Памятное лето Сережки Зотова - Пистоленко Владимир Иванович (читаем книги .TXT) 📗
- Эх вы, люди... - с горьким упреком сказала Антонина Петровна. - Был бы дома Николай Михайлович Зотов, не посмели бы так самоуправствовать.
- Я не самоуправствую. Мне сам Николай Михайлович поручил хозяйничать. И Сережка на моей совести. За образом письмо лежит, там все сказано, - сдерживаясь, чтобы не нагрубить, оправдывалась Манефа Семеновна.
Семибратова ушла. Сергей сел за уроки. Он раскрыл книжку, склонился над ней, но не читал. Манефа Семеновна взглянула на него и раз, и другой:
- Ты чего задумался?
- Ничего, - немного растерявшись, ответил Сергей и тут же спросил: Баб Манефа, а что у вас болит?
- Ты о чем, Сереженька?
- Семибратовой вы сказали, что болеете.
- А-а-а! - протянула Манефа Семеновна. По ее тону трудно было понять, что именно хотела она сказать этим восклицанием.
Она пытливо взглянула на Сергея и как можно спокойнее спросила:
- А ты почему, Сереженька, заговорил об этом?
И Сергей откровенно признался - никогда не замечал и даже не думал, что Манефа Семеновна может заболеть.
Старуха задумалась. Значит, мальчишка понял, что она обманывает.
- Небось подумал - Манефа Семеновна неправду сказала? Так?
Сергей покраснел, хотел сказать, что ничего подобного не думал, но вместо этого согласно кивнул головой.
Она грустно усмехнулась и не спеша стала разглаживать на морщинистой руке набухшие синеватые вены.
- Старый я человек, Сереженька, - тихо заговорила она, - чтобы говорить, а тем паче жить неправдой. У-ух, какой старый! Седьмой десяток доживаю. Это очень много! А господь все не прибирает, терпит мои грехи тяжкие. Что касаемо Семибратовой, правду я ей сказала. Все-то косточки у меня и болят и ноют. А что поделаешь? Хоть кричи, хоть плачь, какая от того польза?! Господь не такие муки терпел. Сам терпел и нам велел. Да и нельзя мне хворать, как другим. Ну-ка свались я, что с тобой станется? То-то и оно. Ведь я для тебя живу. Один ты у меня, тут и вся радость и все горе. Тебе хорошо - и у меня на сердце весело, с тобой что-нибудь - мне в десять раз горше. Так-то вот, Сереженька. Что же касаемо этих беженцев, я уже тебе поясняла. Да я для них, для безбожников, даже пальцем не пошевельну. Другое дело - единоверцы. Тут последним куском поделись, останнюю рубаху отдай. Ну, да не об этом речь. Так что знай, Сереженька, Семибратовой я правду сказала. Истинную правду. Хотя таких, как она, и обмануть не грех. Она ведь безбожница и великая грешница! Из-за таких и другим тяжко на белом свете...
С тех пор как началась война, от Николая Михайловича не было ни одного письма.
В Потоцкое стали приходить похоронные извещения. В них писали о геройской смерти то одного, то другого бойца-сельчанина. В классе Сергея уже четверо ребят остались без отцов. И тревожно, страшно бывало Сергею всякий раз, когда он узнавал, что снова к кому-нибудь пришла беда...
В школе Сергей не задерживался ни на минутку. Едва успевал прозвенеть звонок, извещавший о конце занятий, он торопливо собирал портфель и бежал домой. Ворвавшись в комнату, он сразу же спрашивал:
- Письмо есть?
Но писем не было.
Сергей становился все более замкнутым и неразговорчивым.
Учить уроки Сергей садился против окошка. Раньше, то и дело поглядывая на улицу, он высматривал почтальоншу, тетю Варю, а завидев ее, с нетерпением ждал, что она завернет к ним во двор и отдаст долгожданное письмо. Теперь же, когда тетя Варя стала приносить и похоронные извещения, ему всякий раз хотелось, чтобы она прошла мимо.
Манефа Семеновна пыталась хоть немного рассеять его мрачное настроение. Она знала, как охотно слушал Сергей ее рассказы, но запас их был давно исчерпан, все повторялось по нескольку раз, и Сергей знал их наизусть. И Манефа Семеновна принялась за библейские легенды.
