Из старых записных книжек (1924-1947) - Пантелеев Леонид (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
- Ко мне же весь земной шар приклеился.
Вырубали.
Отморожена левая нога.
* * *
В связи с военным положением в городе появились какие-то таинственные знаки, указатели. Тетя Тэна рассказывала, что на днях к ней подходит где-то на Надеждинской улице пожилая дама.
- Простите, вы не могли бы мне сказать, что тут написано, на стене?
- Где?
- Вот тут. Что это такое: СПМ?
- Не знаю, - отвечает тетя Тэна. - Может быть, это "санитарная помощь милиции"... Или - "скорая помощь"... А почему это вас так интересует?
Старушка оглянулась и, сильно понизив голос, сказала:
- В этом, вы знаете, есть что-то необыкновенно приятное. Напоминает немножко Санкт-Петербург.
Тетя Тэна подумала и говорит:
- Да. Правильно. Но тогда получается не Санкт-Петербург, а Санкт-Петермург.
* * *
У девушки на столе брошюра "Застенчивость и борьба с нею".
* * *
В поезде:
- Далеко ли едете?
- Мне знать, а вам подумать.
* * *
Тип женщины, о каких в старину говорили: стервы-душечки.
* * *
Волково кладбище.
Большой гранитный крест. Наверху, на перекладине выбито и вызолочено:
КОЛЯ
А внизу, на постаменте, такими же золотыми буквами:
"А садик
и цветочки
здесь
есть?"
Странная надпись. Что-то очень трогательное, домашнее и очень значительное. Кого-то цитируют. Скорее всего, самого Колю. Может быть, гуляли с ним здесь, и он спросил у мамы с папой о садике и о цветочках. А очень скоро им вспомнились эти слова и были увековечены.
* * *
Присвоили воинское звание. Правда, не ахти какое, но все-таки... Интендант третьего ранга. То же, что капитан, только нестроевой службы. Послали проходить стажировку в окружную газету "На страже Родины". Думал сейчас же пошлют на фронт спецкором. Прихожу к редактору:
- Такой-то явился в ваше распоряжение.
- Очень хорошо. Здравствуйте. Вот вам первое задание редакции. Напишите нам об Иване Сусанине.
- То есть как? О каком Иване Сусанине? Об опере?
- Нет, о самом Сусанине.
- Позвольте. А материалы?
- Добудьте.
- Где?
Редактор посмотрел на меня отчасти сердито, отчасти с сожалением.
- Попрошу вас принять мои слова как приказ. Сроку даю четыре дня.
Дано было понять, что я свободен.
Я отдал честь, сделал поворот через левое плечо и вышел.
В Большой Советской Энциклопедии материалов не оказалось.
И все-таки...
В положенное время, через четыре дня на пятый, на стол полковника Березина легла статья, занявшая в очередном номере "На страже Родины" чуть ли не половину газетной полосы.
Так я ступил на военно-корреспондентскую стезю.
* * *
О Сусанине. Конечно, мне помогли источники литературные. Поэму (или думу) "Иван Сусанин" Пушкин назвал лучшей из написанных Рылеевым. Эту поэму, как это ни странно, любил и часто декламировал еще мальчиком Александр Ульянов, брат Ленина. О Сусанине писал Добролюбов: Сусанин отдал жизнь за родину, "твердо и непоколебимо верный понятию о долге".
* * *
Наше архангелогородское:
- Прежде вечного спокоя не почивай.
* * *
Мариинского театра - фанерный сарайчик-склад. На всех четырех стенах его - надписи: "Близко не подходить, внутри злые собаки".
Сбоку ребята мелом начертали резолюцию:
"Врут. Никаких собак нет".
* * *
"Катя".
Эпиграф:
"Война оказалась плохим развлечением".
Из письма крестьянина. 1915 г.
* * *
Пример узаконенной неграмотности:
"Обман общественного мнения".
Как это можно обмануть мнение? А ведь пишут. И даже в центральных газетах.
* * *
Видел во сне провинциальный южноамериканский город. Почему-то растрогало, что в городе только что (прогресс!) появились извозчики. Мои сопровождающие показывали их мне - новенькие пролетки, новенькая старопетербургская форма. Показали еще какой-то двухэтажный трамвай-дилижанс - тоже новшество! И все в этом городе было как-то архаично-молодо. Не хотелось уходить с его улиц и грустно было проснуться на улице Восстания, 22, в Смольнинском районе Ленинграда...
