Пятёрка с хвостиком - Нестайко Всеволод Зиновьевич (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Растроганная баба Зоя порывисто привлекла её к себе — она впервые услышала от Аллочки такие слова.
Три дня промелькнули быстро и незаметно.
Они возвратились на самолёте в воскресенье. В аэропорту их встречали папа и мама. Аллочка была очень весёлая и, захлёбываясь, рассказала про свои одесские впечатления.
И лишь после обеда мама обняла Аллочку за плечи и, виновато приглушив голос, сказала:
— Ты только не волнуйся, доченька… Я должна сообщить тебе печальное известие. Умерла баба Надя. Вчера её похоронили…
Аллочка так растерялась, что сразу даже не заплакала. Несколько секунд она молчала. Потом подняла на маму широко раскрытые глаза:
— Так, значит, вы… специально? Мама отвела взгляд:
— Ты такая впечатлительная, Аллочка! Мы боялись… Мы думали…
Мы хотели…
— Как вы могли?! — И только теперь она заплакала — громко, содрогаясь всем телом.
Они успокаивали её все втроём — мама, папа, баба Зоя. Она перестала наконец плакать и направилась к входной двери.
— Куда ты?! — испугалась мама.
— Не выдумывай! — сказал папа. Но она упрямо поджала губы:
— Нет, я пойду!
— Пускай идёт, — сказала баба Зоя. — Ей нужно сейчас побыть одной. Всё-таки баба Надя вынянчила её.
Аллочка спустилась во двор и, ощущая под сердцем холодок, пошла к окнам бабы Надиной квартиры. Подошла вплотную, приложила козырьком руку ко лбу и заглянула внутрь.
Хотя все вещи были на местах, она не узнала теперь знакомую с малолетства комнату. Только присмотревшись, поняла почему. Все зеркала были занавешены белыми простынями. А зеркал в той комнате было множество, как вы помните. И это было страшно. Аллочка отпрянула от окна.
Из подъезда вышла дворничиха тётя Галя, соседка бабы Нади.
— О! Ты мне как раз и нужна, — кивнула она Аллочке. Подняла фартук, порылась в кармане пиджака, вытащила конверт и протянула:
— Это тебе. Написано "в собственные руки". Потому я и не отдала родителям.
У Аллочки остановилось сердце, когда она взяла конверт. Знакомым почерком бабы Нади на конверте было написано:
"Аллочке Грацианской (в собственные руки)".
— Я нашла его на буфете. Когда опечатывали квартиру. Такой была человек! Как жалко! Сердце не выдержало. Потому что такое было сердце… За других болело. А тот, кто чужую боль в своё сердце не пускает, сто лет живёт.
Тётя Галя ещё что-то говорила, но Аллочка уже не слышала. Не заметила она и как дворничиха ушла.
Она то смотрела на конверт, то прижимала его к груди, то снова смотрела. И никак не решалась распечатать.
Наконец решилась.
"Любимая моя Аллочка! Девочка моя дорогая!
Ночью у меня был сердечный приступ, боялась, что не дотяну до утра. Потому решила тебе написать. На всякий случай. А то не успею… И ты не узнаешь, что я всё знаю. И безгранично благодарна тебе за твою тайну. Я знала, я верила, что ты не сможешь так просто забыть свою бабу Надю. Потому что нельзя забывать тех, кто так тебя любит. А ты для меня — самая родная, самая добрая. Нет у меня на свете никого, кроме тебя… Я всё понимаю, что видаться нам нельзя и не нужно. У тебя есть родная бабушка, которую ты должна любить. И любишь. Я бы никогда не простила себе, если бы стала между вами. Это было бы преступление…
И когда год тому назад я впервые увидела у себя в кухне на подоконнике кулёчек конфет, я растерялась. Я не находила себе места… На следующий день я встретила тебя во дворе, заглянула тебе в глаза, но ты сделала вид, будто ничего не случилось, будто ты ничего не знаешь. И я поняла, что ты хочешь, чтобы это была твоя тайна. И я подумала, что ты права. Так будет лучше для всех… А когда в следующий раз я нашла на подоконнике пачку вафель «Артек», я уже нисколько не сомневалась. Ты знала, что я люблю эти вафли.
Ты всегда приносила свои подарки в моё отсутствие. Я ни разу не заметила, как ты это делаешь. Хотя признаюсь тебе честно, иногда даже дежурила, надеясь тебя застичь. Но тщетно. Ты большая ловкачка, моя дорогая. Будь уверена!..
