Памятное лето Сережки Зотова - Пистоленко Владимир Иванович (читаем книги .TXT) 📗
- Как только попаду в поселок, может, в баню повезут или еще зачем, без Шарика сюда не вернусь. Я так и знал, что он будет скучать, - грустно ответил Сергей.
- Он так тебе предан...
- Я знаю.
...На длинном столе - два фонаря "летучая мышь". Тетя Груня собирала ужин.
У деревянной будки горел третий фонарь, подвешенный к крыше. Он освещал прибитый к стене лист бумаги. У листа столпились несколько косарей и о чем-то оживленно разговаривали или спорили.
"Видимо, Аня вывесила лист учета", - догадался Павел Иванович.
- Пойдем, Зотов, посмотрим, кажется, лист учета заполнили. Там должно и для нас местечко найтись.
Увидев Павла Ивановича, косари расступились, пропуская его вперед.
На листке крупным почерком были выведены фамилии всех работающих во второй бригаде. Против каждого черным карандашом была проставлена дневная норма, а красным - выработка за день.
Павел Иванович читал фамилию за фамилией и не мог удержаться, чтобы вслух не порадоваться за ребят:
- Хорошо! Молодцы! Огородникова - две нормы! Киреев - тоже две нормы. Ну и копнильщики! Пырьев на сенокосилке шесть гектаров! Больше нормы!
Павел Иванович прочитал весь список - у всех перевыполнение!
Только в конце листа, против двух фамилий - Павла Ивановича и Сергея - было отмечено отставание: четыре с половиной гектара вместо пяти.
Девушки, работавшие на второй лобогрейке, скосили тоже четыре с половиной... Но они начали работать после завтрака!
Хотя Павел Иванович и дочитал весь список до конца, но все еще молча смотрел на него. Вот оно, значит, как получилось! Думалось, все идет хорошо... Чего бы сейчас не дал Павел Иванович, чтобы и у него с Сергеем были записаны не четыре с половиной гектара, а пять. Хотя бы норма! Но что поделаешь?
- У-жи-нать! Иди-те ужи-нать! - донесся голос тети Груни. - Кондёр остынет!
Повторять приглашение не пришлось.
Во время ужина бригадир Лукьян Кондратьевич Семкин предупредил, что у него есть объявление, и попросил не расходиться. А когда чашки у всех опустели и начался оживленный разговор, Лукьян Кондратьевич постучал ложкой по алюминиевой чашке и, поднявшись со скамьи, сказал:
- Товарищи, минутку внимания! Сейчас Аня Селина проведет политинформацию.
Аня придвинула к себе фонарь, развернула газету и стала читать.
Читала она негромко, но если бы читала даже шепотом, то ее все равно слышали бы, потому что каждый, как только она произнесла слова: "от Советского Информбюро", забыв обо всем и затаив дыхание, старался не пропустить ни одного слова.
В сводке сообщалось, что вчера наши войска, продолжая наступление, преодолевая сильное сопротивление отступающего врага и отбивая его контратаки, продвинулись вперед и заняли ряд населенных пунктов. Что за истекшие сутки уничтожено семьдесят два танка противника, сбито в воздушных боях и зенитной артиллерией более ста вражеских самолетов. Противник потерял несколько тысяч убитыми и ранеными, двенадцать тысяч солдат и офицеров взято в плен. Наступление наших войск продолжается.
Едва Аня дочитала сводку, все громко захлопали.
И когда аплодисменты утихли, Аня сказала:
- Товарищи, среди нас находится учитель Павел Иванович Храбрецов. Он бывший фронтовик, офицер Советской Армии. Участвовал во многих боях с гитлеровскими фашистами. Давайте попросим Павла Ивановича рассказать что-нибудь из фронтовой жизни.
Снова захлопали в ладоши.
Павел Иванович поднялся:
- Я бы с удовольствием рассказал, но... как-то сразу, даже не знаю о чем.
- О боях, - подсказал чей-то мальчишеский голос.
- Павел Иванович, а там... страшно? - тихо спросил Костя Жадов.
Павел Иванович помолчал.
- Страшно. Даже очень. Жить-то ведь каждому хочется. Но, между прочим, страшно только сначала. Потом это чувство проходит. Может быть, притупляется. Когда увидишь - упал один твой товарищ, другой стонет, а на тебя ползут чужие танки, а за ними бегут автоматчики, бегут по твоей земле, и знаешь - бегут, чтоб убить тебя, забываешь обо всем и живешь только чувством ненависти, желанием бить без промаха... Вот даю слово, в это время ничего не страшно.
