Как я путешествовал по Алтаю - Архангельский Владимир Васильевич (книга жизни .TXT) 📗
Антон Иванович нервно поправлял галстук и одёргивал пиджачок, руки у него дрожали. Он подошёл к острой кромке скалы, которая отвесно спускалась к воде, как стена высотного дома, и носком ботинка попробовал, крепок ли грунт.
— Гранит потвёрже чугуна будет, — успокоил Вася.
Ему очень хотелось, чтобы доцент не отступил, спустился на верёвке.
Андрей Силыч подал нам конец верёвки и велел держать.
— Будь покоен, — сказал он доценту, — морскую службу всю прошли. Вира — подымай, значит! Майна — опускай! Ну, с богом!..
Антон Иванович, чуть побледневший, повернулся к нам, стал на корточки, опустил ногу в пропасть, крякнул и тотчас скрылся за уступом скалы. Верёвка змейкой ползла за ним, пока снизу не донёсся далёкий и незнакомый голос:
— Стоп!
Апсилей заволновался, глотнул дыма не в меру и раскашлялся. Он захлестнул конец верёвки за большой валун.
— Как бы он там не перевернулся. Горяч больно, а по горам-то и не хаживал.
Я подполз к самому краю пропасти и глянул вниз.
— Что там? — спросил Андрей Силыч, который держал верёвку, откинувшись грузным телом назад и упираясь ногой в камень. Верёвка резала ему руки.
У меня закружилась голова; далеко внизу бежала Бия.
Антон Иванович, крохотный, болтался где-то над ней, птицы облепили его, как пчёлы, летали вокруг, чуть не задевая крыльями по лицу. Упёршись в скалу, он отмахивался от них, руками шарил в норе. Затем быстро спрятал что-то в карман — кажется, яйцо.
— Может, поднимать пора? — тревожно спросил Андрей Силыч.
Я крикнул вниз, и тотчас из-за скалы послышался далёкий голосок Антона Ивановича:
— Вира!
Мы дружно ухватились за верёвку и потащили. Скоро показались помятая, выпачканная пылью зелёная шляпа, затем кисти рук, следом за ними — сияющая физиономия Антона Ивановича.
Лесник одной рукой легко подхватил доцента за воротник и вытащил из-за скалы, как кутёнка. От радости, что всё обошлось благополучно, он даже шутя перекрестился. Маленькая научная экскурсия была закончена.
Вскоре машина была исправлена, и мы продолжали свой путь. Ничего особенного не случилось за этот час, но настроение у всех почему-то изменилось. Никто больше не ворчал, не торопился, и все наперебой расспрашивали Антона Ивановича о стрижах.
— Чудеса! — удивлялся шофёр. — Сколько раз езжу мимо Иконостаса, а про этих птиц и не подумал.
Что ни поворот, то красивее и красивее становилась дорога. Грозно высились над рекой седые бомы, заросшие лишайниками, накрытые зелёными шапками из кедров. Широкие, тихие плёсы всё чаще и чаще сменялись порогами, где вода кипела и пенилась.
А в машине шёл нескончаемый разговор о стрижах. Эта маленькая колючехвостая птичка почему-то стала главным событием дня…
Первая ночь в тайге
В сумерках мы отдалились от бурной Бии, которая весь долгий вечер шумела справа, обогнули утёс и выехали на плоский берег спокойной, широкой и мутной реки Лебедь.
Отблесков заката не было видно даже на самых высоких вершинах. Наступала ночь, надо было думать о ночлеге, и шофёр торопился с переправой. Да и нам надоело подпрыгивать на узкой и жёсткой скамье, глотать пыль, трясти головой на ухабах и нечаянно прикусывать язык: мы уже сидели в кузове десять часов.
— Эй, перевоз! — гаркнул Андрей Силыч, как только машина остановилась. — Максимыч! Аль заснул?
На том берегу из сторожки возле парома вышла девочка в светлом платье.
— Это вы, Андрей Силыч?
— Я, Настенька!
— Дедушка больной, а я не осилю паром перегнать. Скоро папка придёт, он в мэтээс на работе.
— Не осилит, это верно, — сказал Андрей Силыч шофёру. — У неё, брат, всего одна сила, да и та комариная!
Пассажиры, которые уже привыкли ко всяким оказиям в пути, недовольно побурчали, поохали и стали вылезать из кузова. Андрей Силыч по-хозяйски осмотрелся на полянке.
