Своими руками - Данилов Алексей (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
— Я-то помогаю. Дрова рублю, воду с кормом ношу, навоз выбрасываю… Доить только не умею, — признался Илья.
— А учиться стал бы? — оживился Фёдор Михайлович.
— Стал бы, — согласился Илья.
— Ну так научимся! Откроем кружок. Сам обучу вас. Будете всё делать своими руками, тогда без вашего согласия не сведут корову на базар… Так и сделаем.
Они вышли из дома. Фёдор Михайлович направился к председателю, а Илья понёсся домой, но вспомнил, что в саду оставлен портфель, вернулся за портфелем.
Дояр Фёдор Михайлович Князев
Редко вспоминал Фёдор Михайлович свою детскую жизнь. Горькая она была, трудная, состояла из одних забот да хлопот, которыми живут только взрослые люди. И у детей бывают хлопоты и заботы, но только свои, детские. Жили по соседству с ними Громовы и Захаровы, дружки его. Просыпались они поздно, бездельничали, пока не собиралась кучка таких же бездельников, как звала тех ребят его мать, и не придумывали они себе какую-нибудь игру.
Его, Федино, утро начиналось рано, как и у взрослых. Шёл ему одиннадцатый год, был он старшим в семье ребёнком. Младше его были две сестрёнки и братишка. Отца не было.
Тогда шла война. Михаила Князева призвали защищать русскую землю, и писем от него не приходило. А мать заболела на втором году войны, сердце ослабло и опухли суставы рук и ног. Жила с ними бабушка, но и с ней беда приключилась: бомбил деревню фашистский самолёт, осколком ударило ей по надглазью, зрение у неё от этого повредилось сильно, только и могла она видеть свет дневной. Кое-что она делала на ощупь да наугад, но за её работой присмотр нужен был.
Федя, как старший, много дел справлял сам и присматривал за младшими. Он носил воду из колодца — два ведра на коромысле поднимал — и дрова в лесу готовил, дома сам колол их, рубил и в печку подкладывал, и сено для коровы готовил, и чуни ребятам плёл, ходил на пруд бельишко полоскать зимой и летом, и в колхоз на работу в горячую пору ходил, трудодни зарабатывал.
Знал Федя горькие слёзы. Позовут его ребята в лес или в луга играть, а ему некогда, не отойти от дома. Посмотрит он им вслед — горечью слёз глаза затянет; спрячется он от постороннего взгляда в сторонку, проглотит слёзы, глаза водицей промоет и за свои хозяйские дела принимается.
Но знал Федя и радости. Истопится печка, загребёт он кочергой угли с золой в угол под печные своды — приятно от чистоты пода, что самое главное дело сделано, с которого начинался каждый день. Истоплена печка, сготовлены завтрак, обед и ужин. Пока огонь в печке, и другие дела снимаются: корова подоена, ухожена, куры накормлены и дрова приготовлены для нового утра, чтобы положить их потом на просушку в печку.
Работу в колхозе Федя исполнял мужскую: больше возил корм лошадям и скотине, весной ездил за горючим для тракторов — словом, был возчиком. Люди хвалили Федю в глаза и за глаза. Но похвала смущала его. Он считал, что ничего особенного в его делах нет, что и не он главный работник в доме, а только помощник, что сестрёнка умывает и кормит мать и меньшего братца, бабушка тоже не сидит сложа руки, а в колхозе он работает наравне с другими мальчишками. И стоило Феде услышать о себе похвалу, он краснел, словно сделал что-то не то или не так, и старался уйти, спрятаться, чтобы не слышать этих слов.
В четвёртый год войны, осенью, когда стали падать с деревьев листья, Федина мать умерла. Больше всех о ней плакали бабушка и сестрёнки, но сестёр Федя скоро уговорил слёз не лить, сказал:
— Как-нибудь проживём. У нас ещё бабушка есть и корова. Будем все дружно работать — и проживём, не погибнем.
Бабушку Феде утешить не удалось. При его словах она больше расстраивалась, упрекала бога, что такой несправедливый, отнял у малых детей мать, что по порядку стоило бы сперва её, старую, прибрать, а то оставил слепую старуху в горе жить. Потому и бабушка стала скоро дряхлеть и всё больше прилёживать на печке.
