От первых проталин до первой грозы - Скребицкий Георгий Алексеевич (мир книг TXT) 📗

Я отбегаю в сторонку, с завистью наблюдаю за ловлей. Неожиданно бабочка присаживается на зелёный травяной стебелёк.

— Ага, попалась! — торжествует Михалыч. Нацеливается, взмах сачка… и сам ловец, споткнувшись о какую-то кочку, падает в траву, а испуганная бабочка взлетает вверх и улетает прочь.

— Лови, лови! — отчаянно кричит Михалыч, вскакивая с земли.

Увы, всё кончено — бабочка улетела.

Во мне кипит негодование-зачем он отбил у меня Добычу? Куда ему, толстяку, за бабочками гоняться!

Но ещё возмутительнее, что Михалыч пытается на меня же свалить вину за свою неудачу.

— Эх ты, разиня! — махнув рукой, говорит он. — Кричат ему: «Лови!» — а он разинул рот и ни с места. Вот я старик, а видишь…

Михалыч неопределённо показывает рукой на свой перепачканный в земле пиджак и неожиданно весело улыбается:

— Оба, брат, сплоховали! Ну, не беда, ещё такую поймаем.

— А что это за бабочка? — соглашаясь на мировую, спрашиваю я.

— Траурница. Видал, каков у неё наряд? Чёрный бархат с белой кружевной отделкой. Очень красива! Если бы не эта проклятая кочка, я бы её не упустил.

Немножко успокоившись после неудачи, мы продолжаем охоту. Наши дела идут неплохо, особенно у меня. Мне удаётся поймать две пёстренькие перламутровки, золотисто-зелёного жука — бронзовку и огромную стрекозу коромысло. У Михалыча тоже свои трофеи: он поймал белую с коричневатыми кончиками крыльев аврору и расписного красавца адмирала.

Луг кончается, мы подходим к небольшому лесочку. Сходимся вместе, и вдруг оба разом замечаем добычу. Не нужно и в атлас заглядывать, чтобы сказать, что это павлиний глаз. Два голубоватых глазка на нижних крыльях говорят сами за себя.

Бабочка сидит на земле, то распуская, то складывая свои чудесные крылышки.

Я нацеливаюсь сачком. Михалыч — тоже.

— Не мешай! — шепчет он.

— Опять упустите! — шепчу я.

Михалыч отступает.

А бабочка всё сидит перед нами, будто ждёт своей участи. Затаив дыхание заношу над ней свой сачок и мягко накрываю добычу.

— Молодец! — одобряет Михалыч. — Давай-ка её сюда. Вот мы её сейчас в баночку и посадим.

Павлиний глаз в банке. Пары эфира сразу одурманивают его. Уснувшая бабочка замирает на ватке, распустив свои глазастые крылья.

— До чего же красив! — любуется Михалыч. — Ты только, Юра, представь себе: устроим этого красавца в ящик под стекло, а зимой поглядим на него и вспомним лето, солнышко, луг. Хорошо, брат, тому, кто любит всё это. А теперь после успешных трудов и закусить не грех, — вспоминает он о захваченных с собой бутербродах.

Мы садимся тут же на бугорках и с аппетитом уплетаем хлеб с колбасой и с сыром.

Отсюда, с луга, виден наш крохотный городок. Он весь как на ладони. Красные и зелёные крыши домиков весело выглядывают из густой зелени старых, запущенных садов.

Издали городок похож на пчелиную пасеку. Одноэтажные деревянные домики будто разноцветные ульи. И это впечатление ещё усиливает крепкий медовый запах таволги. Он плывёт над согретой солнцем землёй; кажется, даже сам воздух от этого запаха стал каким-то густым, тягучим. Воздух дрожит, колеблется вдали над лугами и золотится от солнца, словно жидкий прозрачный мёд.

Закусив и немножко отдохнув, мы тем же путём возвращаемся домой.

НАТАША ПРИЕХАЛА

Дома нас ждала замечательная новость — из Москвы приехала Наташа.

Она выбежала нам навстречу, расцеловала меня и бросилась к входящему следом за мной Михалычу.

— Папа, здравствуй! Какой ты нарядный, весь в белом! — весело приветствовала она. — А это что у тебя, сумка какая-то?

— Тише, тише, там банки, бабочки… ради бога, не разбей! — защищал Михалыч наши трофеи. — Ну, здравствуй. Как доехала?

— Хорошо, всё очень хорошо! Я в последний класс перешла. Поздравь меня!

— Умница, умница, поздравляю! Дай мне только наши сборы отнести, на место поставить.

