Среднекамск. По важным делам, насчет Вариной работы. Варю после института зовут в лабораторию при Сельмаше, надо все заранее прикинуть, посмотреть…
— У тебя же отпуск кончается, — напомнил Толик.
— Редактор разрешил дополнительный, я много работала сверхурочно.
Толик намекнул, что он тоже не прочь съездить в Среднекамск. Но оказалось, что, во-первых, не найти столько денег на билеты, а во-вторых — где жить? Маму Варя устроит в общежитии, а с Толиком на этот раз фокус не пройдет: новая строгая комендантша не пустит его в комнату к девушкам…
— И вообще пора тебе привыкать к самостоятельности.
Толик храбро ответил:
— Я разве против?
Если бы он знал…
Если бы он знал, что в том же лагере «Рассвет» окажутся на третьей смене сразу три робингуда: сам Олег Наклонов, Семен Кудымов и Шурка Ревский.
Ну, Шурку можно не считать, от него никакого вреда. Но Олег и Семен… Особенно Олег!
Олега здесь знали все, он в «Рассвет» каждый год приезжал. Лагерь-то папиного треста. И, конечно, сразу Олег оказался в совете дружины. А самая большая беда, что в одном отряде с Толиком, во втором. И Семен тоже (а Шурка в третьем, но все равно ходил за Олегом по пятам).
В первый день, увидев Толика, Олег лишь усмехнулся. Не подошел, ничего не сказал, будто незнакомы. Толик даже слегка успокоился: может, и дальше так будет?
Назавтра Олег и Семен тоже не обращали на Толика Нечаева никакого внимания (а Шурка, встретившись, неловко сказал «здравствуй»). Но к концу дня Толик заметил, что мальчишки от него отворачиваются. Те, кто утром еще вели себя как друзья-приятели. И прошелестело гнусное слово «дезертир»…
А на третий день случилось то, чего Толик боялся больше всего.
Отряд собрался в палате, чтобы выбрать редколлегию стенгазеты. Вожатый Геннадий Павлович (он был студент пединститута и проходил сейчас практику) командирским голосом установил тишину:
— Погалдели — и молчок! Все! Передохнули и задумались… А теперь — какие будут предложения?
И встал Олег.
— Я, — сказал он, — предложил бы Толю Нечаева. Он пишет стихи и вообще… Но я боюсь, что меня не поддержат. У Нечаева нет авторитета: про него известны не очень красивые дела.
— Он чё, в постель прудит? — спросил туповатый, похожий на Семена Юрка Махнев. Гыкнул и примолк под взглядом Геннадия Павловича.
А Олег разъяснил:
— Нет, гораздо хуже. Раз уж начался разговор, я скажу. Нечаев бросил товарищей и сбежал в трудный момент.
«Вот и все», — подумал Толик. И не шевельнулся. Лишь сильнее вцепился в спинку кровати, на которой сидел.
Никто не зашумел: что за момент, кого Нечаев бросил? Видимо, все уже про все знали. Кроме Геннадия Павловича.
— Когда это случилось? — спросил он очень спокойно.
— Это не здесь, не в лагере. Мы с ребятами были в походе, и нас гроза настигла. Мы спрятались в старом самолете на краю аэродрома, а Нечаев бежал.
Да, Олег умел говорить коротко и четко.
Но в этой четкости была неправда!
— Врешь! Гроза была еще далеко, и я все время говорил, что надо идти домой! Самолет из металла, в нем опасно!
— Так бы и сознался сразу, что струсил. А то «меня мамочка ждет», — противно сказал Семен.
— Потому что она правда ждала!
— А на фронте ты бы тоже к маме убежал? — спросил Олег.
— На фронте не убежал бы, — ответил Толик ровным от ненависти голосом. Неужели еще недавно Олег ему казался благородным и справедливым?
— Геннадий Павлович, а правда, что вы на фронте были? — спросила веснушчатая Лариска Скворцова.
Молодой, скуластый, темноволосый Геннадий Павлович сказал неохотно:
— Ну, был… Я недолго был, успел в Германии повоевать в сорок пятом… При чем тут это?
Вертлявый Жорка Линютин (он все время липнул к Олегу) тонким голосом разъяснил:
— Как это «при чем»? Вы скажите: разве на фронте прощали, если человек убегает в трудный момент?
— Фронт — дело суровое, я вам такого не пожелаю… Я не понимаю, от какого трудного момента убежал Нечаев?
— Ну, гроза же была! Он сам говорит — опасность! — воскликнул Олег.
Геннадий Павлович прямо глянул на Олега:
— Ну а зачем она, такая опасность? Кстати, командиров, которые людей под опасность зря подставляют, на фронте по головке не гладили.
Олег порозовел. Проговорил сквозь зубы:
— Это не зря. Это было испытание.
— А матери Нечаева за что такое испытание? Сын обещал вернуться, на улице гроза, а его нет… Вы вообще когда-нибудь о матерях думаете?
Примолкли. А у Толика даже перехватило горло — от благодарности к вожатому, от мысли о маме. Оттого, что сейчас Наклонов потерпел наконец поражение. И Толик добавил Олегу от себя:
— Ты не за то придираешься, что я ушел с самолета! Ты злишься, что я с тобой спорить начал! Что Шурке помог!
Эта догадка раньше была неясной и лишь сейчас превратилась в четкую мысль. Толик бросил ее в Олега как гранату.
— Врешь ты! — крикнул раскрасневшийся Олег. — Больно ты мне нужен! И Шурке!
— А тогда чего тебе надо? Ну ушел я с самолета, что случилось? Вам-то хуже не стало!
Олег воткнул в него злорадный взгляд:
— Нам-то хуже не стало. Хуже тебе. Ты — дезертир!
Толик сжался. И запах гнилого тряпья опять появился во рту.
— При чем тут дезертир, если ему домой надо было? — сказала веснушчатая Лариска, глядя на Толика с жалобным сочувствием. И остальные смотрели: кто с любопытством, кто вроде бы тоже с жалостью, кто с ехидством.
Толика поднял с кровати толчок злости. Злости на себя, на Олега, на тех, кто слушает и ухмыляется. И на тех, кто смотрит жалостно. Бывают минуты, когда ничего не страшно. Можно тогда и в любую драку кинуться, и сказать все без утайки.
— Да, меня мама ждала, это правда! Но то, что я струсил, тоже правда! Я боялся грозы! Я знаю, что виноват! Но Наклонову-то что теперь от меня надо?
Кажется, все растерялись. Олег мигал удивленно и даже боязливо. Толик сказал звенящим голосом:
— Я ведь не перед тобой виноват, Наклонов, а перед собой.
А на тебя мне теперь наплевать, раз ты меня так… тоже бросил! Я знаю, чего ты хочешь!
— Чего? — щуря злые глаза, спросил Олег.
— Чтобы я все время ходил виноватый! А ты будешь командовать всеми!.. И над такими, как Шурка, издеваться… И надо мной, да?! Хочешь меня лагерным придурком сделать?
Никогда не знаешь, где скажешь не то слово. Только что слушали Толика в тишине, а тут вдруг засмеялись, задвигались. Олег по-клоунски развел руками: видите, мол, какой он?
