Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2 - Лиханов Альберт Анатольевич (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
— Поцелуй меня!
— Чего? — переспросил он, опешив.
— Дурачок, — ответила она, по-прежнему не открывая глаз.
Он помолчал, встал на колени перед диваном и прикоснулся к влажным и теплым губам.
— От тебя пахнет стружками, — прошептала она и открыла глаза.
— А от тебя дождем, — ответил он и поцеловал ее снова.
Она обняла его за шею, они целовали друг друга неумело и пылко и стали постепенно отплывать в туман, и окна, в которых стояла дождливая серость, засветились солнечным сиянием, пока она не спохватилась:
— Коляска!
Коляска стояла внизу, в подъезде, и дверь в квартиру была распахнута настежь. Федор с трудом поднялся на ноги и, глупо улыбаясь, отправился вниз.
Он принес коляску, запер дверь, вошел в комнату. Лена сидела на диване, сложив на пол мокрую плащ-палатку и отвернувшись в сторону.
— Лена! — шепнул Федор и снова приблизился к дивану.
— Что это с нами? — спросила она, покачав головой. — Какое-то затмение…
— Завтра затмение, — ответил шепотом Федор. — Солнечное затмение. — Он говорил, а она кивала в ответ после каждой фразы. — Я приду к тебе. Мы будем смотреть солнечное затмение.
Он поцеловал ее снова, она не отстранилась, но, когда Федор приблизился вновь, Лена закрылась ладошкой.
Ладошка была грязная — ведь Лена крутила руками колеса, когда ехала по грязи.
Федор схватил ее грязную руку и прижал к своей щеке.
Глаза его горели. Он смотрел на Лену ликующим взглядом, и она, потухшая было, улыбнулась ему такой же безмятежной улыбкой.
Мамуля ничего не заметила. Квартира была убрана, коляска протерта, платье тщательно выглажено и покоилось на плечиках в шифоньере — Федор оказался мастером на все руки. Но от папки, от него разве укроешься?
Первым делом он обнаружил стружку и подробно выспросил, откуда она взялась. Пришлось рассказать про одного знакомого. Отец промолчал, но несколько раз Лена ловила на себе его беспокойные взгляды.
А в нее, как нарочно, будто бес вселился. Она то принималась распевать во весь голос первое, что приходило — «Орлята учатся летать!», — то включала транзистор и под «Сентиментальный вальс» Чайковского кружилась в каталке по комнате, безбожно опаздывая, конечно, пыхтя от напряжения и срывая ногти, то принималась нюхать стружку, округляя глаза и глупо хихикая.
Потом она позвала папку и мамулю и принялась читать им Пушкина, то самое, неизвестное профанам стихотворение, которое теперь приобрело для нее новый смысл. Чтобы не выдать себя, она читала, дурачась, подвывая и гримасничая, не забывая, однако, следить за родителями.
Когда она кончила, мамуля поаплодировала ей и убежала на кухню, а отец вздохнул и еще раз пристально оглядел Лену.
— Ну хорошо, — сказал он, — ты влюбилась, это мне понятно. Познакомь.
— Завтра, — ответила Лена. — Кстати, завтра — затмение.
— Что? — испугался отец.
— Солнечное затмение. И мы будем его наблюдать. Папа, а как наблюдают солнечное затмение?
Отец растерялся.
— Через специальные астрономические приборы, наверное… Он у тебя что, астроном?
— Конечно, — ответила она серьезно, — и астроном, и философ, и голубевод, и еще многое чего.
Отец быстро подошел к окну, взглянул на голубятню, хлопнул себя по лбу.
— Как я сразу не допер! — воскликнул он. — Значит, Федька! Сын Американца.
— Не Федька, — рассердилась Лена, — а Федор. Какого американца?
Папка усмехнулся.
— Отца у него Джоном зовут, — сказал он, — так что твой приятель Федор Джонович.
— Да пусть хоть марсианин его отец, — засмеялась Лена. — Только бы дождя завтра не было.
Но утро вышло чудесное. Оказалось, что это суббота и родителям не надо идти на работу. Лена смутилась: Федор мог испугаться и не прийти.
Она нервно раскатывала по комнате, прислушиваясь к каждому шороху за окном: мало ли, Федор мог подать ей сигнал с голубятни. Но он не испугался. Послышался звонок, Лена кинулась к двери, но ее опередил папка.