- Павел Иванович, а в тылах вы не бывали? У партизан? - спросил Ваня Пырьев.
- Нет, не довелось. Но в селах, где хозяйничали гитлеровцы, бывал. Вот я расскажу об одном случае, который запомнился мне на всю жизнь. Да и не только мне. Дело было в Белоруссии. После упорного боя мы отбили у фашистов одно захваченное ими село - все дома или разрушены, или сожжены. Население ушло в лес. И вот, когда мы вступили в село, я увидел на улице небольшую девочку, лет семи или восьми. Как сейчас ее вижу - одета в старенькое ситцевое платье, синее в белый горошек. Босая. Волосы светлые, почти белые. Заплетены в две небольшие косички. Девочка лежала на улице, видимо у своего двора. Я удивился - кругом ни живой души, а тут - девочка.
Подбежал к ней - она была мертва. Вы думаете, девочка была убита шальной пулей или, может быть, осколком? Нет. Ее закололи штыком. - Павел Иванович тяжело опустил руки на стол. - Вы понимаете? Значит, нашелся человек, у которого поднялась рука на ребенка! Девочку закололи в спину! Должно быть, она бежала, кричала, а он гнался за нею со штыком в руках и...
Свет от "летучей мыши" слабо освещал Павла Ивановича, но все видели, что нижняя губа его подергивалась.
- Мы похоронили ее. И дали клятву отомстить этим двуногим зверям, чтоб никогда больше...
Павел Иванович замолчал, сел на скамью. Потом он встрепенулся, словно сбрасывая оцепенение, застеснялся и, через силу улыбнувшись, сказал, указав на газету, которую читала Аня:
- Мои фронтовые друзья крепко держат слово, а вот я... - Он кивнул в сторону будки, где, залитый светом фонаря, висел бумажный лист. - Как видите, сплоховал.
- Ничего, Павел Иванович, впереди еще не один день, наверстаете. Была бы охота, - сказал бригадир. - Успехи-то не сразу приходят.
- То, что упущено сегодня, Лукьян Кондратьевич, не наверстать ни завтра, ни через месяц. Никогда! И получается, что этот день прожит не так, как должно. Выходит, он потерян.
- Павел Иванович, - обратилась к учителю Аня, - тут наши девушки-лобогрейщицы хотят с вами поговорить. Предложение у них есть.
Павел Иванович не успел ответить Ане, как у дальнего конца стола поднялась высокая, стройная девушка и сказала:
- Я старшая на лобогрейке, вроде звеньевой. Зовут меня Галина Загораева. Мы решили вызвать вас и Сережку Зотова на соревнование - кто больше скосит. И договор уже составили. Вот я прочитаю. Можно?
Она подвинула к себе фонарь и, склонившись над листком бумаги, принялась читать. Договор был коротким и в основном сводился к тому, что лобогрейщики обязуются скашивать каждой машиной не менее шести гектаров в день.
- Вот и все. Согласны? Подпишите.
- С удовольствием! - ответил Павел Иванович и обратился к Сергею: Как ты думаешь, Сережа, выполним такое обязательство?
- Они хитрые, Павел Иванович, их трое, - ответил Сергей таким тоном, по которому трудно было понять его отношение: "за" он или "против".
- Но машина и у них одна, и у нас тоже.
Сергей молчал, собираясь с мыслями.
Сидевшая напротив Павла Ивановича Наташа Огородникова подняла руку:
- Павел Иванович, мне можно сказать?
- Говори.
- Чего ты молчишь? - обратилась она к Сергею. - Или забоялся? Конечно, шесть гектаров - это не четыре с половиной, прохлаждаться некогда будет. Если он так мнется, пошлите, Павел Иванович, Зотова копнить, а погонщика возьмите другого. Я первая пойду. Вы не смотрите, что я девчонка. Я с любыми лошадьми управлюсь.
- Я тоже могу и, вот честное слово, не подведу, - взмолился Костя Жадов.
Но Павлу Ивановичу не пришлось ответить - ребята подняли шум, заговорили сразу.
- А почему это ты? - возмутился Коля Копытов.
- Подумаешь, какой стахановец нашелся! - насмешливо скривив губы, сказал Володя Селедцов.
