Трава пахнет солнцем - Дворкин Илья Львович (читать книги полностью .txt) 📗
Жорка огляделся, но защищать ее было не от кого.
«Катер я добуду!.. В лепешку расшибусь, а уговорю Демьяныча. Все сделаю, чтоб ей хорошо было, чтоб весело. Два дня только осталось, всего два дня!..»
— Завтра снова придем. Закончим, — сказал Димка.
— Придем, — сказала Тамико.
— Жалко, Олега сегодня не было. Лодочка-то, вот она — почти готова, — Владька довольно ухмыльнулся.
Ребята вышли за ворота. Солнце пробивалось сквозь листья, и все вокруг было облито зеленоватым прохладным полумраком. Звонко гомонили птицы.
В высокой траве дрожали золотые пятна. Яркие солнечные пятна были очерчены четко, как пером. А воздух был пряный.
Тамико настороженно остановилась. Ноздри ее трепетали. Она подняла руку.
— Мальчики, вы чуете? — шепотом спросила она.
— Что? — тоже шепотом отозвался Владик.
— Трава пахнет солнцем!
Мальчишки принюхались. Зашевелили носами. Как пахнет солнце? Кто его знает? Они никогда как-то не думали об этом.
— А правда — солнцем. Наверное, так оно и пахнет, — отозвался наконец Димка.
— Ага. И еще земляникой, — сказал Жорка.
Юный герой Георгий Басов
— Ребята, надо ей все-все показать, а? Чтоб ей весело было. Слыхали, как она сегодня смеялась? — сказал Жорка, когда мальчишки остались одни.
Они шагали к автобусной остановке, разговаривали и возбужденно размахивали руками.
— Ты, Жорка, обязательно потолкуй с Демьянычем. Представляешь — на катере! Да на нем можно по всему городу проехать. Чем давиться в такую жару в автобусах. Как притиснет какая-нибудь толстая тетка — не обрадуешься.
— Оно бы хорошо, только вдруг не согласится, — усомнился Димка, — взрослых-то вы знаете. Думают, у них у одних дела — серьезнее не бывает.
— Ясно, поговорю. Должен же он понять. Я все сделаю, ребята. Все, что смогу, — ответил Жорка.
Мама с Демьянычем обедали.
— И на кого только ты похож, Жорка! — всплеснула руками мама. — Боже мой! Тельняшка в краске, и бензином от тебя несет, как от грузовика. И вообще, что это за мода — разгуливать в тельняшке по городу. А руки-то! Ты погляди, что у тебя под ногтями — черная ночь. А ну, марш мыться. С такими руками к столу не пущу. И переоденься. Человеческую рубашку надень.
Жорка пошел в ванную и услышал, как мама говорила Демьянычу:
— Взялся бы ты за парня, не чужой ведь он тебе. Ты ж мужчина все-таки, тебя он слушать должен. Он ведь домой только есть да спать приходит, целыми днями где-то шастает. Еще свяжется с какими-нибудь хулиганами, тогда поздно будет.
— Ну, это ты зря, напрасно ты. На это вроде не похоже. Я его дружка знаю — Владик из седьмой квартиры, музыкантов сын, — успокоил ее Демьяныч.
— Тоже хорош гусь, — не унималась мама, — видела я его вчера — исцарапанный весь, и физиономия такая продувная — дальше некуда. Здрасьте, говорит, Татьяна Алексеевна, а у самого глаза так и стреляют, так и шмыгают, как два мыша. Ты пойми — возраст у них сейчас такой, к ним все липнет: и хорошее и плохое. А ты ему отец. Хоть и не родной, а все отец. И еще тельняшка эта. Зачем только ты ее подарил ему. Ходит, как шпана.
— Ладно, — ответил Демьяныч, — парень он вообще-то неплохой, сама знаешь, но… Я с ним потолкую. А об тельняшке ты зря. Тельняшка — моряцкая одежда и шпана тут ни при чем, — строго добавил он.
Жорка толкнул дверь и с невинным лицом прошел к шкафу.
— Мамочка, какую рубашку взять? — спросил он. Ему очень хотелось быть сейчас хорошим и послушным. Да и для дела надо было, чтоб Демьяныч не сердился.
— Синюю возьми. С короткими рукавами. Она на верхней полке лежит.
Стоя к родителям спиной, Жорка стащил через голову тельняшку, взял пахнущую свежестью рубаху и повернулся.
— Господи!!! — ахнула мама и даже побледнела. — Татуировка! Дожили! Ты что ж это, поганец, с собой сделал! Что ж ты натворил, несчастье мое, негодный мальчишка!
