Вдоль по радуге, Или приключения Печенюшкина - Белоусов Сергей (мир бесплатных книг .TXT) 📗

Белоусов Сергей Михайлович

Вдоль по радуге, Или приключения Печенюшкина

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Злодей в серебряном капюшоне

Глава первая

Чудеса только начинаются

На берегах великой сибирской реки беспорядочно и живописно раскинулся огромный город. В этом городе, в квартире 77 дома номер 7 по улице Весенней сидела на стуле второклассница Лиза Зайкина, сильно тосковала и смотрела в стену. Родители ее были на работе, а сестра Алена — в детском саду. Уроки сделаны с вечера, в школу — к часу тридцати, а времени — лишь начало двенадцатого.

Только что прошел дождь, тучи разогнало, небо сияло, голубое и чистое, а если встать на спинку дивана у окна на цыпочки, можно полюбоваться радугой. Один конец ее исчезал за домами, а другой как бы упирался в балкон Зайкиных. Впрочем, в окно Лиза не смотрела.

Завтрак, оставленный мамой, съеден, обед на плите, постель Лиза убрала, зарядку сделала. На столе заманчиво раскрыт толстенный том сказок Джанни Родари. Хочешь — читай, хочешь — играй, живи и радуйся. Был вторник, 17 мая.

И тем не менее Лиза не радовалась ничему. Она смотрела в стену и угрюмо перебирала одну за другой все свои неприятности. На обоях розовело пятно от гуаши, похожее на башмак с полуоторванной подошвой. Это была память об их с Аленой давнишней ссоре из-за красок. Тоже неприятность. Но старая. Хватало и новых. Основной же неприятностью, как говорили папа с мамой, была Лизина неорганизованность.

Ненормально, если девочка восьми с половиной лет не умеет сама себе толком приготовить завтрак, а делая уроки дома, пропускает буквы в словах и цифры в примерах. Ненормально, что она постоянно теряет в школе то чешки, то варежки, то шарфик. А разве можно где попало оставлять свои очки, а потом по часу искать их по всей квартире? Конечно, такой человек не может пользоваться ни уважением одноклассников, ни любовью родителей, ни даже доверием пятилетней сестры Алены. Так, примерно, говорил Лизе вчера вечером папа, проверяя ее домашнее задание.

Когда папа с мамой отчитывали Лизу особенно долго, происходила странная вещь. Где-то в середине нотации чувство вины у нее как будто съеживалось, а в голове начинали звенеть тоненькие фарфоровые колокольчики… Лиза вдруг представляла себя то ли принцессой сказочной страны, то ли маленькой королевой эльфов на весеннем празднике фей, то ли отличницей Женей Шмелевой, гордой и недоступной, когда она у доски, всегда спокойно и без ошибок, отвечает любой урок.

Родители, чувствуя, что Лиза не слышит их, сердились особенно. Им хотелось, чтобы дочка пообещала исправиться, и на этом можно было бы закончить выговор — всегда ведь неприятно ругать любимого ребенка.

Но когда мама, устав, спрашивала: «Ну как, ты все поняла, Лиза?», — то Лиза быстро отвечала ей что-нибудь вроде этого: «Да, мамочка, я все-все поняла, а как ты думаешь, у кого было красивее бальное платье, у Золушки или у Дюймовочки?»

И все начиналось сначала… Но не подумайте, что Лиза была двоечницей. Училась она на «четыре» и «пять», а уж по чтению была, точно, первой ученицей в классе.

Больше всего девочка любила повести-сказки и самую толстую книгу могла прочесть за день. Если книга была особенно интересной, Лиза потом перечитывала ее во второй раз, но и после первого прочтения способна была пересказать почти дословно.

Она и гулять любила, и по физкультуре была отличницей, хоть и не блистала особенными спортивными талантами. А еще Лизе нравилось рисовать. Когда она задумывалась о чем-то над листом бумаги с ручкой в руке, то лист быстро покрывался большеглазыми принцессами в изящных платьях и маленькими смешными человечками в живых и неожиданных позах.

Изредка родителям выпадала возможность забежать домой в утреннее неурочное время. Порой они и в одиннадцать часов могли обнаружить Лизу, застывшую в ванной с щеткой в руке, неубранную постель и несъеденный завтрак. Громыхали радио ни кухне, проигрыватель в детской и телевизор в гостиной. Поэтому папа с мамой справедливо считали, что Лизины успехи в школе держатся только на их контроле и неустанной бдительности.