И мы проследовали к Михалычу в кабинет.

Весь этот и следующий день я почти не отходил от Наташи. Какая она стала большая, совсем почти взрослая! И такая красивая! Стройная, худенькая, лицо смуглое. Где же она успела так загореть? А как хорошо, когда она засмеётся, — зубы белые-белые!

— Ты прямо как негритёнок! — удивлялась, глядя на неё, мама. — Можно подумать, что с юга приехала.

— А я и сама не знаю, где я так загорела. Может, под лампой, когда к экзаменам готовилась, — смеялась Наташа, забавно морща при этом свой носик.

— Совсем, совсем взрослая! — говорил, глядя на неё Михалыч. — И причёску себе устроила. Прямо невеста! Придётся, видно, жениха поискать…

— Ну, папа, как не стыдно надо мной смеяться! — перебивала его Наташа, густо краснея и становясь от этого ещё лучше.

— да я вовсе и не смеюсь, — отвечал Михалыч. — Один жених уже есть: вон Кока Соколов. Он уже, почитай, целый месяц здесь околачивается.

— А как же учение? — удивилась Наташа. — Кажется, доучился, вон выгнали, — махнул рукой Михалыч.

— Бедный, как жалко! — усмехнулась Наташа. — Нужно пойти его навестить.

Не знаю почему, но это намерение Наташи мне совсем не понравилось. Зачем ей идти куда-то навещать Коку? Шла бы лучше с нами на луг ловить бабочек.

После обеда Наташа надела нарядное платье, а на шею нацепила коралловые бусы. Из своих чёрных кос она сделала большой пучок и стала настоящей красавицей. «Куда лучше задавалки Катьки!» — подумал я.

— Ну как, хорошо, идёт мне эта причёска? — спросила она меня. — Или лучше косы оставить, как ты думаешь?

Ах! Я уже ничего не мог думать, я только чувствовал, что сердце моё не то сейчас остановится, не то совсем выскочит из груди.

Наташа ещё раз взглянула на меня и лукаво улыбнулась:

— Нравлюсь я тебе? Я краснел и молчал.

— Идём со мной Коку навещать.

И мы пошли. К Соколовым в дом идти нам не пришлось. Коку мы встретили на улице. Он сам шёл к нам навстречу-узнал от кого-то, что приехала Наташа. Пошли все втроём в городской сад.

Я искоса поглядывал на Коку. Он был очень хорош. В белой рубашке, ловко перетянутой ремнём, и в смятой форменной фуражке, которую он лихо сдвинул на затылок. Из-под козырька выглядывал завиток белокурых волос.

— Ты что же так рано на каникулы явился? — спросила Наташа. — Разве занятия уже кончились?

— Для меня кончились, — весело ответил Кока. — Выгнали меня из лицея. Сказали — все науки усвоил, можешь теперь отдыхать! — Он беззаботно рассмеялся.

Наташа неодобрительно покачала головой:

— Что ж ты теперь думаешь делать?

— Да ничего. Летом в футбол играть, за барышнями ухаживать. А придёт осень — ружьё, собаки., и поминай как звали!

— А учиться когда же?

— А зачем мне учиться? — наивно переспросил Кока. — Денег у отца хватит.

— Да ведь это не твои, отцовские…

— Нy и что же? Солить их, что ли? Слава богу, вон сколько нажил, а куда тратить, не знает. Я ему помогу — у меня долго не залежатся.

Кока вынул из кармана серебряный портсигар и закурил.

— Зачем мне учиться? — повторил он. — Отец в школу и не заглядывал, а денежек накопил дай боже. На мой век хватит. — Он пустил через нос две тонкие голубые струйки дыма и озорно сбоку взглянул на Наташу. — Учиться хватит. Вот высмотрю за лето невесту да и женюсь, чего зря время терять!

— Кто же за тебя, обормота такого, пойдёт-то? — рассмеялась она, вызывающе глядя ему прямо в лицо.

— Да ты первая! — весело отвечал он. — Разве не пойдёшь? Говори, не пойдёшь, если посватаюсь?

При этих словах я почувствовал, что у меня замерло сердце и подкашиваются ноги. Я не смел взглянуть на Наташу. А она как ни в чём не бывало только звонко расхохоталась:

— Ну и жених!..

Кока всё так же искоса испытующе поглядывал на неё и вертел в руках недокуренную папироску. На его безымянном пальце что-то поблёскивало.

Наташа тоже заметила.

— Что это у тебя, кольцо? Покажи какое? Кока показал. Кольцо было серебряное, с изображением человеческого черепа.