Федор стоял на пороге принаряженный — в белой рубашке с короткими рукавами, в отутюженных брюках. Пушок на верхней губе намечал будущие усы, черные волосы крылом сползали на лоб, и Федор все время отбрасывал их назад.
— Здравствуйте, — сказал он бодро и перешагнул порог, не дожидаясь приглашения.
Папка провел его в комнату, тут же возникла мамуля, заморгала глазами, что-то силясь решить, какую-то свою задачу; покашливал, волнуясь, отец.
— Мы с вами знакомы, в общих чертах, — наконец проговорил он. — Я даже знаю, что вас зовут Федор.
— А вас Петр Силыч.
— Ну вот и познакомились, — засмеялась Лена и увидела, как облегченно улыбнулся папка. В самом деле, что произошло? Пришел человек, ее друг, и нечего папке покашливать, а мамуле моргать. Событие какое! Отец словно бы так же решил.
— А как вы будете наблюдать затмение? — спросил он.
Федор улыбнулся, полез в карман, аккуратно вынул что-то, завернутое в газетную бумагу. Это были два стекла, обыкновенные плоские стеклышки, закопченные на свече.
— Вот, — улыбнулся он смущенно, — сквозь них.
— Боже, как просто! — удивился отец. — Я думал, какой-нибудь прибор… Вообще, живя в мире сложного, мы совсем забываем о простом!
Федор взглянул на часы, и папка опять засуетился.
— Знаете, — воскликнул он, — Лена почти не бывает на улице. Давайте мы вывезем ее во двор, и там вы будете наблюдать ваше солнечное затмение.
— Почему ваше? — спросил, смущенно улыбнувшись, Федор.
Отец пожал плечами, смутился, закашлялся снова, извинился, принялся хлопотать, чтобы помочь Лене.
Когда они остались одни, Федор шумно вздохнул. Коляска стояла под окнами, возле голубятни, в окно на них то и дело поглядывали папка и мамуля, но все-таки они были одни.
Ноги Лены укутывал теплый плед, сама она была в шерстяной кофте, хотя солнце светило очень ярко.
Федор смотрел, как родители утепляли Лену под голубятней, и сказал с упреком, когда они ушли:
— А вчера в одном платье мчалась под дождем. Вот бы они узнали…
До затмения еще оставалось время, и Федор выпустил голубей. Птицы взвились в небо, и Лена, прищурясь и откинув голову, следила за их ликующим полетом.
— Как хорошо все-таки, Федя, — сказала она.
— Я их люблю, — ответил он.
— Я не про птиц. Я вообще. Жить хорошо. Даже если у тебя нет ног.
Федор посмотрел на нее строго.
— Зачем ты об этом?
— А о чем же, Феденька? — улыбнулась она. И шепнула: — Поцелуй меня! Ну! Я смотрю!
Она покосилась на окна, а Федор поцеловал куда-то возле уха и попросил:
— Не надо так.
— Как? — удивилась она.
— Лучше, как вчера.
Она взяла его за руку, ощутила ее шершавость. Сказала улыбаясь:
— Ах, Феденька, все это глупости. Ты вчера ушел, а я, дурочка, размечталась. И потом подумала: ну хорошо, раз так получилось, пусть будет. Все-таки целоваться хоть грустно, но приятно.
— А почему грустно? — улыбнулся Федя.
— Потому что бессмысленно. Это просто такие дни. Жизнь улыбается мне. А потом… ты встретишь нормальную девушку и забудешь про меня.
Федор ничего не ответил. Следил за своими голубями, за их полетом.
— Ты слышишь меня? — спросила она осторожно.
— Я не думал об этом, — ответил Федор.
— Подумай, — посоветовала она.
— Не хочу, — быстро сказал он.
Лена строго взглянула на Федора. «Вот ты какой, — подумала она, — не хочешь, а придется. — Это же решила повторить вслух, но промолчала. — Он ведь прав, раз не хочет думать. Ну и я не хочу».
Голуби кружили в бездонном небе, потом как будто замерли в нем и ринулись вниз. Что-то с ними стряслось. Белыми тенями промчались они рядом с Леной и Федором, влетели в голубятню и тревожно заворковали.
— Держи, — протянул Федор закопченное стеклышко.
Она прищурила глаз, но это вовсе не требовалось, — стекло было довольно большое.
Солнце сквозь него казалось ярко начищенным пятаком, красно-медным и очень близким. Руки грело его тепло, а через стекло оно было холодным.
