Похищение из провинциального музея - Стрелкова Ирина Ивановна (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
— Ну, и что же решили? — вопрос был для Фомина не праздный: он собирался прямиком из музея направиться к троим бородачам.
— Решили категорически запретить художникам использовать эту картину.
— Круто берете, — проворчал Фомин. — С юристом советовались? Договор с художниками смотрели?
Секретарша рассмеялась:
— Ой, да мне-то откуда знать! Меня в кабинет не приглашали. Я только знаю, что наши все ушли, а товарищ Колосков еще беседовал с Верой Брониславовной и велел его ни с кем по телефону не соединять. Потом выходит и говорит мне, чтобы я звонила в музей Ольге Порфирьевне, пускай она через пять минут спускается на крыльцо и пускай оденется потеплее, потому что ехать далеко, в Нелюшку. Ну, я и позвонила Ольге Порфирьевне.
— А она что?
— Она очень удивилась и обрадовалась. Говорит, мигом буду готова.
«Еще бы не обрадоваться», — подумал Фомин. Он пришел к окончательному убеждению, что Ольга Порфирьевна не промах.
Секретарша продолжала тараторить:
— Только я дозвонилась в музей, выходит Вера Брониславовна, очень расстроенная. Ах, говорит, как жаль! Оказывается, у нее сегодня вечером беседа в музее, а товарищ Колосков буквально с ножом к горлу — поедем и поедем в Нелюшку. Он хочет ей школу показать, там ребята устроили музей Пушкова, шефствуют над могилами его родителей. У Веры Брониславовны такой характер добрый! Она всем уступает. Муж у нее знаменитый, а она ну до того простая!
После того как Фомин положил трубку, у него еще долго звенело в правом ухе.
Он вышел из кабинета и спустился во двор, мощенный отборным крупным булыжником. В глубине двора стояли каменные конюшни, их воротца были заперты висячими замками дореволюционного качества. Внушительная лестница вела в глубокий подвал. Фомин увидел, что дверь внизу, окованная железными полосами, тоже заперта на замок. Подвалом здесь, как видно, не пользовались — каменные ступени поросли нежной травкой, на одной из ступеней поднялось деревце.
Со двора в дом вела низкая дверца. Днем она не запиралась, а при закрытии музея Ольга Порфирьевна и реже Киселев самолично проверяли старинный тяжелый засов. Это, конечно, свидетельствовало о требовательности и любви к порядку, но в смысле охраны больших государственных ценностей было абсолютным безобразием. Чего там говорить — прошляпили картину! Теперь ищи-свищи, не поймаешь. А портрет девушки в турецкой шали спокойненько появится на каком-нибудь зарубежном аукционе как законная собственность русских эмигрантов Кубриных.
В скверном настроении Фомин прошел через вестибюль к парадным дверям особняка. Киселев, конечно, сидит у себя в швейцарской, но заглядывать на прощанье к бывшему однокласснику не хотелось. Володька еще в школе был, что называется, с приветом.
Вахтерша отомкнула парадные двери. Фомин вышел на высокое каменное крыльцо с перилами каслинского литья, с витыми чугунными столбиками, поддерживающими вычурный козырек. Прямо против крыльца, на проезжей части, Фомин увидел синий «Москвич» с московским номером. Не его ли владелец поднимается по ступенькам музея навстречу Фомину? Интеллигентная внешность, мерзкая рыжая кепчонка — приметы сходились! Фомин остановился, и тотчас же встречный застыл, словно перед ним внезапно возникло препятствие.
— Санитарный день! — Владелец синего «Москвича» озадаченно сдвинул кепчонку на затылок, обнажив лысое темя. — Что за дурацкие шутки! — Он поглядел на Фомина, призывая повозмущаться за компанию. — Вы не знаете, что у них там стряслось?
— Стряслось? — простодушно переспросил Фомин. — А почему что-то должно обязательно стрястись? Санитарный день, вот и все.
— Санитарный день бывает по графику в конце месяца! — безапелляционно возразил человек в рыжей кепчонке. — Вам-то они объяснили, что у них стряслось?
— Мне? — Надо было что-то придумать, ведь этот тип видел, как Фомин вышел из дверей музея. — Мне они ничего не сказали, да я и не интересовался. Я даже табличку «Санитарный день» не заметил. Я сюда к приятелю забегал. — Фомину стало жарко от собственной длинной речи. И чего оправдывался? Буркнул бы невнятно, и все.
