Знамя на холме (Командир дивизии) - Березко Георгий Сергеевич (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
«Варвары! Варвары! Варвары!», неистово шептала девушка, подтягиваясь на одной руке.
Немцы снова перебросили пулемет, и теперь он стрелял чуть выше ее головы. Большое пламя непрерывно выплескивалось на Шуру, на снег, на людей, на города, на деревья, на жизнь. Оно хотело затопить всю землю. Оно брызгалось и тряслось, оглушительное, ненавистное. Казалось, все зло мира рвалось там наружу, и его можно было уничтожить сразу, поразить одним ударом, забить навеки в черную глотку. Шура приподнялась, опираясь на здоровую руку. Она увидела тонкий длинный ствол и удивилась, потому что все время представляла его себе другим. «Что же это я, — подумала она тут же, — у них ведь «гочкисы». И, быстро вскинувшись во весь рост и вытянув вперед руки, всем своим телом бросилась на огонь. Будто ветер опалил ее лицо, и кто-то сильно ударил Шуру в грудь, пытаясь оторвать от пулемета. Неизвестный бил словно железным кулаком, но Шура крепко держала свою добычу. Вдруг ее враг перестал вырываться из рук. Наступила полная тишина, и девушка захотела крикнуть так, чтобы знали все: «Я держу его! Я здесь!». Она не услышала своего голоса, и, удивившись в последний раз тому, что с ней происходит, Шура умерла.
В эту же минуту автоматчики ворвались в замолчавшее пулеметное гнездо. Прикладами и руками они прикончили пулеметчиков.
Глава одиннадцатая. Знамя на холме
На соломе, запорошенной снегом, сидели командиры, вызванные Богдановым и задержавшиеся на НП, инструктора подива, связные. Они отдыхали, привалившись к стенам курили, грызли сухари. Получив приказ, люди быстро, как на работу, уходили в бой.
Он еще не кончился, но становилось ясно, что атака захлебнулась. Об этом шопотом говорили главным образом те, кому уже не надо было возвращаться. До слуха Зуева доходили немногословные обрывки фраз: «Двенадцатый залег». — «Зверев отходит…» — «Не может быть…» — «Почему не может быть? Там у них пулеметов до дьявола». — «Какие, к чорту, пулеметы! Бойцов не поднять…». Зуев испуганно и печально поглядывал на комдива, стоявшего наверху на своем месте. Силуэт головы Богданова был почти черным на залитом ракетами небе. Адъютант слышал его голос, повелительный, громкий, казалось совершенно безразличный к тому, что думали и чувствовали люди. Попискивал телефон, и когда Богданов, взяв трубку, обрушивался на кого-то невидимого, все замолкали, иные опускали глаза. Комдив продолжал безнадежную битву, и хотя все ему повиновались, некоторые уже осуждали мысленно полковника, другие отчаивались за него. Зуев испытывал сложное чувство растерянности и надежды, в котором не было, однако, ничего, кроме любви к Богданову. Огорчаясь, адъютант слушал дурные вести и не отводил от комдива глаз, готовый предупредить каждое его желание.
Белозуб вышел из овина, прошел по двору и остановился у столба, некогда державшего ворота. Было видно почти как днем. В потоке мертвенного света лежала прямая длинная улица. Напротив, из двери дома, занавешенной плащ-палаткой, выходили красноармейцы. Сильный желтый огонь за их спинами отбрасывал к ногам Белозуба узкие тени. Прошли два связиста с катушками. Невдалеке звонко разнесся высокий женский голос:
— Раиса, носилки держи! Пошли.
«Я говорил — нельзя нам наступать, я же говорил», думал Белозуб, утешая себя. Однако самое сознание своей правоты было неожиданно тягостным. «Я же говорил», упрямо повторял Белозуб, пытаясь переадресовать одному комдиву нелогичное как будто чувство общей с ним вины. Но зачем нужна была Белозубу его одинокая правота, если дивизия снова оказалась отброшенной, а при воспоминании о погибшем Потапове майор испытывал стыд. В мыслях, проходивших словно стороной, он понимал, как, в сущности, правильно поступал все время Богданов. И хотя в этом трудно было признаться, Белозуб почти сочувствовал ему.