Неприятностью второй была Лизина особенность задавать в самую неожиданную минуту кучу самых ненужных и, как, опять же, говорили родители, бестактных вопросов.

Вечером папа приходил с работы. Он снимал пальто, туфли в коридоре, плюхался на табурет в кухне и какое-то время сидел молча и неподвижно. Потом они с мамой начинали медленно рассказывать друг другу дневные новости. Тут-то Лиза с Аленой врывались на кухню, и — прощай покой!

Лиза честно старалась не мешать маме с папой, не разговаривать за едой, не перебивать старших. Но ничего не получалось. Вопросы сыпались из нее, стучали градом, прежде чем она успевала подумать, можно спросить или нельзя.

Были еще мелкие неприятности в школе, с ребятами. Лиза, как и все дети, постоянно находилась со своими сверстниками в отношениях сложных. Они ссорились, мирились, менялись куклами, бантиками и завтраками. А уж спорили на темы самые разные — от фасонов кукольных платьев до проблем внутренней и международной политики.

И последней, постоянной неприятностью был Лизин длинноватый нос. Лиза рассматривала его в зеркале каждый день, когда была дома одна. Девочка очень боялась, что после школы ее с таким носом не примут в артистки.

Папа уверял Лизу, что нос выправится, а в крайнем случае можно будет сделать потом пластическую операцию, но тут она папе не верила. У сестры Алены нос был курносый, и поэтому Лиза считала ее красавицей.

Итак, Лиза смотрела в стену, думала о своей невеселой жизни, но вдруг, непонятно как, в ее руке оказался фломастер. Появилось ощущение, что, если обвести розовый башмак на стене фломастером и посадить в него смешного человечка с маленькими голубыми глазками и растрепанной рыжей бородой, то получится очень интересная картинка…

Когда картинка была окончена, и человечек глянул на Лизу из башмака, словно подмигивал хитро голубым глазом, девочка опомнилась. Она поняла, что стена испорчена безвозвратно. Теперь мама не будет с ней разговаривать весь вечер, а папа… Папа опять, как в два-три месяца раз, закричит, вытащит из брюк ремень, постоит над ней минуту, потом скажет горестно: «Эх, Лизка…», махнет рукой и уйдет в спальню.

Несколько слезинок выползли из-под очков, скатились на губы, оставив во рту соленый тепловатый привкус, и башмак с человечком на стене расплылся и задрожал.

А потом произошло нечто непонятное и ошеломительное. Медленными, плавными толчками башмак с человечком стал сползать со стены вниз и вбок, увеличиваясь при этом в размерах. Вот он достиг края большой полки стеллажа, служившей столом Лизе и Алене, вывалился на полку и застыл, прочно встав на полуоторванную подошву. Теперь это был настоящий, грубый, розовый, клоунский, наверное, башмак сорок пятого, приблизительно, размера.

Кряхтя и потирая поясницу, маленький человечек выбрался из башмака и уставился на Лизу. На нем была ситцевая рубаха навыпуск с пояском, усыпанная мелкими черными горошинами, и черные шаровары, заправленные в рыжие скрипучие сапоги. Росту в нем было сантиметров пятнадцать.

— Вот спасибо, доченька, — степенно произнес он, поклонившись Лизе в пояс, — я-то и выбраться не чаял.

Стал разгибаться, опять закряхтел, схватился за поясницу и, тихо ойкая, осторожно присел на томик Гайдара, лежащий на столе.

— Радикулит, проклятый, замучил, — пояснил он Лизе, как будто все остальное было ей понятно. — Об эту, значит, самую пору в тысяча восемьсот третьем году весной в сенях прилег, ночь сырая была, с ветром, вот из угла и просквозило.

— Нор-маль-но… — только и прошептала Лиза, крепко держась обеими руками за сиденье стула, чтоб не свалиться от изумления.

В свои без трех месяцев девять лет она уже почти потеряла веру в чудеса. И хоть порой страшно, неудержимо хотелось, чтобы произошло что-нибудь волшебное, сказочное, веры в такой вот случай оставалось все меньше и меньше. Ну, совсем капелька, где-то на донышке сознания. И от этого ей, особенно по вечерам, перед сном, в постели, часто становилось грустно, и слезы подступали к глазам.