Борьба незримая (Книга 2) - Чудинова Елена В. (серия книг txt) 📗
Алексей Данилович легкой, несмотря не некоторую грузность фигуры, походкой прохаживался по классу, рассказывая с той интонацией невольного давления на слушателей, которая вырабатывается многолетней педагогической практикой. Борис Ивлинский с новым чувством следил за ним взглядом: значит, Алексей Данилович... а разве можно было сомневаться в этом! Но почему он даже тогда...
...После выстрела студента Леонида Каннегисера, прогремевшего на Александровской площади 30 августа минувшего года, тринадцатилетний Боря Ивлинский на уроке истории (проходили Римскую империю) вызванный к доске, попеременно бледнея и краснея, с жаром рассказывал о смертоносном ударе Брута. Те ученики, за выражением лиц которых внимательно следил во время ответа Бориса Алексей Данилович, не обратили ни на что внимания: крепко прививаемые им категории мышления не включали эмоциональных ассоциаций такого рода. Непонятная горячность Явлинского в рассказе о каком-то несчастном Цезаре (провались он пропадом - кому он нужен!) была подсознательно воспринята ими как "буржуйские штучки" вроде аханья над дурацкими картинами давным-давно померших художников, рисовавших всяких там "святых", хотя никакого Бога нет, а все попы - паразиты, дурманящие народ опиумом, чтобы отвлекать от классовой борьбы. Вдумываться в эти "штучки" никому не приходило в голову.
Когда взволнованный, тяжело дышащий Борис сел за парту, из нее что-то выпало - видимо, от неловкого движения. Это была книга небольшого формата, обернутая в бумагу.
- Вы читали на уроке, Ивлинский.
- Нет, я не читал, Алексей Данилович! Она просто выпала из сумки... удивленно ответил мальчик.
- В довершение ко всему Вы мне лжете. Ваш ответ, демонстрирующий прекрасное знание пройденного материала, к сожалению, не соответствует вашему недопустимому поведению. Зайдите ко мне сразу после уроков.
Прозвенел звонок, и под смешок довольных тем, что директор задаст задаваке Ивлинскому, Алексей Данилович вышел из класса.
- Вы меня вызывали, Алексей Данилович, - голос звучал подчеркнуто вежливо, а темно-карие открытые мальчишеские глаза смотрели на Алферова с неукротимой детской ненавистью.
- Присаживайтесь, Борис. Прежде всего позвольте мне принести Вам извинения за несправедливое обвинение, которое я давеча вынужден был Вам предъявить.
Ненависть сменилась изумлением - на грани испуга.
- Вы извините меня?
- Д-да... конечно, Алексей Данилович... Но я... не понимаю.
- Надеюсь, что поймете. Именно поэтому мы разговариваем сейчас. Теперь ответьте - у Вас уже приготовлено какое-то оружие, не так ли?
- Да, "Смитт и Вессон". Старый, папин.
- Я не стану просить Вас отдать его мне. С меня довольно будет обещания, что Вы не станете осуществлять Вашего замысла.
- Я не могу дать такого слова, Алексей Данилович! - Мальчик гордо вскинул подбородок. - Я все продумал. Во все времена у всех жертвовавших собой людей были матери, бабушки, сестры - ведь в этом я не составляю исключения, не так ли? Значит, этот вопрос решен до меня. Я жалею только об одном - что Ленин в Москве. Каннегисер казнил Урицкого, пожертвовав собой. Я убью Зиновьева. Вслед за мной кто-нибудь убьет Троцкого. Ведь для того чтобы обессилить гидру, ее необходимо обезглавить! Это мне слишком ясно, чтобы я мог думать о тех, кто мне дорог, об их горе.
- Вы не все обдумали, Борис. Обезглавить гидру - это действительно самый надежный способ ее обессилить, Вы правы. Вы думаете, что я буду говорить Вам о том, что Вы слишком молоды, чтобы жертвовать собой? Нет. Алтарь освобождения отечества многократно принимал как жертву жизни даже более юные, чем Ваша... Вы думаете не о славе для себя, а о горе, которое решились причинить родным, - это также хорошо говорит о Вас. И тем не менее я повторю свою просьбу: обещайте, что оставите Ваш замысел.