— Пришвартовались мы на долгий час. Разжигай-ка ты, Вася, костёр, покажем, чего наша тайга стоит: поилица и кормилица. Апсилея попросим нарвать кислицы для чаепития.
Вася разжёг костёр и приладил над ним медный чайник Апсилея.
— Перед чаем хорошо бы ушицы отведать! — размечтался Андрей Силыч. — Настенька!
— Эй! — отозвалась в темноте девочка за рекой.
— Щучки у вас нету?
— Нет! Поглядите в верше, может, туда чебачки понасадились. Ищите ниже переправы, возле куста.
— Апсилей! — крикнул Андрей Силыч старику, который уже шумел в кустах смородины. — Луку нарви, луку! Да побольше!
Скоро Вася уже хлопотал на берегу: чистил и мыл чебачков. Апсилей притащил целый ворох ветвей смородины и большой пучок зелёных перьев дикого лука.
Мы расположились под кедром и начали угощаться ухой, приправленной горьким луком. А потом Андрей Силыч нарвал пучок пожухших листьев бадана, похожих на лопушки подорожника, мелко нарезал их и бросил в кипящий чайник.
Чай этот был очень тёмный. Он припахивал распаренным листом молодого дуба и связывал дёсны. Пили мы его с кислицей — красной смородиной — и морщились. Но ужин всем понравился, особенно Антону Ивановичу: он восторгался тайгой и её дарами.
А шофёр сидел мрачный.
— Ты что это? — спросил его Андрей Силыч.
— Я вот всё кумекаю, куда нам податься. В Турочак ехать ночью не резон — где людей устроим? Завезу-ка я вас к приятелю, на ферму. Она где-то недалеко тут. На сене отдохнёте, а утром — дальше. Ты как думаешь?
— Давай! — ответил за всех Андрей Силыч. — Пассажиры всё дальние, им где бы ни ночевать. Хоть бы и тут, чем плохо?
— Дружка давно не видал.
— Так бы и сказал! Ну, как знаешь.
Апсилею, видимо, понравилась мысль ночевать на свежем сене. Он что-то придумал, усмехнулся и сказал Андрею Силычу:
— Верно говорят, Андрей, что ты всю морскую службу прошёл?
— Всю как есть! И палубу драил в матросах, и в дудку свистел — боцманом был.
— И плаваешь, как рыба?
— Не хуже!
— Так чего же ты пузо у костра греешь, перевоза ждёшь? Плыви на тот бок Лебеди, гони сюда плот!
— Ну и мудрец ты, Апсилей! Флотские в таких делах не отступают! — Андрей Силыч пошёл к берегу, на ходу снимая бушлат и фуражку.
Через час мы переправились.
Настин дедушка, Максимыч, показался на пороге сторожки и долго объяснял шофёру, как проехать на ферму таёжной дорожкой.
— Сам бы вас проводил, да обратно не дойду. Держись левее, а потом прямо. От нас — вот так. — И он махнул рукой в сторону мрачной тайги.
Короткая торная дорожка скоро кончилась, и от неё потянулись две широкие тропки, по которым никогда не ходила машина.
Шофёр взял влево. Андрей Силыч и Вася стали в кузове, держась за крышу кабинки, но по лицам начали хлестать еловые ветки, и им пришлось сесть рядом с нами.
В свете фар тайга казалась страшной.
Из непролазной травы и кустов всюду возникали какие-то чудовища, раскинув лапы-крылья. А позади машины эти чудовища качались и дрожали. Это были поваленные бурей старые деревья. Они догнивали на земле, раскидав вокруг ветви и вывернутые коренья.
Машина прыгала на колдобинах, кузов скрипел. По бортам — то с мягким шорохом, то с каким-то жалобным визгом — чиркали ветки мохнатыми лапниками. На нас сыпалась труха, пыль, паутина, какие-то жучки и всякая другая таёжная нечисть.
Кончилась и эта тропа. На развилке виднелись три узкие дорожки, но никто не знал, по какой из них нужно ехать.
Шофёр остановился в раздумье. А через минуту он уже спал за баранкой: долгая дорога его умучила.
Где-то в стороне шумела Бия, словно там шёл по тайге проливной дождь. Где-то страшно ухал и смеялся филин. Вокруг нас тонко, назойливо пели комары.
Андрей Силыч разбудил шофёра и заставил его ехать по средней дорожке.
Мы перескочили через топкий ручей, залезли на крутую сопку и наконец забрели в такие дебри, где не было даже узкой, как половица, звериной тропы.