Выдумка насчет приятеля чуть не обернулась Фомину боком.
— У меня к вам просьба, — прицепился этот тип. — Ваш приятель не мог бы в виде исключения пропустить меня сегодня в музей?
Фомин сделал каменное лицо.
— Не выйдет. Тут у них строго. Я и просить не стану. Парень хороший, но все равно откажет.
— Обидно! — Тип натянул кепчонку на глаза. — Хотелось еще разок повидаться.
— Уезжаете от нас? — Фомин продолжал изображать простодушного путятинца. — Что за народ нынче пошел! Все куда-то спешат. А то пожили бы у нас. Или не нравится наш город?
— Нравится! Славный городок! — Тип отвечал в тон Фомину. — Но я уж тут не первый день. Пора и честь знать, как говорится у радушных хозяев.
Тип повернулся и пошел к своей машине. Открыл ключом дверцу, нажал внутри какую-то секретную кнопку и обернулся к Фомину:
— Товарищ, вам в какую сторону? Если в сторону базара, я могу подвезти.
— Вот спасибочки! — Фомин мигом был у машины. — Мне на Пушкинскую, за квартал не доезжая базара.
— Вот и прекрасно. Садитесь. Впереди, рядом со мной. Говорят, это в машине самое опасное место, но ведь мы едем недалеко, авось обойдемся без происшествий.
Пристегивая ремни, Фомин незаметно оглядел салон. Не видать никаких псевдомедвежьих шкур, кошек с горящими глазами, растопыренной пятерни на заднем стекле, не болтается куколка-талисман. Просто и строго. На таком фоне рыжая замшевая кепчонка выглядела как что-то неподходящее, чужое, от другой машины.
— Вас удивляет мой головной убор? — насмешливо осведомился владелец синего «Москвича». Он явно наблюдал за Фоминым. — Не удивляйтесь, это мой талисман. Когда я в этой кепке, ничего не случается.
Судя по тому, как этот тип вел машину, ему был необходим талисман самой внушительной силы. Однако и везучая кепчонка водителю не помогла. На углу Пушкинской синий «Москвич» был встречен истошным милицейским свистком. Тип тут же сел на тормоза. Фомину представилась возможность услышать тот жуткий скрежет, который вынудил Ольгу Порфирьевну распахнуть двери на балкон.
— Кто же так тормозит! — заорал Фомин.
— Еще ничего, обошлось, — бодро ответил тип. — А могло и занести. У меня правый тормоз сильнее левого.
Не спеша подошел инспектор ГАИ, откозырнул, представился.
— Ваши права.
Владелец «Москвича», выбравшись из машины, удрученно охлопывал карманы.
— Сейчас, сейчас… Куда они подевались? Наверное, на заправке выронил… Нет, вот они, пожалуйста. Разве я допустил нарушение?
Инспектор развернул водительские права.
— Вы, Спартак Тимофеевич, поехали на знак, запрещающий движение всех транспортных средств, кроме… Помните правила?
— Исключение составляет общественный транспорт, движущийся по своему маршруту.
— Знаете, а нарушаете, — отечески укорил инспектор. — Вы и у себя в Москве с правилами не считаетесь? Или там нельзя, а в Путятине можно?
— Капитан! — заюлил тип, подхалимски завышая чин инспектора. — Но ведь тут нет никакого знака. Вот и товарищ со мной ехал, он местный, а тоже никакого знака не видел.
— Не видели? — Инспектор призадумался. — Тогда прогуляйтесь назад полквартала и посмотрите.
— Охотно прогуляюсь! — вскричал тип и обернулся к Фомину: — Вы, товарищ, не вылезайте, я сейчас!
Инспектор покосился — кто же сидит в машине? — узнал Фомина и дружески заулыбался:
— Николай Павлович! Как же это я вас проглядел! Богатым будете, верная примета! — И окликнул водителя, покорно направившегося на поиски прозеванного знака: — Спартак Тимофеевич, вернитесь! Можете ехать. Только уж больше не нарушайте!
— Преогромное вам спасибо! — Спартак Тимофеевич влез в машину, нежно прижимая к груди возвращенные права. — И вам, товарищ, спасибо. Выручили! Вы, оказывается, тут человек известный!
Фомин смущенно посмеялся:
— У нас тут все известные. Городок-то маленький. А этот инспектор — мой хороший приятель.
