Артемка у гимназистов - Василенко Иван Дмитриевич (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Однако взялся двумя руками за сундук и приподнял его: прямо на полу лежали книги.
- Жалко, что у вас нет зеркала: я бы посмотрел, какое у меня сейчас умное лицо. Кто-нибудь видел?
- Я бы разве позволил!
- А сами вы читали?
- Ага!
- Ну ясно. Незачем было и спрашивать. А я все думаю, как вам объяснить. Придется признаться.
- Я знаю, - сказал уверенно Артемка. - Вы кого-то увидели из будки. Наверно, из тех, из фараонов?
- Правильно. Я увидел шпика, который уже давно охотился за мною. Меня тут же, на базаре, и арестовали. В корзине были "Тайны гарема", "Бова-королевич", отрывные календари... А остальное, настоящее, лежало у вас в сундуке. Меня продержали три дня и приказали убираться вон из города. Я бы, конечно, не уехал, но те, кому я подчиняюсь добровольно, меня отзывают.
Попов пытливо посмотрел Артемке в лицо:
- Вам книжки понравились?
- Ох, и книжки ж! Особенно та, что про великую семью. Я так понимаю: великая семья - это весь трудовой народ, правда? И все так хорошо описано, вроде как в романе. Прямо за сердце хватает. Вот бы такое в театре показать!
Попов посчитал книжки, опять сунул их под сундук и укоризненно взглянул на Артемку:
- Двух штук не хватает.
- Правильно, не хватает, - подтвердил Артемка с таким выражением, которое ясно говорило: "И не проси - все равно не отдам!"
- Ну-ну, - согласился Попов. - А теперь до свиданья. Спасибо за ужин, за ночлег, а главное - за помощь. Днем сюда заглянет один мужчина, принесет вам Гоголя, Пушкина. А вы ему все эти книги отдайте.
Он взял Артемку за руку и уже совсем весело сказал:
- Ну, желаю удачи у гимназистов!
ТЕАТР ВО ДВОРЕ
Дома на Сенной улице небольшие, с тремя-четырьмя окнами. По бокам пыльной дороги дремлет бурьян. Вдоль длинных заборов шумят высокие тополя. Фонари на столбах хоть и горят, по от керосиновых ламп свет такой тусклый, что никак не рассмотреть номера на воротах.
Увидев с десяток босоногих мальчишек, прильнувших к щелям деревянного забора, Артемка догадался, что там, за забором, и есть театр. У раскрытой калитки стояли с фонарем в руке толстый юноша с серебряными пуговичками на белой чесучовой рубашке и девушка в коричневом платье и белой пелеринке.
Артемка в нерешительности остановился.
К калитке подошли две девушки и молодой человек в студенческой, с голубым околышем фуражке. Толстый гимназист поднял вверх фонарь и весело сказал:
- Ба, знакомые всё лица! Давайте ваши билеты и сыпьте в кружку деньги. Не стесняйтесь.
Девушка в пелеринке подставила жестяную, с замочком кружку. Звякнули монеты, послышались восклицания, смех:
- На строительство храма Мельпомены! Актерам погорелого театра!
- Ладно, ладно, - урчал толстяк. - Только фальшивых гривенников не бросайте!
Артемка нащупал в кармане пятиалтынный и подошел к калитке.
- Ба, - сказал гимназист, поднимая фонарь, - знакомые все ли... - Но не договорил и быстро стал на пороге, загородив вход: - Нет, сия личность мне незнакома, к тому же она, кажется, без билета.
- Билет я куплю, - сказал Артемка. - У меня деньги есть. - И протянул к кружке руку.
- Стой! - Гимназист схватил его за руку. - Не трудись. Билеты не продаются. Надо иметь пригласительный билет.
- У меня нет, - сказал Артемка озадаченно.
- А на нет и суда нет. Поворачивай оглобли. Гимназист опять поднял вверх фонарь, приветствуя новых гостей.
- "Ба, ба"! - рассердился Артемка. - Заладил одно. Пусти, мне к режиссеру надо.
- К режиссеру - завтра днем, а сейчас режиссер занят. Ну, отчаливай!
Артемка с укоризной посмотрел на толстяка и отошел. Но потом вернулся и без всякой уверенности сказал: - Я тоже актер. Пусти!
- Актер? - деланно удивился гимназист. - А да четвереньках ходить умеешь?
- Петька! Как тебе не стыдно! - возмутилась девушка. - Иди, мальчик.
Она взяла Артемку за рукав и легонько потянула к калитке.