- Я не понимаю Вас! Алексей Данилович, я Вас совсем не понимаю!
- Мы имеем сейчас возможность отрубить гидре головы, Борис. Но мы не имеем на это морального права.
- Отчего?
- Оттого, что за каждую голову гидры мы заплатим не своими головами, точнее - не только своими головами, а десятками тысяч жизней других людей детей, стариков, женщин... Сотни семей белых офицеров находятся сейчас в Москве и Петрограде. Имеем ли мы право платить за жизнь Зиновьева, Ленина или Сталина детскими жизнями, отвечайте, Борис! Я, кажется, познакомил Вас в курсе античной истории с понятием "заложники"... Для такого количества заложников не может хватить тюрем, да тюрьмы и не нужны. Отвечайте, Борис, имеем ли мы это право?
- Нет. Но наверное ли это так?
- Обещайте мне, что Вы оставите свой план до тех пор, покуда не убедитесь, что я не прав, - то есть если за смертью Урицкого не последует массовых убийств.
- Обещаю, Алексей Данилович.
А потом началось воплощение фантастического невозможного кошмара...
...Шептались о последовавших за покушением на Лeнина жутковатых шествиях по Москве людей одетых в черную кожу с головы до ног. Люди несли черные шесты с черными полотнищами, на которых кроваво красными буквами горело слово "террор"... Это было заглавием из чудовищных страниц истории Октябрьской революции...
"ТЕРРОР".
"КРАСНЫЙ МАССОВЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТЕРРОР".
Ленин писал в те дни Зиновьеву:
"ТОЛЬКО СЕГОДНЯ МЫ УСЛЫШАЛИ В ЦК ЧТО В ПИТЕРР РАБОЧИЕ ХОТЕЛИ ОТВЕТИТЬ НА УБИЙСТВО ВОЛОДАРСКОГО МАССОВЫМ ТЕРРОРОМ И ЧТО ВЫ (НЕ ВЫ ЛИЧНО А ПИТЕРСКИЕ ЦЕКИСТЫ ИЛИ ПЕКИСТЫ) УДЕРЖАЛИ
ПРОТЕСТУЮ РЕШИТЕЛЬНО!
МЫ КОМПРОМЕТИРУЕМ СЕБЯ: ГРОЗИМ ДАЖЕ В РЕЗОЛЮЦИЯХ СОВДЕПА МАССОВЫМ ТЕРРОРОМ А КОГДА ДОХОДИТ ДО ДЕЛА, ТОРМОЗИМ РЕВОЛЮЦИОННУЮ
ИНИЦИАТИВУ МАСС. ВПОЛНЕ ПРАВИЛЬНУЮ ЭТО НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО!
ТЕРРОРИСТЫ БУДУТ СЧИТАТЬ НАС ТРЯПКАМИ ВРЕМЯ АРХИВОЕННОЕ. НАДО ПООЩРЯТЬ ЭНЕРГИЮ И
МАССОВИДНОСТЬ ТЕРРОРА, ОСОБЕННО В ПИТЕРЕ ПРИМРР КОЕГО РЕШАЕТ*"26.
Самым страшным было то, что предугадать чей черед придет следующим, было невозможно.
И в эту полную скрытого ужаса голодную зиму, с чувством вызванного собственным бессилием тяжелого отчаяния в душе, незаметно для себя взрослел Борис Ивлинскиий.
Незаметно... Трудно заметить, что ты взрослеешь когда все вокруг унизительно говорит тебе о твоем детском бессилии... Когда твое место изрезанная ножиком крышка парты, твое дело - потрепанные страницы учебников: зубри спряжения и держи язык за зубами - а на что ты еще имеешь право, если знаешь что ты - не защита для мамы, бабушки и сестры Кати, а поэтому делай вид, будто этого не понимаешь. Вокруг тебя смерть, а твое унизительное детское место - за партой, и не потому, что ты боишься или не способен на иное, а потому, что ты не знаешь как... Борис Ивлинский взрослел, проходя зимой 1918 - 1919 годов через недетское отчаяние бессилия.
