Повесть о Демидке и медной копейке - Куликов Геомар Георгиевич (книга бесплатный формат .TXT) 📗
У Демидки дух захватило:
— А что горит-то?
— Ох-ох-о! Умру от смеха! Гринька, Митька! — позвал Андрюшка братишек. — Я ему говорю: дядька его чегой-то там продать на Пожаре собирается. А он и спрашивает: «А что горит?» Вот потеха!
Гринька с Митькой тоже за животы схватились.
Обиделся Демидка.
— Больно умны!
Под ноги себе плюнул и отвернулся к отцу.
— Не серчай! — миролюбиво сказал Андрюшка. — Пожаром у нас площадь называется, что против Кремля. Там и есть главная московская торговля. Понял? А ты: «Где горит?» — Андрюшка опять не выдержал, фыркнул.
Слушает Демидка и не знает: верить или нет. Больно уж чудно?е название у площади…
— Чего её так кличут-то? — спросил осторожно, чтобы опять не попасть впросак.
— Пожары на ней часто бывают. Кто огонь обронит — заполыхало, держись только! А ещё её Красной зовут, потому что красивая…
Захотелось Демидке на ту площадь поглядеть. Потянул отца за рукав.
— Можно с тобой?
Хоть неспокойно было на душе у Ивашки Мартынова: мало ли какие встречи ждут в большом городе, не устоял против жалобливых глаз:
— Да уж куда мне без тебя… Пропаду…
Демидка аж через голову перекувыркнулся.
Отправились вчетвером: Ивашка Мартынов, дядька Михайла и Демидка с Андрюшкой.
Не близкий путь был от стрелецкой слободы до площади с чудны?м названием — Пожар. Однако Демидка того пути не заметил. Очень любопытно всё было кругом. То в нарядной упряжке проскачет боярин. Народ, словно горох, — врассыпную. Замешкаешься — боярские слуги враз плетью огреют. То человек попадётся так чудно? одетый, что только рот раскроешь. Андрюшка растолковывает — иноземец. Но больше всего глядит Демидка туда, где на холме за красными зубчатыми стенами поднимаются терема, палаты да церкви. От Андрюшки знает — там, в Кремле, живёт сам царь-государь Алексей Михайлович.
Спрашивает Демидка у Андрюшки шёпотом:
— Ты его видел?
Андрюшка сразу смекает, про кого речь, и солидно отвечает:
— Видел!
— Поди, хорошо разглядел, да?
Очень хочется Демидке, чтобы Андрюшка про царя рассказал поболее.
Андрюшка вздыхает:
— Нешто его разглядишь? Как карета едет — не зевай! — носом в землю кланяйся. Слуги у него посердитей боярских. Кнутом жиганут — век помнить будешь. Не кто-нибудь — царь!
— Царь! — шёпотом отзывается Демидка.
А народу вокруг всё больше. Так и валит толпа на улице. Жмётся Демидка поближе к телеге. Не отстать бы, затеряешься.
Тем временем торговые ряды пошли — в каждом своё: где снедью торгуют, где горшками глиняными, где кузнечными изделиями. А уж шуму-то и крику! Хоть уши затыкай!
Зазевался Демидка — и лбом в отцовскую спину.
Перед отцом маленький, щуплый мужичок.
— Чего продавать везёшь? Не по кузнечной ли части?
— Угадал. А тебе чего надобно?
— Медь, к примеру.
— И много?
— А сколько найдётся?
— Погляди сам! — сказал Ивашка Мартынов, повозился в телеге и вынул обрубок медной полосы.
— Тише ты! — зашипел мужичок и испуганно оглянулся.
Обиделся Ивашка Мартынов:
— Ты на меня не шикай! Не ворованное, своё!
— Эх, мужики! — крикнул кто-то сожалеючи. — Берегись!
Не понял Демидка, что произошло. Охнув, исчез в толпе первый мужичок. Перед отцом стоит высоченный дядя. Отец полосу показывает всем, кому глядеть охота. И не видит, что толкутся вокруг люди будто знакомые, друг с другом молча переглядываются.
— Хороша медь, — похвалил высокий дядя. — Стало быть, продаёшь?
— Продаю, — ответил Ивашка Мартынов простодушно.
— Поди, много из неё фальшивых денег наделать можно? — спросил, усмехаясь, дядя.
— Того не знаю, — почуял Ивашка Мартынов недоброе и огляделся.
Вокруг народ шумит. Взял полосу в руки:
— Видать, не нужна она тебе. Положи-ка в телегу, да поеду я. Недосуг лясы точить.