Однажды она стала рассказывать о том, как прогневался бог на людей и послал всемирный потоп. Всю землю залило водой, погибли тогда и люди и тварь животная. Остался в живых только праведный Ной со своим семейством, он спасся на корабле под названием "ковчег". Остались на развод и разные животные - бог приказал Ною взять с собой в ковчег всякой твари.
- И слонов? И льва?
- Сказано тебе, всех.
- Интересно, какой же у него корабль был? - недоверчиво спросил Сергей.
- Должно быть, самый подходящий для такого дела.
- И долго они плавали? - не унимался Сергей, хотя видел, что Манефе Семеновне не очень нравились эти его вопросы.
Оказалось, потоп длился сорок дней и ночей. Затем больше года вода входила в свои берега. Долго жил Ной со своими зверями на корабле...
- А чем они питались? - снова полюбопытствовал Сергей.
- Запасы сделали, - ответила Манефа Семеновна, - не голодными же сидели.
- Так это сколько же всего надо было?
- Сколько надо, столько и взяли, - начинала сердиться Манефа Семеновна.
- Тогда и кораблей таких не строили... Я читал, что совсем еще недавно на парусниках плавали. Они деревянные и не очень большие.
- "Читал, читал"! Если в писании написано, значит, строили... Господь их вразумил. И насчет пищи тоже. Так-то, может, и вправду много надо, чтоб прокормить, а если будет воля божья, то и малой крошки надолго хватит. Вон в Евангелии описано, как однажды Христос пятью маленькими хлебцами пять тысяч человек насытил. Вот как оно бывает.
- Пятью хлебами? - недоверчиво спросил Сергей. - Может, они и не ели вовсе.
- Ели. Так говорится в Евангелии. Значит, правда. Все наелись, да еще много осталось.
Сергей помолчал.
- А змею тоже бог велел взять? Она же вредная. И волк тоже. И клопы. Крокодил, например... Зачем они нужны?
- Богу виднее. И ты, Сереженька, язык не распускай. Я тебе сколько раз говорила. Нехорошо! Молился бы лучше.
Теперь Манефа Семеновна почти не напоминала Сергею о молении - в положенное время он сам проходил в передний угол и начинал шептать молитвы, давно выученные им наизусть с голоса Манефы Семеновны. Эти молитвы ему не нравились, потому что он не все понимал, о чем в них говорится. Старательно проговорив их, Сергей начинал шептать слова молитвы, придуманной им самим. Она была очень короткой и состояла всего из трех слов: "Господи, спаси папу!" Иногда она чуть изменялась и выглядела так: "Господи, верни папу!" Сергею казалось, что чем больше он будет повторять эти слова, тем вероятнее, что они дойдут по назначению, и он повторял их сотни раз подряд. Иногда он шел по улице и раз за разом шептал свою молитву. И верил, верил Сергей, что этим спасет отца.
ОПЯТЬ ТАНЯ
Во время большой перемены к Сергею подошла невысокая подвижная девочка и бойко спросила:
- Ты Зотов?
- Зотов.
- Сережка. Да?
- Да.
- А я Таня. Ломова. Не узнал?
- Нет, узнал...
Сергей и вправду узнал Таню, как только глянул на нее, сразу же и узнал. Только та, прежняя Таня, была не совсем похожа на эту. Сергею запомнилась худенькая девочка в трусиках, босиком и с большим мячом в руках. А эта была гораздо выше, одета в темно-синее, до колен, платье, за спиной две золотистых косы и в каждой небольшой черный бант. Но лицо нисколько не изменилось. Ни чуточки!
Домой они пошли вместе. Таня расспросила Сергея про Николая Михайловича, затем рассказала о своем отце. Он летал на истребителе и все время был в боях. Сбил около десяти фашистских самолетов. И его подбили. Теперь он лежит в госпитале. В самой Москве. А они с мамой эвакуировались в Потоцкое, к бабушке Фросе. Что сталось с их городом - неизвестно. Может, уже немцы захватили, а может, весь разрушен. Когда они с мамой уезжали, город все время бомбили и фронт был совсем рядом, даже слышно, как стреляли из орудий. Теперь они с мамой будут жить у бабушки Фроси все время, пока наши фашистов не прогонят. Мама уже в колхоз на работу поступила.
- А цветы у вас есть? - вдруг схватила Таня Сергея за руку. Глаза ее засияли, а лицо осветилось радостью.
- Какие цветы? - не сразу сообразил Сергей.
