Виктор Вавич (Книга 2) - Житков Борис Степанович (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
- Стой, стой, я сюда принесу, взвесим. Виктор как выдулся весь и тряпкой плюхнул в кресло. Он часто дышал и повторял:
- Грушенька, Грунечка! - И сам не знал, что слезы набежали на глаза розовым маревом показалась Груня в дверях. По-домашнему звякал безмен о блюдо.
Руки
ЛЕГКИМ, будто даже прозрачным, встал утром Виктор. Бойко печка гудела в углу, и слышно было, как рядом в столовой пузырил самовар. Виктор надевал свежую белую рубашку, прохладную, и смотрел на узорный мороз на окне, пух белый и нежный. Услыхал, как Грунечка поставила чайник на самовар: ручкой, наверно, в рукаве в широком, с кружевом. Заспешил. Терся под краном ледяной водой, запыхавшись.
- Витя! Видел, я тебе рубашку положила, - Грунин голос.
- Да, да! - начерно крикнул Виктор, хотелось скорей начисто, как по белому снегу, подойти, поздравить с днем, всей душой сесть за чай с Грунечкой.
"Грунечка у меня какая", - думал Виктор. Одернулся, поправил еще раз волосы и вступил в столовую.
Как целый цветник встала навстречу Груня в синем капоте с цветами, с кружевами, и сверху, как солнце над клумбой, Грунина улыбка, и теплые Грунины руки мягко взяли за затылок, и Виктор целовал руки куда мог, куда поспевал, и хотелось, чтоб еще больше, чтоб совсем закутали его руки.
Груня подала стакан, и розовое солнце дернуло по замерзшим стеклам, и розовым светом ожила посуда, розовый пар кокетливо вился над стаканом. На минуту стало совсем тихо, и Виктор держал и не брякал ложкой.
- Ты посмотри, я тебе положила пять рублей в бумажник, - и Груня кивнула подбородком на боковой карман - Виктор застегивал шинель, - за эту, знаешь, - и Груня покосилась на Фроську. А Фроська просовывала под погон портупею.
- Прямо к нему, к каналье, - тряс головой Виктор, - сейчас же, пожалуйте... А ну-ка, милостивый государь, - Виктор съежил брови и сделал на лице "решительность". - Счастливо оставаться, - шаркнул Виктор в дверях и козырнул.
С портфелем под мышкой вышел Виктор на улицу. Дворники скребли панели, и, прыгая через скребки, спешили мимо них гимназисты. В конце улицы, прямо по середине над уходящими рельсами, висело красное солнце, как будто оно вошло в улицу и остановилось от любопытства и радости. И Виктору показалось, что все спешат в конец улицы глядеть солнце. Снег неистово горел, и едко брал за щеки мороз.
Виктор жмурился от света, улыбался и составлял в уме: "Почем у вас семга? Так-с. Потрудитесь немедленно выписать счет на три с половиной фунта... фунта этой рыбы... "вышеупомянутой" не годится. Этой рыбы", решил Виктор и завернул за угол.
Солнца не стало.
В магазине все лоснилось прохладной чистотой. Покупателей не было. Старший приказчик снял кожаный картуз, отставя мизинец. Оперся на прилавок почтительно, ожидательно. Виктор кашлянул для голосу и строго сказал:
- Хозяина мне.
- Простите, только вот вышли за товаром-с.
- В этом случае, - и Виктор нахмурился, - напишите счет на семгу, на три с половиной этой рыбы... фунта семги. Немедленно.
- Без хозяина невозможно-с. Свесить прикажете? - и приказчик взялся за нож.
- Вчера ошибочно была получена мною семга, от вас, от Болотова. Виктор покраснел и сдвинул брови. - Неизвестно, что ли?
- Не упомню-с! - и приказчик пошарил глазами по мраморному прилавку.
- Мной, - крикнул Виктор, - мной! - В это время звякнула входная дверь, а Виктор кричал: - Мной ошибочно не было заплачено за три с половиной фунта вышеупомянутой рыбы! Понял! Получай! Сколько?
Дама в ротонде, вязаный платок на голове, испуганно глядела сбоку на Виктора.
- Ничего нам не известно, как же получать? Никак невозможно. Это уж с хозяином извольте.
Приказчик не глядел на Виктора, сырым полотенцем тер прилавок все дальше и дальше. А Виктор вытягивал, вырывал бумажник из-за борта казакина.
- Получай!
А приказчик наклонился куда-то, за банками с огурцами и миногой, за разноцветным маринадом.