— Как — не нужна? — отозвался дядя. — Очинно даже нужна. И ты нам потребуешься. Государевы указы никому нарушать не велено.
— Какие такие указы?
— Откель сам будешь?
— Там уж нету. И кто ты есть, чтоб расспросы учинять?
— Узнаешь скоро! — И крикнул громко: — С богом, православные, вяжи его!
Не высок ростом был кузнец, да крепок. Повёл плечами — отлетели мужики, что за руки было схватили. Кинулись снова — свернул Ивашка разом две скулы. Высокий дядя кровью захлюпал.
— Помогите, люди добрые! — закричал Ивашка. — Разбойники напали!
— Что государевых слуг разбойниками называешь, и за это ответишь, — злобно выплюнул кровь высокий дядя. — Навались дружно, ребята!
Сшибли Ивашку с ног, навалились кучей.
— Тятя! Тятя! — кинулся Демидка к отцу.
Чья-то сильная рука отшвырнула Демидку прочь. Полетел кубарем. Вскочил, рванулся обратно. А его опять за руку хвать — и в сторону, в толпу. Дёрнулся Демидка, да разве вырвешься, здоровый мужик тащил.
— А-а-а! — закричал.
— Чего орёшь, дурень?! — обернулся мужик.
Глазам Демидка не поверил — дядька Михайла то.
— Держи! — закричали сзади.
Хорошо знакомы были дядьке Михайле все здешние закоулки-переулки. Кинулся за один торговый ларь, за другой, третий, а потом — стоп! — цепкой рукой Демидкино плечо придавил и негромко сказал:
— Не беги теперь… Бежать — оно хуже, приметнее…
Трясётся Демидка, по лицу слёзы текут. Что за новая беда случилась — понять не может.
— Цыц! — прикрикнул строго дядька Михайла. — Не реветь у меня. Москва слезам не верит…
— За что тятю-то? — всхлипнул Демидка.
— Глупый твой тятька, вот за что! — подал голос Андрюшка. Откуда только взялся… — Нешто медью торговать можно?
— Своя ведь, не краденая…
— Ноне, парень, и своему не всяк хозяин… — сказал дядька Михайла.
— Как так? — спросил Демидка.
— А вот так…
По царёву указу…
Пришли во двор. Дядька Михайла сел на завалинку, на то самое место, где по хорошей погоде сапожничал, и сказал:
— Теперь слушай, парень. В худую историю попал твой отец.
— За что тятьку-то? — шмыгнул носом Демидка.
— Нюни не распускай! — прикрикнул дядька Михайла. — Не время. — И тише: — За то твоего отца схватили, что нарушил он царский указ.
Моргает Демидка глазами. Изо всех сил терпит, чтобы не зареветь в голос. А слёзы по щекам сами катятся. Никак в толк не может взять, что за указ такой: человек своего добра продать не может?
— Вишь ты, — принялся объяснять дядька Михайла, — больно удобна медь для фальшивых монетчиков. Купит её на рубль, а копеек наделает, почитай, на сто. Оттого приказал царь Алексей Михайлович всю медь, какая у кого есть, сдавать в его царскую казну. А кто захочет ту медь другому продать — строго наказывать. Понял?
Молчит Демидка. Что сказать, не знает. Оно вроде бы и понятно. А вспомнит, как тятьку дюжи мужики с ног сбили да скручивать принялись, так слёзы пуще прежнего лицо заливают.
— Ведь не знал тятька указа…
— Мало б что не знал. А соблюдать надо. То отговорка, а не оправдание.
Помолчал дядька Михайла. Вздохнул.
— Да не ведомо царю, мелкую рыбёшку ловит. А крупной те сети, что медведю паутинка лесная. Прошёл и не заметил.
Не понял было Демидка этих речей. А потом уразумел. Не иначе, дядька Михайла опять про бояр да — сказать страшно! — про царского тестя.
— А кабы пойти да сказать царю, а?
Дядька Михайла Демидку глазами посверлил:
— Догадлив.
— Коли другие боятся, я могу. Приду, в ноги кинусь. И про тятьку расскажу и про… — Демидка запнулся, — …про фальшивых монетчиков разных.
Дядька Михайла Демидку за вихор потрепал:
— Горемыка! Кто ж тебя к царю пустит? Вокруг него бояре стеной стоят. Ох, трудно, парень, людишкам худым и малым царю поведать про свои беды да нужды.
Задумался дядька Михайла. И словно бы про себя вымолвил:
— А ведь сказывали…
Демидка утёр слёзы рукавом.