Корову она доить не смогла. Родни у них в своей деревне не было. Федя несколько раз сходил к соседям, но одну из соседок корова не допустила к себе, а второй отдавала мало молока. Бабушка тужила при Феде:
— Горе-то какое нам. С коровой — и без молока сидеть будем. Была бы в твоих, Федюшка, летах Нюрочка, она сама смогла бы подоить Лыску. Беда на беде у нас в доме.
— Бабушка, а мужикам можно коров доить? — спросил Федя.
— Бывало, доили, — ответила бабушка. — Тоже по несчастью какому. Не принято у нас мужикам за это дело браться.
Нюра отозвала к порогу брата, пошептала ему:
— Федь, а Федь, ты не говори бабушке — я буду доить Лыску. Ладно?
— Ты маленькая. Она тебе не даст молока, — ответил тоже шёпотом Федя.
— А вот посмотришь — даст, — стояла на своём Нюра. — Я видала, как бабушка доила.
— Ладно, попробуешь, — закончил разговор Федя и занялся делами.
Вечером Федя не пошёл звать на помощь кого-нибудь из соседских женщин. Он налил в ведро тёплой воды, взял чистую тряпицу, чтобы после мытья обтереть вымя, вышел вместе с Нюрой в хлев. Корова ела сено. Федя дал ей мягкого, зелёного сена, чтобы она была добрее, подпустила бы к себе и отдала молоко маленькой доярке.
— На подойник, подмывай вымя, а я буду гладить Лыску, — сказал Федя сестрёнке.
Нюра нерешительно взяла подойник, со страхом стала подходить к корове. Лыска подняла голову, глянула на новую доярку и махнула по ней хвостом.
— Ой, она стегается, — сказала Нюра и отступила от коровы.
— Не бойся. Это она сперва так, — сказал Федя, поглаживая Лыске шею. — Она не привыкла к тебе или не узнала.
— Нет, Федь, боюсь. Она вон поднимает ногу, ударить хочет.
— Эх, бояка ты, — сказал Федя, выхватил у сестрёнки подойник и присел у коровьего вымени.
Наверное, Федя не осмелился бы подойти к корове, если бы не вызвалась на это сестра. Он считал, что заниматься этим делом мужчине стыдно, а теперь забыл о стыде, обмыл водой соски, вымя, обтёр тряпицей, вылил воду и принялся за дойку.
Он не ожидал, что польётся в подойник молоко, зазвенят струйки по ведёрному дну, что так скоро забелеет молочная пена.
Федя оглянулся. Сестрёнка стояла с раскрытым ртом, окаменевшая от изумления. Лыска переступила задними ногами, словно требовала освободить её до конца от накопившегося в вымени молока. Федя не перестал бы доить её, но ему свело судорогой пальцы. Он потряс кистями — и опять забулькало в подойнике молоко.
Когда Федя поднял подойник, то чуть ли не упал. У него от долгого сидения на корточках затекли коленки. Он отставил подойник, вернулся к корове, поласкал её.
Федя удивился, что сестры не было рядом с ним, ушла. Он почувствовал, что весь мокрый стал от пота, а тело обессилело и дрожит.
В сенцах он столкнулся с Нюрой. Она вывалилась из избы.
— Ой! Подоил! — воскликнула она. — И не пролил? Не стукнула она тебя?
— Не стукнула и не пролил, — ответил Федя и внёс молоко в избу.
Бабушка уже знала, что Федя подоил корову. От радости она поднялась, даже причесалась, собираясь слезать с печки.
— Родименький, желанненький мой, — причитала она, — и как же ты сумел-то? Сказали бы, я пошла бы сама, ничего мне не сделалось бы. Разленилась я, как на печку поднялась…
Федя был смущён, злился, что сестрёнка наболтала бабушке о дойке коровы, расстроила её. Сама шептала молчать об этом, а тут же и раззвонила. Он погрозил Нюре кулаком и подошёл к печке.
— Бабушка, ты лежи, не слезай. Я всё сделаю.
— И то всё делаешь на всех нас, а мы бока греем, кирпичи на печи протираем, — ответила бабушка. — Стыд нам за это. Надо не лежать, а хоть чуток да помогать тебе, родименький наш.
Бабушка слезла с печи, подошла к лавке, нащупала подойник и взвесила его на руке.
— Охохошеньки, да она тебе всё до капли отдала. А ручонки-то, поди, устали?
— Не, бабушка, — ответил Федя, скрывая правду. — Чуть-чуть пальцы покололо. Привыкнут. Это с первого раза.
