Мальчик со шпагой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Серёжа чуть встревоженно молчал и ждал. Генка был какой-то очень уж серьезный.
— Это песня? — спросил наконец Серёжа.
— Нет… Это просто стихи, наверно. Ну, не совсем стихи. Я не знаю, что получилось.
— А можно? — Серёжа нерешительно потянулся к листку.
Генка вскинул обеспокоенные, почти жалобные глаза.
— Смеяться не будешь?
— Я? — искренне удивился Серёжа. — Когда я смеялся?
— Да… А над письмом…
— Ген, — испуганно сказал Серёжа, — я же так, по глупости. Ну, язык подвернулся… Ну, я же не знал, что ты обидишься…
Генка молчал, покусывая губы.
Серёжа зажмурился и сказал:
— Кузнечик, прости…
Генка словно встряхнулся.
— Да ты что! Я же не поэтому. Боюсь я… Ты уже спал, а я писал, писал. Коряво получилось. Хотел, чтобы хорошо, а… Ну, бери.
Он сам положил Серёже на колени обмякший прохладный листок. Серёжа увидел лиловые расплывшиеся строчки:
Тревога мягко накрыла Серёжу, словно холодная тень. Генка писал о сказке — немного запутанной и странной. Она придумалась, когда ехали в Севастополь. Но это была не совсем сказка, потому что речь шла о Генке и Серёже. Будто они вдвоем попали в старинный город у моря — знакомый и в то же время фантастический. И вдруг Серёжка исчез. Словно обиделся на Генку непонятно за что. Он ушел, не оглянувшись, вдоль бесконечного пляжа, затерялся среди людей. А люди были встревожены, и предчувствие близкой беды проносилось по улицам, как порывы предгрозового ветра. Это предчувствие задело и Генку, но больше всех тревог мучило его одно: где Серёжка? Куда он ушел? Почему ушел?
Опустевшими пляжами, заросшими улицами, по каменным плитам и лестницам, на которых шуршали сухие листья, Генка шел, шел и добрался к вечеру до старой крепости. И там на каменном козырьке стены он увидел Серёжку. Забрался к нему, встал сзади и чуть сбоку. Спросил тихо:
— Зачем ты ушел?
Серёжка обернулся. Сначала вздрогнул, а потом узнал Генку и улыбнулся. И сказал:
— Вот хорошо. А я шел, шел, потом оглянулся, а тебя нет. Думал, ты тоже идешь, а тебя нет. Забрался сюда и стал ждать. Я знал, что придешь.
И вечер сделался обычным вечером, за которым приходит спокойная ночь, а потом хорошее солнечное утро. И стало ясно, что предчувствие беды — пустой страх из-за глупых выдумок и нелепых слухов. Потому что когда встречаются друзья, несчастья отступают и прячутся с глаз… Вот об этом были Генкины стихи.
Серёжа не знал, как они написаны: коряво или наоборот — звонко и отточенно. Он просто увидел странный город, ощутил Генкину тревогу и тоску. И обрадовался встрече. И даже в горле заскребло, когда прочитал:
— Ты это так написал… Лучше, наверно, нельзя… Или, наверно, можно, но для меня лучше не надо… Генка…
— Что?
— Не знаю… Просто Ген-ка…
И они засмеялись.
Это было настоящее счастье: сидеть рядом с лучшим другом Кузнечиком, впитывать плечами горячее солнце, видеть море и знать, что в любую минуту можешь с разбега кинуться в волны, уйти, как в сказку, в голубую глубину. Но счастье не бывает полным. И через пять минут Серёжа сказал:
— Митьку бы еще сюда. И Димку…
— И Данилку. И всех наших, — поддержал Генка.
"И Наташу", — мысленно улыбнулся Серёжа.
— Может, когда-нибудь повезет чтобы все вместе… — добавил Кузнечик.
"Может, и правда повезет", — подумал Серёжа. Ведь и ему повезло. Прямо как в сказке.
…В тот день, после шумного случая в троллейбусе, он проводил мальчишку и его сестренку до самого кинотеатра. За билетом с дядей Витей он, конечно, не поехал. Потом он ушел к Генке и пробыл там до ужина.