В конце улицы появился небольшой, быстро приближающийся отряд. В голове колонны двигалось развернутое знамя. Впереди шагал офицер, и рядом со знаменосцем шли два автоматчика. Они придерживали свое оружие руками, готовые, казалось, каждую минуту проложить себе дорогу огнем. Знаменосец высоко поднимал древко, и скошенное полотнище стелилось над улицей. В глубоких складках поблескивала позолота букв, и, будто фонарик, горело металлическое острие на древке. Взвод красноармейцев по четыре человека в ряд шел за полковым знаменем.
Люди, завидя его, останавливались. Они давно не встречали знамени иначе, как в сером чехле. Скрытое от взоров, оно покоилось обычно в углу штабной избы под охраной часового. О знамени часто упоминали в речах и газетах, но никто не смотрел на него перед боем. Двое связистов поставили на снег свои катушки. Ездовой соскочил с саней и быстро сдернул шапку, потом, поглядев на других снова надел ее. Иные из бойцов вначале просто любопытствовали другие удивлялись, но в конце концов смотрели внимательно и строго. Иные, как бы по неслышной команде, вытягивались, опуская руки по швам. Волнение охватывало людей, и лица их, иззябшие, сумрачные, будто выдубленные непогодой, менялись, как от внезапного ветра.
Знамя подходило ближе, и навстречу ему две санитарки несли раненого. Тот крикнул что-то, но Белозуб не расслышал слов. Девушки поставили носилки на снег, и одна из них, став на колени, приподняла голову лежащего человека.
— Волосы… Убери мои волосы! — сказал он раздраженно.
— Сейчас, сейчас, — заторопилась девушка. Она отвела длинные пряди, падавшие бойцу на глаза, и засунула их ему под шапку.
Знамя проносили мимо Белозуба. Свет из неплотно занавешенной двери упал на шелковое полотнище, и оно окрасилось прозрачным, живым цветом. Красная ткань словно вспыхнула и заалела в воздухе, мерцая золотой бахромой. Древко колебалось от движения, и тяжелые кисти раскачивались сверкая. Бойцы стрелкового взвода шли, соблюдая равнение, держа винтовки вскинутыми «на руку». Громко и дробно скрипел снег под многими ногами. Тонкие иглы штыков были светлыми, как серебро. Белозуб подался вперед, вытянулся и отдал честь.
Он узнал знамя своего тринадцатого полка и, потрясенный, следил, как оно удалялось…
— Куда вы? — спросила девушка, заметив, что раненый зашевелился, пытаясь подняться. — Куда вы? — повторила она.
— А? — сказал боец.
Офицер, командовавший взводом, круто свернул в переулок, и знамя, сопровождаемое стрелками, ушло в бой.
Девушка осторожно опустила голову солдата на носилки.
— Ладно, — сказал он твердо, — теперь несите.
Одна из санитарок все еще смотрела вслед ушедшему отряду.
— Раиса! — закричала другая. — Чего ты?
— Не знаю, — всхлипнув и прижав к носу варежку, ответила Раиса.
— Чего же ты плачешь?
— Не знаю…
Вздыхая прерывисто и горько, она взялась за ручки носилок. Подняв раненого, девушки побрели дальше.
Чувство, похожее на зависть, охватило Белозуба. В первую минуту ему захотелось даже остановить небольшую колонну стрелков и не пустить дальше. «Безумие, бессмыслица, — думал майор. — Верная смерть». Но, не желая гибели знаменосному взводу, Белозуб тосковал по его славе. Он испытывал теперь мальчишеское безграничное отчаяние. Ибо самым страшным оказалось стоять вот так, в стороне, когда знамя проходит мимо. В следующую минуту Белозуб рванулся вслед за отрядом. «У меня нет оружия… Найду винтовку в бою», подумал он, обрадовавшись этому решению.
В овине на НП все столпились наверху у смотровых щелей. Знамя другого полка, двенадцатого, находилось уже в бою, и офицеры слышали далекое «ура».
Знамя было за рекой и уходило дальше. Отсюда оно казалось совсем небольшим. Но в неживом сиянии ракет оно как будто само светилось, поразительно красное, легкое, сквозное. Оно поднималось над землей, словно взмывало вверх, наклонялось в стороны, билось, как птица, от взрывной волны — и метр за метром подвигалось вперед. Поле, казавшееся мертвым четверть часа назад, теперь топтали бегущие люди. Они возникали из складок обгоревшей земли, вставали с почерневшего снега, выскакивали из воронок. Как будто самый воздух пришел в необъяснимое движение и ставил солдат на ноги. Они бежали возле знамени, бежали по сторонам его, бежали сзади.