— Да это так просто, ерунда. Это девочка одна… — пытался объяснить Жорка.
— Девочка! — заорал Демьяныч. Он вскочил, лицо его пошло красными пятнами. — Я тебе покажу татуировку! Я тебе покажу девочек, сопляк! Мать до слез довел.
Он ухватил цепкими сухими пальцами Жоркино ухо и два раза увесисто треснул его по шее.
Жорка рванулся, выдернул пылающее, несчастное ухо и бросился к двери.
— Это просто так нарисовано! Красками! Оно смывается! — выкрикнул он и выскочил на лестницу.
Обида душила его.
— Они еще узнают, они узнают, — бормотал он, шмыгая носом, — по шее! За что? Вот убегу из дому, тогда узнают. Тогда-то забегают. Юнгой наймусь. Уплыву в далекие моря. Поплачут небось.
Жорка злорадно приговаривал, а сам упивался всплывающими перед глазами картинами мести.
Вот Демьяныч, заламывая руки, рыдает и кается в своей несправедливости. А весь дом, все жильцы отворачиваются от него с презрением.
— Разве можно было крутить уши такому человеку? Такому прекрасному мальчику! Они ведь у него не железные. Живые у него уши. И еще по шее лупить. Вот и не выдержал человек. Вот и пропал, — говорят все и качают головами.
А потом — потом — в газетах появляются Жоркины портреты.
«Благородный поступок! Геройский подвиг! Юный моряк, юнга Георгий Басов спасает капитана! Он бросается в бушующий Индийский океан и, бесстрашно борясь с разъяренной стихией, вытаскивает своего капитана, которого слизнул с мостика неслыханной силы девятый вал.
Юного героя награждают орденом. Ему дают новенький быстроходный лайнер и назначают капитаном».
А Демьяныча, чтоб не распускал руки и не трепал героев за уши, ведут в тюрьму.
Но Георгий Басов прощает его. Он не то что некоторые. Он добр и великодушен. Он даже берет его на свой корабль. И назначает коком. Пусть чистит картошку и всегда вспоминает его, Жоркину, доброту.
А Тамико приходит на пристань встречать героя, с цветами.
Или так: девятый вал слизывает его, Жорку, и пароход уходит в ночь. Но Жорка не сдается. Он борется — плывет. А потом встречает кита. И приручает его. Этот кит самый большой на свете. Он царь всех китов. И Жорка верхом на этом царе заявляется в Ленинград. Что творится-то! Давка на набережных!
А Жорка спокойненько вплывает в Мойку, прямо к своему дому. И его снимают для кино. Дядя Арон.
Толпа запрудила Конюшенную площадь, и Запорожский переулок, и мост, а в толпе стоит печальный Демьяныч, и с усов его капают слезы раскаяния. Ему стыдно.
А Тамико встречает Жорку с цветами.
Вот как.
Будет у нас катер
Владька уже пообедал. Он по Жоркиному лицу сразу же понял, что произошла неприятность, и уволок его в свою комнату.
— Поесть притащи, — буркнул Жорка.
Владик сбегал на кухню, принес два здоровенных ломтя хлеба с ветчиной и кружку молока. Жорка заурчал и вмиг расправился с бутербродами и еще кусище яблочного пирога уписал.
— Во даешь! Тебя не кормят? — спросил Владик.
— Демьяныч отлупил, — мрачно ответил Жорка, — по шее наложил. За петуха. Орет: «татуировка, татуировка!» Я из дому удрал.
— Эх ты! Нашел время. А как же катер?
— Шиш теперь, а не катер. Я у него просить не стану.
— Трепач ты, Жорка! У-у-у. Решили ведь. Я уж все придумал: куда Тамико повезем, что покажем, а теперь, — Владик махнул рукой, — все вверх тормашками. И все из-за какой-то шеи.
— Из-за какой-то?! Если бы это была твоя шея, небось не то бы запел. Моя шея не для того, чтоб по ней просто так, за здорово живешь кулаками лупили. Понял?
— Да понял я. Понял, что не видать нам катера. А я уж все придумал…
— Заладил, как патефон: придумал, придумал… Тоже мне мудрец. Будет у нас катер.
Я не я буду.
— Где ж ты его возьмешь? — усомнился Владька.
— Если я сказал будет, значит, будет. У меня план есть. Я уж давно придумал. Только Демьяныча не хотел подводить. А теперь раз он так, и я так. Пусть попрыгает. Вот уж попрыгает. Татуировка, говорит. Уши крутит. Теперь сам покрутится. — Жорка искоса взглянул на Владика. — Решено! Пошли, я тебе покажу, как Демьяныч пиво пьет.