И первое, что увидел Артемка, войдя во двор, был занавес. Как и в настоящем театре, он снизу освещался лампами и тихонько колебался от налетевшего ветерка. Артемка подошел ближе. Прямо во дворе, под открытым небом, - невысокие подмостки, на них круглая суфлерская будка и большие керосиновые лампы по бокам. А перед подмостками, на скамьях и стульях, уже полно публики: гимназисты, гимназистки, студенты и много взрослых мужчин и женщин. Так же, как в обыкновенном театре, шел несмолкаемый говор. В его ровный, как жужжанье шмелей, гул то и дело врывался рассыпчатый смех.
Публика все прибывала. Некоторые приходили со своими стульями и любезно усаживали на них дам.
Артемка поискал себе местечко, не нашел и взобрался на акацию, где уже сидело трое маленьких босоногих мальчишек.
- Тю, здоровый! - сказал один из них. - Сейчас ветку обломит - мы и попадаем.
Артемка хотел ответить, но тут занавес задвигался, одним краем поднялся до половины, наискось открыв сцену, потом упал, потом опять дернулся и наконец с помощью высунувшейся сбоку руки пополз вверх. И, как в настоящем театре, Артемка увидел комнату, только без потолка, письменный стол, диван и кресла. За столом сидел мужчина и писал. Он покрутил усы и голосом, срывающимся, как у молодого петуха, сказал:
"Ужасна участь адвоката! Надо иметь не нервы, а канаты!" Вбежала пожилая очень маленькая женщина и совсем девичьим голосом стала жаловаться на своего зятя, а адвоката называла то Петрушкиным, то Помидоровым, то Арбузовым, хотя фамилия его была Огурчиков. Но вот вошел рыжий мужчина. Он так заикался, что адвокат ничего не смог от него добиться. А потом вбежал ревнивый муж и, приняв рыжего мужчину за своего соперника, стал обливать его из сифона. Это был веселый водевиль, в котором сначала все смешно перепуталось, все перессорились, а затем все выяснилось и все помирились.
И, хотя юношески блестящие глаза исполнителей и их звонкие голоса плохо вязались с приклеенными бородами, публика от души смеялась и хлопала в ладоши. Артемка тоже смеялся. Но, когда занавес, все так же дергаясь, закрылся и стало ясно, что этим все кончается, Артемка почувствовал разочарование. Вчера он видел на сцене самую настоящую жизнь, только страшно интересную. Пепс правильно говорил, что в театре публика и ненавидит и любит. Артемке вчера хотелось вскочить на сцену и такими словами отхлестать притворщицу и скрягу Гурмыжскую, чтобы она не знала, куда деваться. Зато каков сам Несчастливцев! Отдал последнюю тысячу и ушел с Аркашкой пешком. Артемка ладони себе отбил, хлопая знаменитому Ягеллову. Нет, гимназистам до такого театра далеко!
Из-за занавеса выбежал толстый гимназист, тот самый, который не хотел впустить Артемку, и объявил, что через пять минут начнется дивертисмент. В публике захлопали. Толстяк сказал: "Ба, знакомые всё лица!" - и, ухмыляясь, ушел.
Когда опять подняли занавес, вышел худощавый, с рыжими волосами и светлыми глазами гимназист. Он взялся руками за спинку специально для этого поставленного стула и сказал:
- "Осел и Соловей".
Артемка знал басню наизусть, но гимназист прочел ее так хорошо, с такой забавной мимикой и живыми интонациями, что она показалась Артемке совсем новой. Это был тот гимназист, который исполнял в водевиле роль заики. Видимо, его любили. Когда он кончил, в публике долго хлопали и вызывали: "Лу-нин! Але-еша!"
Потом выходили другие гимназисты и тоже читали стихи. Больше других Артемке понравилось стихотворение о мужиках, которые пришли к вельможе просить о своих делах, а их швейцар не пустил. Артемке и самому захотелось выучить эти стихи и читать их так, как читал большеголовый смуглый гимназист, - чтобы за душу хватало.
- Это Клавдин, - сказал босоногий мальчуган. - Коля Клавдин, ихний режиссер.
После Клавдина щупленький, но уже с усиками гимназист сыграл на скрипке. За ним вышел толстяк, встреченный возгласами из публики: "Ба, знакомые всё лица!" Он прочитал рассказ Чехова "Разговор человека с собакой" и так при этом заливисто лаял, что в соседних дворах откликались все собаки. Насмешив публику, толстяк объявил минуту перерыва.