Спасибо! Спасибо тебе, моя единственная радость!
Будь счастлива, добрая моя девочка!
Обнимаю тебя.
Твоя баба Надя".
У Аллочки отчаянно билось сердце.
Строчки письма расплывались перед глазами.
Она ничего не понимала.
Какая тайна? Какие конфеты, какие вафли, какие подарки?
Она же ничего этого не делала!
И вдруг…
Вдруг в её воображении всплыла Люба Миркотан. Как она со свёртком в руке спрыгивает с карниза…
Кровь бросилась Аллочке в лицо…
Люба жила на третьем этаже с мамой, папой, старшей сестрой и двумя младшими братишками. Конечно, сегодня воскресенье, они могли куда-то поехать. У них была дружная семья, и они часто в воскресенье шумной гурьбой ездили на природу. Все с рюкзаками, даже самый младший, шестилетний Андрюха.
Но сейчас они были дома.
Дверь открыла сама Люба.
У Аллочки темнело в глазах, когда она пересохшими от волнения губами сказала:
— Выйди на минуточку… Пожалуйста… — И умоляюще повторила: Пожалуйста… — (Она даже забыла поздороваться.) Люба не удивилась:
— Сейчас… Я только наброшу кофточку. Спускаясь по лестнице, они сначала молчали. Потом Люба спросила:
— Где ты была?
— В Одессе… Но я не знала! Честное слово, я ничего не знала! Только сегодня… Честное слово! — Аллочка била себя кулачком в грудь, но и без этого ей нельзя было не поверить. Такой у неё был голос.
— Я так и думала, что тебя куда-то отослали, — не глядя на неё, сказала Люба.
— Скажи, зачем ты это делала? — дрожащим голосом спросила Аллочка.
— Что? — резко повернула голову Люба.
— Ну… конфеты… вафли…
— А… откуда ты знаешь? — покраснела Люба. Аллочка молча протянула ей письмо. Потом смотрела, как Люба читает, и видела, что ей больно.
Аллочка уже жалела, что дала письмо, но было поздно.
— Если бы я только знала…
Люба пожала плечами, потом неожиданно вздохнула:
— Я случайно услышала её разговор… с тётей Галей. Дворничихой. Она так говорила… о тебе… И вообще… Мне стало так её жаль. Это же страшно, когда человек такой одинокий…
— Если бы я знала… Если бы я только знала… — всё повторяла и повторяла Аллочка…
…Баба Надя стояла на перроне детской железной дороги в тени деревьев и, склонив голову набок, смотрела, как Аллочка отъезжает в маленьком разрисованном вагоне всё дальше и дальше…
Когда Люба Миркотан получила пятёрку с хвостиком, она так растерялась, что даже говорить не могла. Никто из тех, кто получал пятёрки с хвостиком, так не терялся. У Любы даже красные пятна на щеках появились.
— Ой! За что?! Ну, это уже… абсолютно! Все, особенно девочки, начали её успокаивать:
— Ну, чего ты…
— Как раз ты… абсолютно!
— Нечего прибедняться!
А Аллочка Грацианская горячо воскликнула:
— Вот и неправда! Не говори! Может быть, как раз ты — больше всех… — и вдруг запнулась.
Никто в классе не знал ни про бабу Надю, ни про Любочкину тайну, ни про письмо.
— Ай! Перестань! Слышишь! — крикнула Люба, но тоже вдруг умолкла и махнула рукой: — А! Ну вас всех!..
И выбежала из класса.
Так на том тогда всё и кончилось.
Аллочка и Люба были, как вы уже поняли, девочки темпераментные, чувства свои не всегда сдерживали.
Но, даже зная это, актив не ожидал такой бурной реакции, когда подходил к ним сейчас.
— Да вы что — смеётесь?! — воскликнула Аллочка. — Чтобы я чужую сумку с деньгами взяла?! Даже бы она десять лет под скамейкой стояла.
— Вот смешнячки! — воскликнула Люба. — Вы меня просто не знаете. Да я ни за что не стала бы звонить и оставлять сумку в телефонной будке. Это же кто-то мог бы спокойно проследить, схватить, и пока дежурный выбежал — ищи ветра в поле! Я бы в крайнем случае просто забежала в милицию, бросила бы сумку дежурному на стол и тогда бы удрала. Нет! Это не я!
Таким образом, первая попытка искать среди девочек ничего не дала. И актив решил вернуться к хлопцам.
