Мальчик со шпагой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Да не обиделся я. Не в этом дело.
— Нет, ты обиделся. И совершенно справедливо… Даня, ну что я могу сделать, если она такая?!
— Ты на мать бочку не кати, — сурово сказал Кинтель. — Она хорошая.
— Да! Я знаю, конечно! Только… у нее ряд предрассудков… Вот и ты ушел из-за этого…
— А ты представь себя на моем месте.
— Я представил… — Салазкин опять поник головой. — Я понимаю… Но мне-то что делать теперь? На моем месте…
Это он совсем тихонько сказал. И Кинтель опять ощутил притяжение к доверчивому и отважно-беззащитному Салазкину. То самое, которое испытал впервые, услышав песню о трубаче. Тут была и готовность защитить его от врагов, и желание узнать у него какую-то тайну…
— А ничего не надо делать, — буркнул он. — Обойдется…
— Я уверен, что мама все поймет.
— Вот и хорошо… — Это получилось у Кинтеля совсем неласково, с недоверием, но Салазкину оказалось достаточным и того. Он засмеялся. Потом нервно подышал на ладони, потер ноги и локти. Вместе с сумерками подкралась неуютная зябкость. — Продрог небось, — ворчливо заметил Кинтель. — Не лето уже.
— Чепуха… А у тебя руки тоже голые.
— Я привычный.
— А я, думаешь, нет?! Приходится закаляться с весны.
Кинтель хотел спросить, почему это такой домашний Салазкин должен закаляться? Неужели мама велит? Но не решился, сказал о другом:
— Тебя небось уже ищут. С фонарями по всем улицам…
— Я позвонил маме на работу, что задержусь… с одним товарищем. И что он меня проводит.
— Нехорошо обманывать маму, — не удержавшись, поддел Кинтель.
— Я… собственно говоря, я не обманывал, просто не уточнил. Я ведь не сказал, «с лучшим другом». А товарищем назвать… можно и того, с кем плавал однажды на теплоходе.
В этом было что-то вроде жалобного, неумелого отпора. И Кинтель слегка устыдился. Встал:
— Пойдем.
— Куда? — почему-то испугался Салазкин.
— Домой. Ты же обещал, что товарищ проводит. Надо выполнять.
— Но… ты, наверно, здесь чем-то занят. Мне показалось…
— Чем занят, то уже… всё. — Кинтель попрощался с окном глазами. — Пошли.
Они двинулись по аллее. Неторопливо. Салазкин слегка отставал. И вдруг сокрушенно проговорил из-за плеча Кинтеля:
— Я ужасно навязчивый, да?
— Нет… — Кинтель ощутил нарастающую бодрость. — Не ужасно. В самый раз! — Это он выдал уже с дурашливо-радостным оттенком. И Салазкин догнал, пошел рядом. — Только смотри, чтобы дома не узнали, с каким товарищем ты болтался, — весело предупредил Кинтель.
Салазкин сердито прыснул:
— Я не собираюсь скрывать… если мама спросит. Я имею право выбирать… друзей.
— Она решит, что я водил тебя в дурную компанию. И приучал к выпивке и сигаретам.
Салазкин с готовностью посмеялся и вдруг спро-сил:
— Даня, а ты уже пробовал курить?
— Естественно! У нас в округе все пацаны смолят… Только сейчас трудно с сигаретами, они же в сто раз подорожали. А бычки сшибать противно… Да для меня это уже пройденный этап. Мы с дедом завязали в один день.
Салазкин вопросительно молчал.
— Это весной было. Дед унюхал и говорил: «Выдеру по всем правилам». А я говорю: «Это не выход. Давай лучше вместе бросим — ты и я. Ты давно собирался…» Он подумал и говорит: «Видать, судьба. Давай. Все равно когда-то надо…»
— Я тоже один раз попробовал. Тоже прошлой весной, с ребятами за гаражом. Конечно, про это узнали, и папа не только пообещал, а по правде взялся за ремень. Единственный раз в жизни. Было совсем не больно, но ужасно в моральном отношении…
Кинтель вспомнил Диану с ее рассказами о казачьих обычаях. И сказал искренне:
— Свинство такое, нас готовы лупить все, кому не лень. И вообще изводить всячески… Даже мертвых в покое не оставляют. — Он кивнул на бронзового Павлика, они как раз проходили мимо.
— По-моему, это чудовищная непорядочность, — согласился Салазкин. И спросил: — А твой дедушка потом ни разу слово не нарушил? Насчет курева? — «И ты?» — прозвучало в его вопросе.
