Семейное счастье - Вигдорова Фрида Абрамовна (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
— Ишь ты, лохматый! — говорят о нем.
По другую сторону от Москвиной лежит Захарчук. Он родился в сорочке. Это бывает редко. Из десяти только один родится в сорочке. И старые нянечки докладывают матери: "Счастливый! Родился в сорочке!" По народному поверью, не выброшенная сорочка хранит воина от ран, приносит счастье в семейной жизни, сулит богатство. Но тут не сохраняют рубашку новорожденного. И только няни между собой говорят:
— Ишь ты, родился в сорочке!
Новорожденные плачут, будто жалуются. Сегодня их первое утро, они еще не научились жить.
Молочными своими глазами смотрит Москвина на белый свет, на свое первое в жизни солнце. Наука говорит, что новорожденные видят все вверх ногами. Но может, это не правда? Москвиной нравится солнце, и она внимательно смотрит на него.
— Если бы ты знала, как беспокоился сегодня ночью твой папа! — говорит старый доктор. — Как он боялся! Такой высокий военный, красивый… Да… тебе не понять!
А может, она понимает? Она морщится, жует губами и принимается реветь. Она набирает силу и ревет уже гораздо громче, чем ночью.
— Ну что ж, доброе утро! — тихо говорит доктор. Его никто не слышит, только вот эти, для которых это доброе утро — первое в жизни.
Да, сегодня все его уважают. Не то, что вчера! Вчера его отсюда выталкивали, вчера его презирали и никто не хотел с ним говорить. Сегодня он отец. Отец Москвин. Все смотрят
На него одобрительно. Порядок: принес бульон. Ему говорят: "Папаша, шоколад возьмите обратно, шоколаду нельзя".
Удивительно: почему нельзя шоколад? На стене он читает: передавать разрешается фрукты, бульон, цветы.
Цветы! Ей нужны цветы! Да где же он их возьмет? Однако раздобыл. Сегодня все его любят. Когда он сказал: "Извините, но у меня родилась дочь…" — как все заулыбались: продавщица, кассирша. Не улыбался только старый
Садовник.
— Нашел чему радоваться, — сказал он хмуро. Однако собрал букет. Принес его откуда-то снизу. Это была сирень. Белая, будто восковая. Зимняя, без запаха, но все-таки сирень.
— Нет ли ландышей? — спросил Андрей, и все посмотрели на него как на сумасшедшего.
— А ты в следующий раз к маю подгадай, будут тебе ландыши! — мрачно ответил садовник.
— Спасибо! — сказал Андрей и побежал к Саше.
И вот он здесь. В третий раз за сегодняшний день. Родильный дом — уже не женское царство. Сегодня здесь царят отцы.
— Папаша Вздыхалкин! Вам записка! — кричит Оля. Папаша Вздыхалкин могучего роста, усатый. Через головы он протягивает огромную лапу и говорит: "Отдай!"
— Девочка, — сообщает он окружающим, — опять девочка. Пятая по счету. Ну что будешь делать?
— Так это же хорошо! Отлично! — говорит Андрей. — Я, например, очень хотел девочку.
— Много ты понимаешь! — махнув рукой, отвечает Вздыхалкин. — Сын для отца — это…
— Ясно, кормилец! — подхватывает чья-то бабушка.
— Мальчик — не девочка, — объясняет папаша Караваев. У него родилась двойня и оба — мальчики. Вот счастливец!
— Оля! — говорит Андрей. — Подите-ка сюда! Сегодня он разговаривает с ней по-свойски, сегодня он от нее не зависит.
Оля развертывает цветы, снимает бумагу и взвизгивает:
— Сирень! Глядите, сирень!
Девушка в белом халате стоит на ступеньке и, забыв о корзине с бульонами, задрав голову, смотрит на цветы. Зимняя, без запаха, это все-таки сирень. И все улыбаются этой зимней сирени, словно увидели что-то робкое, незащищенное, но прекрасное.
— Сирень, сирень, сирень, — проносится среди отцов и бабушек.
Оля взбегает по лестнице с сиренью в руках, оставив внизу корзину с бульонами и фруктами. Никто на нее не сердится; записки она унесла в кармане.
— Сирень! — кричит Оля, вбегая в палату. — Сирень! Сирень!
Первый час. Внизу посетителей все больше и больше. Открываются двери, входят пятеро молодых военных. Видно, все отцы. Народ вокруг затихает.
Халат! — отделившись от всех, требует их старший. Оля в недоумении:
— Какой такой халат?
— Мы пришли от академии. Навестить молодую мать Александру Москвину.
Тут Андрей открывает глаза. Ожидая от Саши ответа, он задремал на скамейке и вдруг видит своего друга Володю и с ним еще четверых ребят со своего курса.