* * *
Минувшим и прошлым летом жила при нашей городской квартире мамина дальняя родственница Любочка, старая дева 54 лет. Проживала она у нас со своей мамашей, восьмидесятилетней, выжившей из ума старухой. Обе - из бывших. Любочка нигде не работает, живет распродажей вещей. В квартире, где они с матерью живут (в их бывшей собственной, а сейчас коммунальной), ее, по ее же собственным словам, "люто ненавидят".
У Любочки резко выраженная мания преследования, болезненная мнительность, подозрительность.
Мама ей говорит:
- Любочка, что вы все дома сидите, вы бы пошли прогулялись.
Она, поблагодарив, отказывается. Через десять минут приходит к маме:
- Александра Васильевна, можно вам задать вопрос?
- Пожалуйста.
- Скажите, пожалуйста, почему это вы предлагали мне пойти прогуляться?
Или мама спросит у нее:
- Кто у вас в квартире живет?
Минут через десять-пятнадцать, обдумав и обсудив со всех сторон этот вопрос, Любочка опять подступает к маме:
- Александра Васильевна, почему это вы спрашивали: кто живет в нашей квартире?
Говорит она осторожно, словно по гололеду ходит. Цифр и имен никогда не называет. Года полтора назад пробовала она работать. Устроилась куда-то курьером. Но, проработав с полмесяца, ушла.
Мама спрашивает, сколько она там получала.
- Немного.
- И долго работали?
- Некоторое время.
"Некоторое время", "некоторая сумма", "некто", "однажды" - по-другому она не говорит.
* * *
Любочкина мать, Марья Ивановна, в молодости была необыкновенно хороша собой. А происходила она из купеческой семьи, была почти неграмотна. Однажды стояла Марья Ивановна за обедней у Покрова. Стояла на клиросе, "рядом с князьями и вельможами", и даже среди этой блестящей публики выделялась своей красотой и статностью. В это время в церкви появился какой-то старичок генерал. Граф. Он принялся целовать ручки знакомым дамам и по ошибке, приняв Марью Ивановну за какую-нибудь баронессу или княгиню, и ей тоже поцеловал руку.
Совсем недавно, будучи уже на склоне дней, выживающая из ума Марья Ивановна заблудилась где-то на Песках и попала в милицию. Ей показалось, что ее хотят посадить в кутузку. Она перепугалась, но виду не показала, а сама перешла в наступление.
- Вы, батюшки, не смеете меня в холодную сажать, - говорила она. - Я человек благородный. Мне и князья и графы ручки целовали. Вот она - вот эту самую...
* * *
Жаркий июльский полдень. В Мельничьем Ручье на пляже весь день было много купающихся. К вечеру народ расходится, хотя вода еще теплая и сумерки не остудили зноя.
Лежу в кустах, читаю. Вижу - на противоположном грязном и обрывистом берегу, где обычно никто не купается, где вонючая илистая отмель истоптана и загажена коровами, - появляется молодой, лет под тридцать, человек, сезонный рабочий в бесцветной одежде. На лице у него - от одного уха до другого белая повязка. Лицо плоское. Он ведет себя, как вор: озирается, оглядывается. Уж не топиться ли, думаю, пришел? Нет, этот несчастный просто пришел выкупаться. Вероятно, долго не решался, но день стоял знойный, товарищи по работе бегали в перекур на реку, мимо все время шли купальщицы с мохнатыми полотенцами. И вот он не победил соблазна, пришел. Подходит к воде, оглядывается, снимает с лица повязку. Еще раз оглянулся, начинает стягивать грязную рубаху. Не решился. Натянул рубаху, сел на корточки и торопливо, как мальчик, ворующий у матери варенье, зачерпнул ладошкой черную торфяную воду и стал мыть свое безносое лицо, шею, волосы. Моет с наслаждением, но поминутно оглядывается, прислушивается...
Брат мой! Кто тебя? За что?..
* * *
Читаю "Процесс Людовика XVI". Поражает необыкновенное сходство и судьбы и характеров Людовика и Николая Второго. Начать с того, что начало их царствований было ознаменовано схожими событиями. Во время бракосочетания Людовика с Антуанеттой в Париже тоже была своего рода Ходынка. Во время пышных празднеств, "благодаря небрежности администрации", где-то в районе кладбища Св.Магдалины было раздавлено свыше 1000 граждан.