Виталий Александрович Вяткин — бывший дядя Витя — уехал в тот же вечер. Он взял в кассе только один билет, себе.
Серёжа не стал с ним прощаться. Из своей комнаты он слышал, как тетя Галя сказала брату:
— Изверг ты. Ведь он же еще ребенок…
— Не ребенок, — сказал дядя Витя. — Он сумел выбрать себе путь. Пускай и отвечает.
"Только не перед тобой", — подумал Серёжа.
Папы дома не было. Он вернулся поздно, после дядюшкиного отъезда. И тогда все узнал.
Он молча притянул к себе Серёжку, положил ему на голову большую ладонь, слегка взъерошил волосы. Они стояли так в полутемной прихожей, и Серёжа думал, что с отцом ему в жизни очень повезло. А отец, видимо, решал, как же теперь быть.
И в этот момент случилось то, что можно считать чудом, а можно — самым обыкновенным делом. У двери позвонили, и оказалось, что пришёл Саша.
Никогда раньше он не приходил к Серёже.
Конечно, в первый миг Серёжа удивился и встревожился: что-нибудь с Генкой?
— Да все в порядке, — сказал Саша, поймав Серёжин взгляд. И обратился к отцу: — Вы уж извините за поздний визит. Хотел сначала по телефону, да так, думаю, лучше.
— Это Саша, Генкин брат, — объяснил Серёжа.
— Ну так проводи гостя в комнату, — сказал отец. — Очень рад.
— Я, собственно, не к Сергею, а, скорее, к вам, — нерешительно проговорил Саша, когда его усадили на стул. — Есть один вопрос… Говорят, Серёжа с дядюшкой собирался в Севастополь.
— Сорвалось, — сказал отец.
— Да, знаю… Пока не сорвалось, хотел я им с Генкой, с братцем моим, сделать нечаянную радость. У меня там работа, в командировку собираюсь. Думал, возьму брата, а в Севастополе они встретятся. А теперь что?.. Может, мне их двоих забрать? Сам-то я буду занят, но у меня товарищ там есть, а у него мама. Она бы присмотрела.
Вот тогда, честно говоря, Серёжа не выдержал. Он торопливо ушел в свою комнату, вцепился в клинок на стене и прижался лбом к тонкому холодному железу. Еще не хватало разреветься при Саше…
— Пойдем на раскопки. Может, уже начали работу, — сказал Серёжа.
И они пошли в западную часть Херсонеса, где ленинградские студенты раскапывали храм десятого века. Но студентов еще не было. Серёжа и Генка не торопясь побрёли среди травы, среди зарослей дрока, в которых лежали каменные плиты и обломки колонн. Вышли на площадь у разбитого бомбами Владимирского собора.
В этот ранний час в Херсонесе было пусто. Лишь у крытой галереи, где выставлены для зрителей необъятные глиняные вазы — пифосы, мальчишки встретили человека. Крепкий невысокий человек в зеленых шортах бодро шагал, будто катился, им навстречу. У него была коричневая лысина, круглый загорелый живот и курчавые плечи.
Вздрогнув, человек остановился, изумленно посмотрел на ребят. Даже рот приоткрыл: собрался, наверно, о чем-то спросить. Но они обошли его с двух сторон, будто стоявший на дороге пифос. А потом засмеялись и мимо белого домика с антенной, по каменной лестнице, побежали к морю.
Они схитрили в этот день: позвонили тете Лизе и сказали, что обедать не придут, поедят в столовой. Потом позвонили в лабораторию Саше и его другу Алику, чтобы те не беспокоились. А потом, не тратя времени на столовую, купили по три пирожка и махнули на катере в Инкерман. Там у самого берега стоял полуразобранный старый тральщик. Они вплавь добрались до него и полдня играли там с мальчишками, с которыми Генка был знаком еще в прошлом году.
В сумерках они добрёли до Симферопольской улицы, до двухэтажного дома, где жил с матерью Алик.
Гудели ноги, сосало в желудке, горели от солнца плечи. Но сильней усталости была радость. Потому что все еще только начиналось. Они прожили у моря всего шесть дней, и впереди был почти месяц.