— Очумели! — невежливо говорит Оля. — Тут вам что — обыкновенная больница? Тут родильный дом, кто вас пустит наверх? Там у нас все стерильное.
— Даже меня не пускают, — жалуется Андрей.
— А-а! Привет отцу! Привет папаше! — в один голосуют все пятеро. — Качать его!
— Очумели! — кричит Оля. — Где вы находитесь? Сейчас выведу!
Пятеро товарищей хоть и похлопывают Андрея по плечу, но глядят на него растерянно. Никто из них не понимает, что надо говорить в таких случаях.
Шум стихает, чтобы вспыхнуть опять: пришли Сашины подруги. Молодежь стоит в уголку, оттуда слышится смех, Андрею не по себе. Странно, неужто сегодня жизнь на земле та же, что и вчера, и у людей те же заботы, желания?
Сегодня что-то случилось с Андреем: большое, таинственное. Он стал отцом. И сейчас, глядя, как Володя разговаривает с Сашиной подругой Юлей, Андрей думает: ну, что он… Куда он пришел, право? А Юля-то, Юля! В семье такое событие, а она хоть бы что — занята Володей. Мимоходом сказала: "Поздравляю" — и все.
— Ну, давайте, давайте подарки! — говорит Юля. — Мальчики, я надеюсь, вы догадались что-нибудь принести? Апельсины? Чудно! Испанские! Шоколад — не пойдет. Вы что — читать не умеете? Боже мой, Андрей, погляди!
Развернув бумагу и громко смеясь, она показывает матросский костюм, который впору разве что пятилетней девочке, и красные башмачки со шнуровкой.
Все хохочут.
— На вырост! — слышится голос какого-то опытного отца.
— Умора! — смеется чья-то бабушка.
— Я бы сказал — дальновидно! — подмечает какой-то мужчина в пенсне.
В корзину укладываются туфли, платье, апельсины, кукольная мебель, погремушки, яркий целлулоидный попугай и большой мяч.
Присев на корточки, Юля наводит в корзине порядок.
— Гражданочка, попрошу изъять все это, — сухо говорит Оля. — Вы что, дети? Это ж родильный дом! Вы бы двух колесный велосипед купили!
— А когда вечеринка? — шепчет на ухо Андрею Володя. Андрей опешил:
— Какая вечеринка?
— Ну, спрыснуть. Рождение там, бракосочетание. Событие все же, правда, Юля?
— Мне бы ваши заботы! — насмешливо отвечает Андрей.
В приемную входят Константин Артемьевич, Нина Викторовна, дядя Сурен из Милютинского переулка, и его жена тетя Вера, и тетя Маргарита, которая завещала Андрею две золотые пятерки.
Оля ошеломлена:
— Сколько вас тут, одних Москвиных? — спрашивает она.
— Константин Артемьевич, — говорит Володя, — а когда вечеринка?
— За нами не пропадет, — отвечает Константин Артемьевич и поглядывает на Юлю. — Сегодня и приходите!
— Кто будет крестной? — спрашивает тетя Маргарита.
— Конечно, я! — говорит Юля.
— И я! — говорит Володя. — Вы — крестная мать, я — отец.
— Товарищи, честно предупреждаю, — говорит Константин Артемьевич, — кумовья не имеют права жениться. Они становятся вроде бы родственниками.
— Что ж такого? — независимо говорит Юля.
— Глупый предрассудок, — замечает Володя.
— Москвин! Москвин! Записка от Москвиной, — зовет Оля.
Волосы выбиваются у нее из-под шапочки. Она устала. Она не спала всю ночь.
— От Москвиной… — говорит она охрипшим голосом. — Скорее, папаша!
Только потом, вспоминая об этом дне, с его усталостью, бессонницей, многолюдьем и суетой, Андрей вдруг понял, что это и было счастьем: оно светилось апельсинами, гремело погремушками, сияло синевой матросского воротника (платье на вырост), алело красными башмачками, которые, должно быть, купили товарищи в складчину.
Красные башмачки! Все над ними смеялись. Но Андрею они не казались смешными. Ты пойдешь по траве, по росе, в алых башмачках, моя дочка без имени! Тебе минуло уже двадцать четыре часа. Целые сутки.
Они все сохранились, эти записки. Андрей всегда все хранил — конспекты лекций, отцовские письма. Он был военный, может быть, это еще усилило врожденную точность, почти педантизм. Об этой черте Саша прежде не знала: ведь не сразу все узнаешь о другом человеке. А Саша сохранила и привезла эти записки домой потому, что любила хранить знаки человеческой привязанности, как бы малы эти знаки ни были.