- В участок... вызову для вручения! - кричал Виктор.
- Это уж с хозяином, - подавал глухой голос приказчик. Виктор вышел. Он видел, как дама провожала его глазами, как поворачивалась ему вслед малиновая ротонда.
- Другие как хотят, - сказал Виктор на улице, - а я взяток не допущу.
Ему хотелось вернуться к Грунечке, рассказать, как не вышло. Потом сразу в участок и с городовым бумагу. В бумаге ругательными буквами прописано: с получением сего немедленно явиться для... для чего? для дачи немедленных объяснений... в срочном порядке... "Все берут, - твердил в уме Виктор, - потому что? дают! - Само слово стукнуло в ответ. - А я им покажу давать! Давать! Сволочи. Я вам покажу, покажу, мерзавцы".
- Мерзавцы! - вслух крикнул Виктор и на ходу топнул ногой. - Сорок пять рублей? А солдат сорок пять копеек в два месяца получает и не берет? И за казенную портянку на каторгу не угодно-с? На каторгу не угодно-с, сволочи!
Муха
СИНЯЯ теневая улица подтянулась, дома подровнялись в линию, тротуар выскребен, и скрипит морозный песок под тугой подошвой. И вот население спешит по своим делам - пожалуйста! по чистому тротуару. Спокойствие граждан обеспечивается бдительностью наружной полиции.
"У меня в околотке - пожалуйста! Каждый спокойно может заниматься своим делом - пожалуйста!., а не семга".
- Ломовой! Чего стал? Улица? Улица какая? Ротозей! Вот написано русскими буквами - пожалуйста! Неграмотный? Спроси у постового. Успенская улица. Повтори! Ну, то-то. А зевать нечего.
Бумагу Виктор написал на бланке, буквами твердыми, большими, острыми.
- Снесешь Болотову. Чтоб моментально. - Городовой смотрел в глаза и упрятывал в серьезный взгляд хитрую догадку. - Ты сколько получаешь? крикнул Виктор. - Жалованья, дурак, я спрашиваю. Шестнадцать? Не копеек, рублей? А солдат двадцать две копейки! копейки! и за портянку казенную знаешь что... Пошел! - топнул Виктор.
Снял шинель. Сел за стол и тут только увидел солнце: оно блестками, радугами вошло в граненую чернильницу, и она цвела как брильянтовый куст. Больная муха грелась на крышке и сонной ногой потирала упругое крыло.
"Птица в своем роде..." - загляделся Вавич на муху и на весь зеленый ландшафт стола - молью выеденные колдобины, чернильные острова. Виктор смотрел, как мшилось на солнце сукно, и захотелось поставить на этот зеленый луг оловянных солдатиков: чтоб блестели на солнце, чтоб тень была с острыми штыками и чтоб пахли игрушечным лаком. Какой это лак такой замечательный? Виктор взял со стола полированную ручку, поднес к носу. Нет, не пахнет. Муха перелетела на бумагу. Виктор глядел, как грелась, ленилась на солнце бумага, и спокойно, не понимая, читал синий карандаш через угол бумаги:
"Расслед. лично объясниться с ген. Федоровым. Долож. мне и не ротозейничать".
Вдруг смысл ударил в лоб. Виктор схватил бумагу:
"Его высокоблагородию господину приставу Московского участка.
Должен обратить внимание Ваше на допущенные полицией безобразия: в доме, где я проживаю, производится еврейкой Цигель ночная продажа водки при содействии дворника и ночного сторожа, кои вечно пьяны. Надеюсь, что будут взяты строгие меры, в противном случае мною будет доложено лично г. градоначальнику о злостном попустительстве.
Ген.-майор в отставке - С. Федоров".
"Не ротозейничать, не ротозейничать..." - Кровь стукала в лицо, и слезы выдавливались. - "Это уж прямо на сукина сына мне пишет", - и Виктор кулаком придавил надпись, синий карандаш и повернул кулак так, что скрипнул стол. И старикашка в николаевской шинели так и встал в глазах, палка с резиновым наконечником, калошами шаркает по панели, вот ижица такая проклятая топчется, зыркает глазками, заестся с кем-нибудь... "Если не окажется ничего, прямо скажу: потрудитесь, ваше превосходительство, указать, где вы изволили заметить безобразие, как изволили, ваше превосходительство, выразиться в бумаге. Лично извольте указать. Покорнейше прошу! Черт вас в душу дери. Сволочь какая!"