— Ни я, ни он… Дед у меня насчет обещаний твердый.
— Он у вас, наверно, главный в доме, да? Ты часто о нем говоришь.
— Он… просто единственный. — И, понимая осторожное любопытство Салазкина, Кинтель объяснил, чтобы уж сразу обо всем: — Мы с ним вдвоем живем. Потому что мать погибла в катастрофе, давно еще, а у отца другая семья… Ну, живем, ничего.
Салазкин дышал виновато, но и благодарно — за откровенность.
На остановке они долго ждали трамвая. Кроме Кинтеля и Салазкина, под навесом сидела парочка: длинноволосый парень и тощая девица в мини. Поглядели на мальчишек, будто на пустое место, и начали целоваться.
— Идиоты, — шепотом сказал Кинтель. — Обязательно надо свою любовь напоказ выставлять.
Скамейка была высокая. Салазкин качал ногами. Покачал и признался:
— А я уже влюблялся… один раз. Только это была безнадежная любовь.
Кинтель кивнул: понимаю, мол. Салазкин шептал:
— Потому что она была взрослая. Мамина знакомая. Изумительно красивая, но… я-то ей был ни за чем не нужен. Даже не смотрела… Я был счастлив, когда она перестала к нам ходить.
Кинтель сказал неожиданно для себя:
— Мама у тебя тоже красивая…
Салазкин не удивился:
— Да, это многие говорят… Даня, а ты… влюблялся когда-нибудь?
Был теперь тот настрой доверия, когда два человека будто на одной радиоволне. И Кинтель сказал Салазкину то, в чем не сознался бы ни «достоевским» пацанам, ни Алке Барановой, ни деду и никому на свете:
— Как-то раз, когда я такой был, как ты… по возрасту… я увидел девчонку… девочку. Она играла на скрипке, на улице. Ей деньги на новую скрипку нужны были… И вот с той поры… Только я больше никогда ее не встречал.
— Я понимаю. Она в том доме живет, на который ты смотрел там в саду… Да?
— Что?! — изумился Кинтель. Помигал, соображая. Потом грустно посмеялся. — Нет, Сань, тут совсем другое дело… Когда нибудь расскажу… может быть.
Салазкин сказал покладисто:
— Хорошо. Конечно… про тут тайну с «Морским уставом» ты тоже обещал рассказать и в самом деле скоро все объяснил… ну а когда ты ко мне придешь?
— Я?! Зачем?
— А как же? Разве тебе не нужен ключ к шифру?
Кинтель только сейчас вернулся мыслями к цифири. До этой минуты и не вспоминал… Да, разгадать хорошо бы. Но…
— Ты сам-то подумай! Как я к вам теперь…
— Но можно когда мама на работе. Раз уж ты не хочешь ее видеть…
— Тайком, что ли? Сидеть и на дверь оглядываться?
— Ну ладно! — Салазкин встал с неожиданной решительностью. А может, просто услыхал дребезжащий вдали трамвай? Нет, сказал твердо: — Что-нибудь придумаем.
КАРТОФЕЛЬНЫЙ БУНТ
«Что-нибудь придумаем», — сказал накануне Салазкин. И придумал. Перед первым уроком он разыскал в школьном коридоре Кинтеля. Таинственно отвел в уголок:
— Я принес тебе «Морской устав»… На… — И вытащил из сумки знакомую толстую книжку с ремешками и пряжками.
У Кинтеля аж мороз по коже.
— Ты чокнулся?! А если дома узнают?
— Папа в командировке. А мама к нему в шкаф не заглядывает. Ей и в голову не придет…
Кинтель поежился от смеси благодарности и страха:
— Слушай, Салазкин, зря ты… Как-то это… не то…
— Но должен же ты расшифровать надпись!
«Должен. Конечно, должен!» Желание разгадать письмо разгорелось в Кинтеле с новым жаром. Но он сказал сумрачно:
— Вот и получается, что ты из-за меня… лезешь в нехорошую историю. Мать правильно боялась.
Зеленые глаза брызнули сердитой обидой.
— При чем здесь ты? Это моя проблема — книгу тебе дать. К тому же папа никогда не запрещал мне трогать свои книги. Так что формально я ничего не нарушил…
— Он приедет и покажет тебе «формально»… Второй раз в жизни…
На сей раз Салазкин не обиделся:
— Он приедет лишь послезавтра. А ты сегодня и завтра посидишь над расшифровкой, а потом книгу я поставлю на место. Конечно, здесь есть элемент риска, но…
