Жизнь и приключения Заморыша - Василенко Иван Дмитриевич (читать книги онлайн TXT) 📗
Доктор и батюшка были в одной компании, учитель и фельдшер - в другой, а к нам в гости ходил только псаломщик.
Важнее всех был пан Шаблинский, поэтому и дом его стоял не на улице и даже не на площади, как, например, дом батюшки, а на горке, в стороне. От пана, точней - от пани, и пошли перемены в нашей жизни.
Однажды Маша, в голове которой, как я еще тогда подозревал, гулял ветер, вздумала повести меня и Витьку к панам в гости. Целый день она стирала наши рубашки и штанишки, до блеска начищала пахучей ваксой дырявые башмаки, а под конец умыла нас яичным мылом, взяла за руки и повела на горку. По дороге она рассказывала, что стулья у пана хрустальные, стол серебряный, а ножи золотые. Этими ножами пан, пани и паненок режут толстое вкусное сало и едят сколько захочется. У нас с Витькой потекли слюнки.
- Маша, а нам они дадут сала? - спросил Витя.
- А как же! И сала, и пряников, и орехов, - сказала моя умная сестрица.
Чугунные ворота были раскрыты, и мы по усыпанной гравием аллее пошли к большому белому дому с колоннами. Около дома стояла худая, бледная барыня в голубой накидке и держала в костлявой руке палочку с очками на кончике. Перед барыней вертелся лысый, с толлстыми щеками мужчина. Он что-то ей говорил, а что, мы не знали: все слова были непонятные.
- Здравствуйте! - сказала Маша и протянула барыне руку.
Барыня поднесла к глазам очки на палочке и осмотрела через них сначала Машину руку, а потом нас с Витей.
- Николя, - сказала она мужчине, - что это такое?
Мужчина тоже осмотрел нас, поморгал и ответил:
- Я полагаю, Надин, это дети.
- Да, но чьи дети? - строго спросила она.
Мужчина, опять осмотрел нас, потянул носом и пожал плечами.
- Вот этого я, Надин, сказать не могу. От них чем-то пахнет. Кажется, гуталином. Да, да! Гуталином, я теперь это ясно чувствую... Или ваксой.
- Ах, да я вас не спрашиваю, чем от них пахнет! Я спрашиваю, заче-ем они здесь!
- Мы пришли играть с вашим панычем, - объяснила Маша. В горелки. Он умеет в горелки?
Барыня выпучила глаза.
- Николя, вы что-нибудь понимаете?
Мужчина поморгал, подумал и опять пожал плечами:
- Как вам сказать, Надин? Не очень.
- Це писаревы диты, - сказал бородатый мужик в фартуке и с лопатой в руке.
- Писаревы дети?! Пришли играть с Коко?! Николя, я еще раз спрашиваю вас: что происходит вокруг нас?
Маша, которая все время смотрела на барыню с раскрытым ртом, тут сказала:
- Тетя, у вас глаза вылазят.
- Что-о? - протянула барыня. И вдруг затряслась, упала головой на плечо лысого и застонала: - Николя, гоните!.. Умираю!.. Гоните!..
- Гони!.. - крикнул мужику лысый.
- Тикайте швыдче! - шепнул нам мужик.
Маша схватила нас за руки, и мы что было духу бросились бежать.
Когда дома узнали, как нас угостили у панов, отец заволновался:
- Ну, беда! Выгонят! Пожалуется в городе становому, и меня в два счета выгонят. Надо извиниться.
И он стал писать барыне письма. Напишет, прочтет, скомжает бумагу - и опять за перо. А дверь скрипнет - он весь сожмется.
Но становой не появлялся, и вообще все шло по-старому. Отец расхрабрился, порвал все письма и презрительно хмыкнул:
- Черта пухлого я стану извиняться перед барами!
Одно письмо все-таки уцелело, и я много лет спустя нашел его в бумагах отца. Вот оно:
Ваше Превосходительство!
Имею честь покорнейше просить Вас, проявите великодушие и простите моих неразумных детей за дерзкое поведение. Обязуюсь, Ваше Превосходительство, впредь воспитывать их в сознании своего положения и в глубоком уважении к Вашему Высокопревосходительству и всему Вашему семейству.
К сему
волостной писарь Степан Мимоходенко.
Решив, что ему и черт не брат, отец перешел в наступление и принялся ругать панов в самом волостном правлении в присутствии старшины, богатого мужика Чернопузенко. Да заодно и о царе выразился неуважительно. Дня три спустя Чернопузенко привел в правление плюгавого человечка и показал ему пальцем на отцов стул, а отцу сказал:
- Не треба.
- Чего не треба? - спросил отец.
- Не треба нам таких. Съезжай с квартиры.
В тот же день отец снял во дворе попа Ксенофонта старый флигелек в одну комнату с кладовкой, и мы на руках стали переносить туда наше имущество из казенной квартиры при волостном правлении.
- Черт с ними! - сказал отец. - Проживем и без мироедов. Хватит штаны протирать в канцеляриях. Буду свиней разводить. Есть свиньи, которые приносят по шестнадцати поросят. Верное дело!
Он куда-то съездил и вернулся со свиньей - такой огромной, что смотреть на нее приходили даже из соседних деревень.
- Купил за бесценок! - хвастался отец, заплативший за свинью все, что было припасено про черный день. - А кормить будем тем, что останется от обеда.
Но скоро выяснилось, что от обеда не остается ничего, так как и обеда, в сущности, не было. Маша, Витя и я ходили по улицам и собирали колосья, упавшие с крестьянских арб. Зерно, добытое таким образом, и служило нам обедом то в виде кутьи, то в виде супа или лепешек. Если б не корова Ганнуся, подкармливавшая нас парным молочком, то хоть волком вой. Маша к тому времени прошла в школе Ветхий завет и теперь говорила:
"Что ж, Руфь тоже собирала колосья, а в нее какой-то богач влюбился. Может, и в меня кто-нибудь влюбится".
Но ни в Машу, ни в нас с Витькой никто не влюблялся.
Зато поп Ксенофонт, завидя нас на дороге, где копошились в пыли его куры и клевали оброненные колосья, кричал дребезжащим от старости голосом из окошка своего дома: "Нищие! Голодранцы! Уйдите сейчас же с дороги, паршивцы!" Как и предвидел отец, чудо-свинья принесла ровно шестнадцать поросят. Но оттого ли, что от наших обедов почти ничего ей не оставалось, или по какой другой причине, она издохла. Вслед за ней издохли и все шестнадцать поросят.
А тут еще Ксенофонт, заметя, что в нашей борьбе с курами за оброненные колосья мы явно берем верх, вызвал к себе отца и сказал:
- Мне куры дороже вашей квартирной платы.
- Что ж, - ответил отец, - я могу и прибавить.
Ничего прибавить он не мог, так как уже несколько дней мучился, раздумывая, откуда взять деньги для очередной квартирной платы.
